Читать интересную книгу Последние хозяева Кремля - Гарри Табачник

Это значит, что не изобилия, а хоть какого-то нормального достатка советским гражданам раньше чем в концу восьмого десятилетия советской власти ждать нечего.

Не утруждаясь фактами, генсек пытался убедить американцев, помимо прочего, и в том, что „советские войска вошли в Афганистан по просьбе местного правительства”. Смешав марксистскую фразеологию с тем, что говорится на семинаре по политологии в американских университетах, Горбачев повторял стандартные положения советской пропаганды.

Несколько лет назад в кабульском архиве был обнаружен любопытный документ. Позднее порвавший с советским режимом и покончивший жизнь самоубийством, а тогда бывший послом в Афганистане Федор Раскольников, отвечая на протест афганского правительства в связи с вторжением Красной Армии в независимые государства Хиву и Бухару 20 февраля 1922 года, писал: „Правительство, которое я представляю, всегда признавало и уважало независимость Хивы и Бухары. Присутствие ограниченного контингента войск, принадлежащих моему правительству, объясняется просьбой, выраженной и переданной нам Бухарским правительством. Наша дружеская помощь ни в коей мере не представляет собой нарушения независимости суверенного государства Бухары. Если Бухарское правительство... (перестанет просить нас) о братской помощи, тогда правительство, которое я представляю, немедленно отзовет войска”.

Не забудем, что этот документ был написан в то время, когда Ленин еще стоял во главе советского государства. Поэтому, когда Горбачев утверждает, что он следует ленинским заветам, он прав. Твердящий о „новом мышлении” советский руководитель повторил то же самое, что и Хрущев, пославший войска на подавление Венгерской революции в 1956 году, и Брежнев в 1968 году перед вторжением в Чехословакию. Это было еще одним подтверждением высказанной им в мае 1986 года приверженности к советской доктрине „народно-освободительных войн”, поддерживать которые Советский Союз считал своим неотъемлемым правом, и доктрине Брежнева, рожденной в столь осуждаемое им „застойное время”.

Следовавший из сказанного им в Вашингтоне вывод он подтвердит летом 1988 года, когда, находясь в Польше, так и не сделает заявления об отказе от брежневского наследия. Это, пожалуй, яснее, чем что-либо еще, показывало, что это игрок, стремящийся vдepжaть все, что можно, и неохотно расстающийся только с тем, что мешает осуществлению задуманной им новой игры в перестройку, которая должна, как он считает, помочь ему вывести страну из экономического кризиса. От того, что к этому прямого отношения не имеет, он отказываться не намеревался

Перед всем миром опять представал все тот же образец советского вождя, абсолютно уверенного в том, что если он говорит на белое черное, то так тому и быть. Но Горбачев, несмотря на свою жесткую риторику, не мог себе позволить вернуться домой с пустыми руками. После выступления Ельцина, о котором по стране шли упорные слухи, после пленума, закончившегося победой Лигачева, он обязан был показать, что его поездка за океан не была напрасной.

Преподносимый телевидением образ генсека, стоящего в Белом Доме рядом с президентом Соединенных Штатов, создавал новую реальность, которая в наш век предстает перед большинством людей в виде образов, создаваемых фотографиями, телевидением, кино, становясь для них подлинной реальностью, имеющей порой гораздо большее значение, чем та, что существует на самом деле. В этой реальности теперь существовал образ генерального секретаря, на равных разговаривающего с президентом первой державы мира, и потому автоматически приобретающего статус государственного деятеля крупного масштаба. И это заставляло советских людей забыть, что им по сути дело известно о нем меньше, чем западной публике.

Перед отъездом советского гостя в Белом Доме был устроен торжественный прием, на который полагалось явиться в вечерних туалетах. Но генсек решил пренебречь этикетом.

На прием он прибыл в одном из своих новых, прекрасно сшитых костюмов. Видимо, проинспектировав перед отлетом в Америку свой гардероб, он пришел к заключению, что в таком виде появляться за океаном нельзя.

Его самолет меняет курс и перед прилетом в Англию делает остановку в Риме. Здесь в ателье знаменитого дизайнера неожиданно возникает советский посол и просит немедленно, бросив все, отправиться с ним в посольство.

— Зачем? — спрашивает удивленный хозяин.

— Увидите, — отвечает посол.

