ей пальцем, и она поперхнулась своей песней.
Часы пропустили удар, на миг история остановилась, но в этот момент с грохотом рухнула дверь. Обнажив свои наганы, чекисты ворвались в шпионское логово.
Заграничный гость мгновенно прыгнул на подоконник.
Жалобно вскрикнул предатель Малышкин и вцепился в заграничную клетчатую штанину.
Но толстяк ловко стряхнул сообщника, и тот, как жаба, свалился обратно в комнату. Треснула рама под ударом ноги, шпион вывалился в окно и тут же включил пропеллер. Грузная туша пронеслась над арбатским переулком, разлетелся вдребезги какой-то светящийся диск с нарисованной стрелой, и шпион скрылся, ныряя под проводами.
Предатель Малышкин бился в крепких руках Арчибальда Петровича, но скоро затих. Злобно смотрел отщепенец на своих врагов.
― Думаете, всё? Думаете, всё кончилось?! Да, он улетел, но обещал вернуться!
Но внимание трёх чекистов было приковано к потайному сейфу, вмурованному в стену.
― Видите, товарищи? ― майор щёлкнул чем-то. ― Он не успел закрыть дверцу, а чтобы открыть такой замок, требуется знать определенное слово и определенное число. Тут внешний круг для букв, внутренний ― для цифр. И знаете, какие он выбрал слово и число?
― Понятия не имеем.
― Так вот, слушайте: слово ― «июнь», а число ― 1941, поняли?
При этих словах лицо предателя выразило ужас.
Майор, не глядя на связанного предателя, вызвал машину и принялся перебирать бумаги в сейфе, а Арчибальд Петрович что-то записал в книжечку. Старые друзья помолчали, а когда, наконец, подъехала чёрная «эмка» за схваченным предателем, майор показал на золотеющие купола и башни Кремля.
― Скоро подует холодный западный ветер, Арчи.
― Разве, товарищ майор? Говорят, будет тёплое лето.
― Ах, старина! Вы же слышали? Он обещал вернуться… Иногда мне кажется, что это повторяется раз за разом ― мы врываемся в тайный притон, трещат двери, а враг бежит, ускользая из пальцев. Ещё немного, и это повторится вновь, скоро… Скоро поднимется такой западный ветер, какой никогда ещё не дул через границу нашей Родины. Холодный, колючий ветер, Арчи, и, может, многие из нас погибнут от его гнилого дыхания. Но я верю, что когда-нибудь буря утихнет, и наша страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее… Ладно, грузите этого негодяя в машину.
И, чтобы два раза не вставать — автор ценит, когда ему указывают на ошибки и опечатки.
Извините, если кого обидел.
13 июля 2021
Уши мёртвого осла (2021-07-14)
— Почему ты называешь его «осёл»? — спрашивает Пятачок. И сразу понятно, что ему страшно.
— Потому что теперь он осёл. Смерть не терпит уменьшительных суффиксов, — отвечает Пух.
Осёл лежит на том мосту, где они вчера ещё играли в пустяки. Кто-то положил его точно по центру — ни сантиметром ближе к какому-нибудь из берегов. Осёл лежит на мосту. Четыре сбоку, ваших нет. Вата лезет из брюха, и её шевелит ласковый ветерок.
Вода внизу несётся быстро и в ней мелькают крупные палки, хотя уже никто не играет в пустяки.
«Боже, как много ваты, — думает Пух. — И ведь он лежит тут давно, значит, ваты было ещё больше. Вопрос, у кого есть мотив, отпадает. У всех есть мотив, даже у Совы. Впрочем, у Совы всегда один мотив — хвост. И у меня есть мотив — я не любил этого старого дурака. Странные у него уши, я никогда не обращал внимания на их форму. А, может, осёл убит диким зверем? Слишком много ран на трупе, это почти как одна большая рана».
Пух знает одного зверя с большими когтями поблизости. Вату несёт ветер, ветер поворачивает от Севера к Западу, а затем к Югу, ветер поворачивает от Юга к Востоку и возвращается ветер на круги своя. Вата падает в воду, цепляется за кусты на берегу. А мёртвый осёл смотрит в серое небо пустыми глазами.
«Меня зовут Уинифред, а иногда зовут Эдуард, кто зовёт меня сейчас? Неужто мёртвый осёл» — Пух вздрагивает от этой мысли.
Пятачок недовольно произносит:
— Ты вообще меня слушаешь.
— Разумеется, и почему? — невпопад отвечает Пух.
— Никто не знает, почему.
Разговор зависает, но Пятачок вдруг продолжает:
— Я когда услышал, что Кристофер подружился с этим шведом, то сразу понял: добра не жди. От шведов и так-то добра не жди, а уж этот летун…
Они уже возвращаются домой, и Пух заходит к Пятачку, чтобы немножко подкрепиться. Первое, что он видит — ружьё, что раньше висело на стене. Теперь оно прислонено к комоду. Пух берёт его в руки и нюхает стволы — из обоих несёт горелым порохом. Пух оборачивается и видит белые от ужаса глаза Пятачка.
— Не хочешь же ты сказать, что…
Слова застревают во рту Пятачка, как сам Пух в дверях Кролика. У Кролика было алиби: Пух вчера застрял в его дверях. И Пятачок был там.
Но мысль, которая бродит в голове Пуха, шевеля слежавшиеся опилки, не исчезает. «Кто знает, что они делали, когда я отключился? У Кролика есть второй выход из норы. Да что там, у самого Пуха нет алиби, он не помнит, что было перед тем, как он застрял. Было очень весело, и осёл был там, вернее, тогда он был просто ослик. Иа-Иа зачем-то заходил к Кролику, и Кролик его выгнал.
«И у меня был мотив, большой пьяный мотив, я не любил осла», — повторяет он про себя.
На следующий день он понимает, что все врут, даже Кристофер Робин. Они отводят глаза, смотрят в пол. Но более того — и осёл не тот, за кого себя выдавал. Пух приходит к Кенге и слышит старую историю про осла. В молодости осёл похитил ребёнка кенгуру, одну из двух дочерей — прямо из сумки. Вторая, выжившая, до сих пор слышит голоса и признана невменяемой. Отец похищенной застрелился. Так что мотив — у всех.
Пух смотрит на сошедшую с ума крошку, её безумные скачки по комнате и соглашается, что у всех есть мотив.
Вечером он встречает Кристофера Робина. С Кристофером сейчас неприятный человек, видимо, тот самый швед, о котором рассказывал Пятачок.
Швед в клетчатой рубашке и штанах на лямках. Он называет себя Карлсон, и Пух злорадно думает, что имя шведу не положено.
— Малыш рассказал, что вы пишете стихи, — бесцеремонно говорит Карлсон.
«Какой Малыш? — недоумевает Пух, и вдруг догадывается, что «Малыш» — это Кристофер Робин. Вот оно у них как повернулось».
— Почитайте что-нибудь, — настаивает Карлсон.