Новой чертой совершенно иного рода было пробуждение интереса ко всем видам спорта. Еще недавно русская учащаяся молодежь считала спорт «неинтеллигентным» занятием; теперь везде вырастали футбольные, теннисные клубы. Широкое развитие начали получать гимнастические организации для детей и подростков: «потешные», названные так в память первых товарищей игр Петра Великого, занимавшиеся своего рода допризывной военной подготовкой; сокола, славянская спортивная организация, имевшая наибольшее развитие у чехов; бойскауты, по английскому типу, созданному полковником Баден-Поуэлем.
Государь с особым интересом следил за развитием этих организаций, особенно потешных. Он предоставлял на них средства из находившегося в его распоряжении десятимиллионного фонда и предполагал создать особое ведомство физического воспитания; но В. Н. Коковцов указал, что Г. дума вряд ли захочет отпустить кредиты на новое ведомство. В этом вопросе (как и в организации особого министерства народного здравия) Гос. дума значительно стесняла правительственную инициативу.
Русская молодежь становилась спортивной - это был тоже новый факт, вызывавший порою сетования в радикальных журналах, иронически отзывавшихся о «бицепсах», о «рекордах» и т. д. В газетах и журналах печатались старые формулы; только очень немногие, как авторы «Вех», решались открыто говорить о необходимости пересмотра интеллигентского мировоззрения, но и в молодежи, и на культурных верхах интеллигенции наблюдался глубокий идейный перелом, и разочарование начинало сменяться новыми исканиями.
Русское общество начинало сходить с избитой тропы; оно уже не проповедовало с прежней фанатической уверенностью атеизм, материализм и социализм. Но до широкой полуинтеллигентной массы эта перемена еще не доходила. Там, наоборот, посев XIX в. только еще всходил; там старые догматы считались еще бесспорными, а с ростом грамотности они быстро распространялись в народной массе.
Деревня богатела; голод отходил в область предания; грамотность быстро распространялась; но в то же время деревенская молодежь отрешалась от вековых духовных традиций. Огромное впечатление по своей неприкрашенной правдивости произвел роман И. А. Родионова «Наше преступление», ярко рисовавший рост бессмысленного, жестокого озорства («хулиганства») в деревне. Отовсюду шли сведения об упадке религиозности в крестьянской среде, особенно среди подрастающих поколений.
Кн. Е. Н. Трубецкой в той же статье о «Новой земской России» писал: «Несомненный, бросающийся в глаза рост материального благосостояния пока не сопровождается сколько-нибудь заметным духовным подъемом. Духовный облик нашей мелкой буржуазной демократии едва ли может быть назван симпатичным… Растет какой-то могучий организм, но вырастет ли из этого со временем человеческое величие или же могущество большого, но не интересного животного?.. Если у нас есть основание верить в будущее духовного величия России, то это основание скорее в прошлом, чем в настоящем…» Опасения кн. Е. Н. Трубецкого были, по существу, того же порядка, как опасения, высказанные П. А. Столыпиным в письме к государю о «грубой демократии» в Сибири.
«Движение кооперативное и движение религиозное идут рука об руку, - отвечал на это в той же «Русской Мысли» Ф. Щербина. - Подъем благосостояния масс является необходимым условием для того, чтобы они могли подумать о душе и о предметах высшего порядка…»
Пробуждение религиозных течений в интеллигенции и упадок веры в народных массах совпали с глубоким кризисом в русской церкви. Церковный собор, намеченный в начале 1905 г., так и не был созван. Первое предсоборное присутствие закончило свои работы 15 декабря 1906 г.202
Затем в 1911 г. было созвано вторичное предсоборное присутствие, в значительно меньшем составе, почти исключительно из духовенства. Но вопрос о поместном соборе так и не сдвигался с места, хотя его добивались многие известные церковные деятели.
Одной из главных причин задержки созыва Собора и церковной реформы было, как это ни кажется парадоксальным на первый взгляд, существование законодательных учреждений. Основные законы не предусматривали особого порядка законодательства по церковным делам; руководящие церковные круги в то же время испытывали колебание при мысли, что внутренние вопросы церковного устройства будут решаться голосами атеистов и иноверцев. Эти сомнения разделял и государь. Гос. дума, со своей стороны, относилась ревниво к возможности изъятия из ее ведения целой области народной жизни, и вопрос о порядке прохождения церковной реформы так и оставался открытым.
