Читать интересную книгу Принц Галлии - Олег Авраменко

Любой царедворец на месте Эрнана принялся бы убеждать короля в обратном, но Эрнан не был царедворцем. Он промолчал. Негоже, думал он, утешать королей. Это унижает их достоинство.

— Но нет! — спустя минуту отозвался Альфонсо. — Одно я все-таки сделаю. Позовите хранителя печати, господина де Риасу, он должен быть в соседней комнате.

Эрнан исполнил просьбу короля. Хранитель печати действительно находился в соседней комнате, ожидая, когда освободиться король, и по приглашению Шатофьер вошел в спальню.

— Господин де Риаса, — сказал Альфонсо. — Велите арестовать помощника главного кравчего Трухильо и повесить его... Нет, не сразу. Сначала подвергните его пыткам, пусть признается, кто подговорил его отравить меня, пусть выложит все, что ему известно. Пытайте его подольше, выжмите из него все, что можно, а как только увидите, что ему уже нечего сказать по делу и он начнет признаваться в несуществующих грехах и возводить напраслину на других, отправьте его на виселицу. Смертный приговор я подпишу позже; кстати, распорядитесь, чтобы его подготовили. Формулировка: государственная измена.

Хранитель печати молча поклонился и направился было к выходу, но король задержал его:

— Нет, постойте! Вот еще что. Через час соберите Государственный Совет — я назову имя наследника престола. Теперь вы свободны, сударь, оставьте нас.

Г-н де Риаса вновь поклонился и вышел. За дверью послышались его слова, обращенные к гвардейцам из охраны: «Вы двое — за мной».

— Ну что ж, — сказал Альфонсо. — Раз Фернандо нет в живых, мне уже нечего бояться за Бланку. Она может спокойно приезжать в Толедо, сейчас ее присутствие здесь просто необходимо — ведь она будущая королева Кастилии.

— По моим подсчетам, — произнес Эрнан, — госпожа Бланка прибудет самое позднее через пять дней.

Король вздохнул.

— Дай мне, Господи, еще хоть неделю жизни. Я так хочу повидаться напоследок с сестрой... Я же покрепче святейшего отца... Вы хотите что-то сказать, граф?

— Да, государь. У меня к вам одна просьба.

— Так говорите же.

— Я более чем уверен, государь, что ваша сестра явится к вам вместе с принцем Филиппом...

— Это было бы желательно, господин граф. К сожалению, времени мне отпущено слишком мало, чтобы обращаться к императору с просьбой освободить Филиппа от обязательства, данного им в отношении его дочери Анны. Так что мне остается только положиться на свою последнюю волю. Думаю, Филипп найдет ее достаточным и вполне веским оправданием для себя, а Август Юлий с пониманием отнесется к его поступку.

Теперь пришла очередь вздыхать Эрнану.

— Как раз этого я и боялся... Стало быть, вы хотите, чтобы Филипп женился на госпоже Бланке?

— Я очень этого хочу. Лучшего короля для Кастилии не сыщешь... А чего, собственно, вы боитесь?

— Буду с вами откровенным, государь, — сказал Шатофьер. — Я боюсь, что Филипп не устоит перед соблазном и исполнит последнюю волю вашего величества, о чем впоследствии будет горько сожалеть. Сейчас он не в состоянии принимать взвешенные решения, он безумно любит вашу сестру, к тому же есть основания полагать, что она ждет от него ребенка...

— Даже так? Тем лучше. Тогда у Кастилии будет и король, и королева, и наследник престола... Но почему вы считаете, что это будет неразумным решением со стороны Филиппа?

— Потому что его истинное призвание — стать королем Галлии во имя ее грядущего могущества и процветания. Я убежден, что именно ему суждено собрать все галльские земли — во всяком случае, большинство их, — в единое государство. Прошу великодушно простить меня, ваше величество, я очень уважаю вас и с уважением отношусь к вашей стране, но Галлия — моя родина.

— Ага, понятно! Значит, вы пламенный патриот своей земли?

— Можно сказать и так. Впрочем, не буду лукавить перед вами, настаивая на своем бескорыстии. В равной степени мною движут и личные мотивы... Или эгоистические — это уж как вам будет угодно их назвать. Именно с Филиппом связаны все мои планы на будущее, но если он женится на госпоже Бланке, я останусь ни с чем. Кастилия, может, и примет Филиппа за своего; наверное, так оно и произойдет. А вот я всегда буду для нее чужаком, здесь мне ничего не светит. Самое большее, на что я могу надеяться, это быть презираемым всеми временщиком. Поэтому, государь, я категорически против того, чтобы Филипп и ваша сестра поженились. Я не обещаю вам, что не стану препятствовать их браку. Напротив, можете быть уверены, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы расстроить его. Я слишком горд и честолюбив, чтобы вот так, без борьбы, смириться со своим поражением. Простите за прямоту, государь, но я, из уважения к вам, не считаю себя вправе что-либо скрывать от вас.

