— Они еще опомнятся, дорогой мой малыш, — шептала Нари, когда ребенок доверчиво засыпал у нее на руках. — Как же им не полюбить такого милого, такого прелестного сыночка?
Если Тобин процветал, то его мать все глубже погружалась во тьму безумия. Лихорадка прошла, но подниматься с постели Ариани не хотела. Она по-прежнему не прикасалась к своему живому ребенку, а на мужа и брата, когда тот приходил ее проведать, не желала даже смотреть.
Князь Риус был на грани отчаяния. Он часами сидел рядом с молодой женой, терпеливо вынося ее молчание, и приводил к ней самых умелых дризидов из храма Далны, однако целители никакой телесной болезни обнаружить не могли.
На двенадцатый день после родов, впрочем, появились признаки выздоровления. Войдя в комнату принцессы, Нари нашла ее в кресле у камина с недоделанной куклой в руках. Вокруг валялись куски муслина, комки шерсти для набивки, мотки шелка.
К вечеру новая кукла была готова — фигурка мальчика, не имеющего рта. На следующий день появилась еще одна, точно такая же, потом — еще и еще. Ариани не заботилась о том, чтобы одеть кукол, как только бывал сделан последний стежок, она отбрасывала куклу и бралась за следующую. К концу недели на каминной полке сидело уже полдюжины фигурок.
— У тебя замечательно получается, дорогая, — сказал жене Риус, по-прежнему каждый вечер проводивший в ее комнате, — но только почему ты не заканчиваешь их лица?
— Так они не будут плакать, — прошипела Ариани. Игла ее так и летала, пришивая руку к набитому шерстью туловищу. — Плач доводит меня до безумия!
Нари отвела глаза, чтобы не смутить князя: никто не должен был видеть его слез. Это был первый раз после родов, когда Ариани заговорила с ним.
Впрочем, перемена, казалось, воодушевила Риуса. В тот же день он послал за капитаном Фарином и начал распоряжаться приготовлениями к пиру, который должен был состояться после представления сына царю.
Ариани никому не рассказывала о преследующих ее кошмарах. Да и с кем могла она поделиться? Ее собственная кормилица Лачи, преданная и доверенная, была давно отослана прочь, ее сменила эта надоедливая Нари. Риус сказал жене, что Нари — родственница Айи, и от этого Ариани возненавидела ту еще сильнее. Ее супруг, волшебники, эта женщина — все они ее предали. Когда принцесса вспоминала о той ужасной ночи, ей виделся круг склоненных над ней лиц — и все они были безжалостными. Ариани чувствовала к ним отвращение.
Слабость и горе давили Ариани, как гора шерстяных одеял, а разум ее плавал в сером тумане. Дневной свет и ночная тьма играли с ней в непонятную игру, она никогда не знала, открывая глаза, чего ожидать, не знала даже, бодрствует ли она или все еще спит.
Иногда Ариани казалось, что та ужасная повитуха, которую приводила с собой Айя, вернулась, но потом она решила, что маленькую темноволосую женщину у своей постели каждую ночь она видит во сне или в видении. Женщина каждый раз появлялась в окружении колеблющихся отблесков света, безмолвно произносила какие-то слова и грязным пальцем указывала Ариани на еду и питье. Эта беззвучная пантомима продолжалась много дней, и в конце концов Ариани к ней привыкла. Она даже стала понимать шепот женщины, и то, что она слышала, погружало ее попеременно то в жар, то в ледяной холод.
Именно тогда Ариани и взялась снова за кукол и стала заставлять себя съедать хлеб и бульон, которые ей приносила Нари. Чтобы сделать то, чего требовала ведьма, были необходимы силы.
Представление Тобина состоялось, когда ребенку сравнялось две недели от роду. Ариани отказалась присутствовать, и Нари решила, что это и к лучшему. Здоровье вернулось к принцессе, но она все еще вела себя слишком странно, чтобы появиться в обществе. Она не желала одеваться и редко разговаривала. Ее черные кудри, не получая ухода, потускнели и спутались, а синие глаза смотрели в пустоту, словно Ариани могла видеть что-то, недоступное другим. Принцесса ела, спала и шила одну за другой кукол без рта. Риус позаботился о том, чтобы по дворцу разошлись слухи о тяжелых родах и о том, что его супруга все еще в глубокой печали по родившемуся мертвым ребенку.
Отсутствие Ариани не испортило празднества. В огромном зале собрались все вельможи Эро, свет ярких ламп заставлял переливаться драгоценности и шелка. Стоя вместе с остальными слугами у дверей, Нари видела, как те переглядываются, слышала произнесенные шепотом слова: безумие Агналейн, должно быть, проявилось в ее дочери — так быстро, так неожиданно…
Ночь была не по сезону теплой, через открытые окна долетал шепот осеннего дождя. Воины из личной гвардии князя, одетые в великолепные новые сине-зеленые туники, выстроились вдоль лестницы. Их командир, Фарин, в сверкающей драгоценными камнями кирасе стоял слева от лестницы, светясь радостью, как если бы должно было состояться представление его собственного ребенка. Нари сразу же понравился этот высокий светловолосый воин, еще более теплыми чувствами к нему она прониклась, когда увидела, как осветилось улыбкой его лицо при первом же взгляде на Тобина, которого нес на руках отец.
Царь занимал почетное место справа от лестницы, держа на широком плече своего единственного выжившего сына. Принц Корин был смышленым трехлетним мальчуганом, с такими же, как у Эриуса, темными кудрями и блестящими карими глазами. Он возбужденно подпрыгивал и тянул шею, чтобы поскорее увидеть новорожденного кузена, когда на лестнице появился Риус с ребенком на руках. Князь был в роскошной вышитой мантии и короне, темная головка Тобина еле выглядывала из шелковых пеленок.
— Приветствую вас, мой повелитель и мои друзья, добро пожаловать! — воскликнул Риус, спустился по лестнице, преклонил колено перед царем и поднял вверх ребенка. — Государь, позволь представить тебе моего сына и наследника, принца Тобина Эриуса Акандора.
Эриус опустил на пол Корина, взял на руки Тобина и показал его собравшимся вельможам и жрецам.
— Твой сын и наследник признан мной перед Эро, брат мой. Да будет его имя произноситься с почтением как имя представителя царского рода Скалы.
Главная часть этим завершилась, хотя речи и тосты звучали еще долго. Нари беспокойно переминалась с ноги на ногу. Время кормить младенца давно наступило, ее полные молока груди начали болеть. Услышав знакомое похныкивание, кормилица улыбнулась: как только Тобин начнет вопить, требуя еды, все эти знатные господа сразу пожелают с ним проститься, и она сможет уйти с малышом в свою тихую комнатку на верхнем этаже.
Как раз в этот момент одна из служанок испуганно вскрикнула и показала на накрытый стол.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});