Однако и в самой церкви не было единодушия по самым существенным вопросам церковного строительства, в частности - в вопросе о восстановлении патриаршества. Роль церкви поэтому оставалась крайне пассивной, и в стране замечалось усиленное развитие всевозможных сект, как мистического, так и рационалистического характера (баптисты).
Религиозно-философское общество, в начале 1900-х гг. пытавшееся отыскать общий язык между интеллигенцией и церковью, уклонилось в сторону политики; это проявилось в той агитации, которую общество развило по поводу дела Бейлиса: такого крупного писателя, как В. В. Розанов, оно решило исключить за то, что тот допускал возможность ритуальных убийств. П. Б. Струве, назвав всю эту кампанию отвратительной шумихой, вышел из совета общества.
Большой интерес и оживленную полемику вызвала зимой 1913-1914 гг. статья А. М. Рыкачева в «Русской Мысли» «О некоторых наших предубеждениях». Автор ее, молодой ученый, доказывал, что наряду со стихийным экономическим прогрессом в России «чувствуется слабость организующих сил, отсутствие общественного подъема и радости созидания». Причина этого явления в том, что в русском обществе сильны предубеждения против предпринимательской деятельности. Под влиянием марксистских теорий интеллигенция считает предпринимателей «эксплуататорами»; она готова служить им за жалованья, подчас даже очень высокие, но она не хочет сама браться за предпринимательскую деятельность. «Считается, что честнее быть агрономом на службе земледельческого земства, чем землевладельцем; статистиком у промышленника, чем промышленником. Бедность общественной культуры и приниженность личности - вот что проявляется в этом пристрастии к третьим местам, в этом страхе перед первыми ролями, в этом отказе от неприкрытого мужественного пользования властью!».
А. М. Рыкачев указывает, что «фактически возможно быть преуспевающим и влиятельным предпринимателем, не поступаясь ни своими политическими убеждениями, ни своим пониманием нравственного долга… Не здесь ли прекрасное приложение сил для всех, кого не удовлетворяет окружающая действительность… кого влечет к борьбе и творчеству? .. Хочется сказать детям и внукам тех, кто когда-то «шли в народ»: «Идите в торговлю и промышленность!"»
Эти мысли, вызывавшие язвительные нападки социалистических критиков, встретили живой интерес на верхах интеллигентской молодежи.
На русской художественной литературе особенно сильно отражался глубокий духовный кризис интеллигенции. Это сказывалось не столько на более крупных писателях, обычно свободных от шаблона, сколько на «писательской массе», на рядовых сотрудниках «толстых журналов». Прежние обличительные рассказы, с положительными типами из «борцов за народ», стали заменяться новеллами в «стиле модерн», с разочарованными героями; личному давалось предпочтение перед «общественным».
Писателей, имевших мировую известность, после смерти Л. Н. Толстого не осталось. Максим Горький и Леонид Андреев заметно утратили популярность в широких кругах интеллигенции (хотя Горький за эти годы написал несколько выдающихся романов автобиографического характера). Наибольшей известностью пользовались И. Бунин, А. Куприн; из новых имен - Б. Зайцев, гр. А. Н. Толстой, Д. Мережковский и 3. Гиппиус - из области литературы все более переходили к политико-религиозной публицистике.
В поэзии общее признание получили «декаденты» - Бальмонт, Брюсов, Блок, Белый (причем наибольшей популярностью пользовался Блок). Из нового поколения выделялись своей острой личной лирикой Анна Ахматова и Марина Цветаева; вокруг Н. С. Гумилева создавалась группа поэтов-акмеистов, стремившихся улучшить культуру стиха. Посмертное признание получил Иннокентий Анненский, почти не замеченный при жизни. Выделялись также из многочисленной плеяды поэтов начала XX в. В. Ходасевич, Осип Мандельштам, Б. Садовский.
Новые искания в области поэзии приняли крайние формы - от стихов Хлебникова и Бурлюка, лишенных всякого смысла, кроме звукового, до поисков новых слов и особенно новых окончаний слов у Игоря Северянина, имевшего наибольший успех у широкой читающей публики, - и до футуристов, пытавшихся создать причудливую смесь поэзии и балаганного фиглярства; из футуристов несомненным дарованием обладал Вл. Маяковский.