Некоторое время Альфонсо молчал, погруженный в глубокие раздумья.

— Ну что ж, господин граф, — наконец промолвил он. — Я обязан вам тем, что после моей смерти корона моих предков возляжет на достойное чело, и было бы черной неблагодарностью забыть об этом и проигнорировать ваше пожелание. Так тому и быть: я не буду настаивать на том, чтобы Филипп женился на Бланке. Пусть он сам решает, как ему поступить... А теперь, прошу, оставьте меня. Я хочу немного отдохнуть, прежде чем соберется Государственный Совет. Приходите и вы с господином д’Альбре. Посмотрите, какие будут лица у моих вельмож, когда я сообщу им о казни Фернандо и объявлю Бланку наследницей престола... Ах да, чуть не забыл! Как будете выходить, вызовите ко мне капитана гвардии, господина де ла Куэву. Надо немедленно взять под стражу графа Саламанку и первого министра, пока они не сбежали. Ведь я все еще король, не так ли?..

ГЛАВА LXVII. КОРОЛЕВЫ НЕ ПЛАЧУТ

Хоть как Бланка с Филиппом ни торопились в Толедо, узнав о болезни короля, они чуть было не опоздали, и только благодаря тому, что на полпути Бланка, невзирая на горячие протесты Филиппа, решила пересесть из кареты на лошадь, им все же удалось опередить смерть на несколько часов.

Ко времени их прибытия Альфонсо еще оставался в сознании, но последние силы неумолимо покидали его. Он уже исповедался, причастился и теперь неподвижно лежал на широком ложе в просторной опочивальне, тихим, но все еще твердым и уверенным голосом диктуя секретарям свои последние распоряжения: такую-то сумму он завещает такому-то монастырю с тем, чтобы была отмечена годовщина его смерти, такую-то реликвию он преподносит в дар собору Святого Иакова Компостельского, таких-то своих дворян он вознаграждает за верную и переданную службу, и прочее, и прочее. В опочивальне собралась королевская родня, государственные сановники, могущественные вельможи — гранды Кастилии, высшее духовенство, просто приближенные короля, а также городские старейшины и послы иноземных держав. Все они с нетерпением ожидали появления наследницы престола, которая только что прибыла во дворец и сейчас второпях приводила себя в порядок с дороги, чтобы предстать перед братом в надлежащем виде.

Ожидание длилось недолго, и вскоре в дверях опочивальни появилась Бланка в сопровождении Филиппа, Гастона д’Альбре и Эрнана де Шатофьера. Присутствующие мигом умолкли и почтительно расступились перед ней. Заблаговременно предупрежденный король прекратил диктовать, перевел свой взгляд на сестру и слабо улыбнулся ей. Она остановилась у изголовья его ложа и встала на колени.

— Брат...

— Рад видеть тебя, Бланка, — сипло произнес Альфонсо, тон его потеплел. — Как раз тебя мне очень не хватало. Присаживайся, поговорим.

Бланка села на стул, услужливо пододвинутый ей королевским камергером, и устремила на брата грустный взгляд своих больших карих глаз. На ее ресницах заблестели слезы.

— И вы, Филипп, тоже подойдите ко мне, — добавил Альфонсо. — Мой лучший друг и моя лучшая подруга — вы оба со мной в мой смертный час... Пусть Нора не обижается, она была любимицей отца, но ты, Бланка, всегда была мне ближе, дороже, роднее...

— Я знаю это, брат, — тихо сказала Бланка. — Я тоже люблю тебя.

Они помолчали, вспоминая прошлое. Филипп смотрел на истощенного болезнью короля, которого всего полтора месяца назад он видел цветущим, полным жизненных сил и здоровья, и постепенно в нем закипала ярость. Произошло цареубийство — не преступление против отдельной человеческой жизни, но преступление против всего человечества. Убить наместника Божьего, значило покуситься на самые основы существующего строя. Как и всякий правитель, Филипп отождествлял себя с государством, а государство воспринимал как самодостаточную ценность.

— Недолго я правил, — наконец заговорил король. — Полгода, каких-нибудь шесть месяцев. Столько всего хотел сделать... Но, увы, не успел...

— Ты много сделал для страны, — всхлипывая, прошептала Бланка. — Очень много...

Альфонсо утвердительно кивнул — одними лишь веками, которые опустились, а спустя мгновение поднялись вновь.