Дизайнер, действительно, увидел дожидавшегося его генсека. Ему было предложено за несколько часов изготовить три костюма. О цене разговора не было. Через несколько часов костюмы были доставлены. И дизайнеру было вручено 12 тыс. долларов. Наличными. Однако среди этих костюмов не было полагающегося на приемах смокинга. От него генсек отказался наотрез.

Возможно, он вспомнил, что ответил герой народных анекдотов Василий Иванович Чапаев на вопрос своего верного ординарца Петьки. Как гласит анекдот, отправляясь на международную конференцию, Петька спросил своего шефа, захватил ли тот смокинг. На что Василий Иванович, вовремя заметив надпись „Ноу смокинг”, резонно возразил: „Вишь, Петька, какой ты необразованный. Смокинги-то запрещены!”

Хотя в багаже генсека смокинга не оказалось, мадам Горбачева от вечерних туалетов решила на воздерживаться. Наоборот, она получала очевидное и вполне понятное удовольствие от их демонстрации. Такая семейная несогласованность явно противоречила заявлению генсека о том, что он обсуждает с Раисой Максимовной все вопросы.

До этого Горбачева побывала на приеме у вдовы бывшего американского посла в Москве в 1943—1946 гг. Аверелла Гарримана. Здесь она произвела впечатление классной дамы или „царицы”, как ее называли в Москве, без умолку говорящей и не дающей никому вставить слово. Наряды ее, однако, по мнению знатоков, не всегда были к месту и уступали во вкусе туалетам Нэнси Рейган от Гальяноса. Затем Горбачева сумела за короткое время показать вашингтонцам свои три шубы, подтверждая оброненное ее мужем замечание о том, что „эта женщина мне обходится дорого”. Поскольку генсек часто подчеркивал свою верность Ленину, вспомнили и о его супруге Надежде Константиновне Крупской, которую нельзя было назвать привлекательной, но которой нельзя было отказать в скромности.

Раиса же Горбачева своей демонстрацией туалетов полностью оправдала данное ей на родине прозвище „Одежды Константиновны”.

Один из моих советских знакомых, присутствовавших на приеме в Белом Доме, сказал:

— Ты знаешь, я смотрел на всех этих американцев, буквально излучавших благополучие и довольство жизнью, затем поглядел на свой тусклый московский костюм, и мне стало стыдно, за так называемую великую державу, которую мы представляем. Мы выглядели нищими в наших самых парадных одеждах.

Нищета советских гостей давала себя знать не только в их внешнем виде, на что, в общем-то, можно было бы не обращать внимания. Не только в том, что испытывавшие недостаток в долларах, они предлагали обменять в магазинах радиотовары на советскую икру. Не только в том, что, зайдя в дешевый магазин на Висконсин Авеню, они с удивлением спрашивали, сколько можно брать товаров в одни руки, и не верили своим ушам, когда им отвечали, что можно брать, сколько хочется. Гораздо серьезнее была та нищета, которая обнаруживала себя, например, в пресс-центре, где рядом сидевшие американские и советские журналисты представляли разительное зрелище. У американцев в руках портативные компьютеры и переносные телефоны, мгновенно соединяющие их с редакциями, а у советских — ручки и блокноты. И это заставляет усомниться в официально рассчитанном исчислении советской технической отсталости сроком в 12 лет. Этот срок намного длиннее. Взять хотя бы такой пример. На американских дорогах сплошь да рядом видишь за рулем женщин самого разного возраста. Сколько советских женщин за рулем? Сколько за рулем женщин пожилого возраста? Владение водительскими правами — это не только право на вождение автомобиля. Это мобильность, это независимость. Это делает женщин равноправнее, чем все лозунги о равноправии.

Подписав договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, по которому должно быть уничтожено 1625 советских и 859 американских ракет, обменявшись с Рейганом авторучками, помахав американцам, выскочив из лимузина на Коннектикут Авеню, Горбачев отбыл в Москву. Свой визит на берега Потомака он охарактеризовал как „важнейшее событие в мировой политике”. Президент Рейган заявил, что вашингтонская встреча „осветила небеса надеждой для всех людей доброй воли”.

Оценки прессы были различны. „С подписанием договора человечество сделало один небольшой шаг от опасности ядерного столкновения. Нельзя недооценивать важности этого первого шага”, — писала одна газета. „Нет абсолютно никаких доказательств того, что Горбачев заслуживает доверия, — охлаждала горячие головы другая лондонская газета. — То, что он прочел Макиавелли так же хорошо, как Маркса, не является причиной для того, чтобы доверять ему. От этого он может стать не менее, а более опасным”.