1572 г. по указанию царя Боярская дума и Освященный Собор подтвердили прежнее Уложение о княжеских вотчинах от 15 января 1562 г., уточнили ограничения. Родовые вотчины могли передаваться в наследство только детям и внукам — племянники или правнуки исключались. При отсутствии таких потомков имение признавалось выморочным. А вотчины, пожалованные государем, считались только личным владением и по наследству не передавались, если это не было оговорено в жалованной грамоте [645]. Позже, в 1580 г., Иван Грозный издал указ выкупать за деньги вотчины стародубских князей и раздавать их в поместья.
А международный расклад вокруг России, победа при Молодях переменила коренным образом. Девлет Гирей уже 23 августа прислал к царю своих гонцов. Стараясь сделать хорошую мину при плохой игре, объяснял, будто приходил он вовсе не воевать, а для переговоров. И войско с собой взял только для демонстрации. Предлагал мириться и даже не просил денег, что было совсем уж необычно для крымских ханов. Цинично писал: «С одной стороны у нас Литва, с другой черкесы, будем воевать их по соседству и голодными не будем». Но напоминал, что сам Иван Васильевич обещал ему отдать Астрахань, и закидывал удочки, что хорошо бы еще Казань. Царь ответил ему прямо — мы тебя такими предложениями «тешили, но ничем не утешили», а сейчас подобные требования «безрассудны». «Видим против себя одну саблю — Крым», а если отдать ханства, «Казань будет вторая сабля, Астрахань третья, ногаи четвертая» [646].
После разгрома одумались ногайцы, снова выразили желание служить царю. Хотя нашествие крымцев и турок имело и другие последствия. Перед походом на Москву их агенты поработали в Поволжье. Обещали, что придут несметные силы, призывали ударить на русских вместе. Вместе не получилось, остатки ханских войск с трудом спаслись. Но восстание в Казанском крае началось. Государю пришлось снова созывать воинов, посылать туда рать Никиты Одоевского.
Однако главный политический узел завязался в Польше. 18 июля 1572 г. скончался Сигизмунд. Между прочим, на смертном одре он советовал своим вельможам пригласить на трон Ивана Грозного [647]. То есть он-то прекрасно знал, насколько правдива его собственная пропаганда о царе. В Речи Посполитой настало «бескоролевье». На опустевший трон обозначилось множество кандидатур. Германский император Максимилиан II или его сын Эрнест. Шведский король Юхан III или его сын Сигизмунд. Иван Грозный или кто-то из его сыновей. Трансильванский князь Стефан Баторий. Французский принц Генрих Валуа…
Иван Васильевич уже давно предвидел подобную ситуацию, обращался к императору Максимилиану. Теперь тот откликнулся, в Россию поехали его представители. Интересы двух монархов по ряду пунктов совпадали. Оба считали опасным избрание Батория, турецкого вассала. Как и Генриха Валуа — Франция была давней и прочной союзницей Османской империи. Иван Грозный с Максимилианом одинаково оценивали и некоторые политические события. Как раз в это время, 24 августа 1572 г., французский король Карл IX и его мать Екатерина Медичи организовали «Варфоломеевскую ночь». В Париже, а потом и по всей стране, были перерезаны десятки тысяч протестантов. Папа Григорий XIII был в полном восторге от такой «победы», велел устроить в Риме праздничную иллюминацию и выбить памятную медаль. Император и царь протестантов никак не любили, но массовые зверства возмутили их. Максимилиан с негодованием писал Ивану Васильевичу о ста тысячах жертв, и государь тоже осудил «истребление невинных людей и младенцев», скорбел «о бесчеловечной жестокости французского короля, пролившего без ума столь много крови» [648].
А в Польше и Литве из сторонников Ивана Грозного сформировалась не одна, а сразу две сильные «прорусские партии». Первую составила мелкая шляхта. Формально равноправная с магнатами, она в полной мере испытывала на себе притеснения и унижения — и грабили, и по судам разоряли, и попробуй найди управу. Шляхта знала, как царь обуздал своих бояр, и мечтала, чтобы он навел порядок и у них. Вторую партию составили литовские магнаты — в русских они видели противовес засилью поляков. Но они хотели посадить на трон не самого Грозного, а его младшего сына, 19-летнего Федора. По своему слабому здоровью и душевному складу он не подходил для самостоятельного правления. Не обладал волевыми качествами отца, был мягким, очень набожным. Вот это и подходило панам. Надеялись, что кандидатура Федора позволит заключить выгодный мир с Россией, а Речь Посполитая получит слабого монарха, которым можно будет манипулировать.
Та и другая партии ссылались с царем. Он не отказывался, приглашал делегатов, обсудить условия избрания на трон. Хотя за польской короной он совсем не гнался и не ставил перед собой цели добыть ее любой ценой. Пока он рассматривал ситуацию как выгодную для России. В Польше и Литве царил раздрай, ударить они не могли. Девлет Гирей — тоже. Значит, можно разобраться со Швецией. Об уступках Юхан не желал даже слушать. Мало того, он вообще занесся — надеялся вскоре стать еще и королем Речи Посполитой. Ведь он был женат на сестре покойного Сигизмунда, и именно его кандидатуру поддерживала «католическая партия» (как видим, Иван Грозный вовсе не случайно пытался добиться выдачи его супруги).
В августе, после победы при Молодях, царь обратился к нему с требованием прислать посольство для переговоров о мире. Грозил силой, но в целом писал выдержанно, корректно. Юхан ответил грязной бранью, текст его ответа даже не внесли в посольские книги — указав, что он написан «не пригожею», т. е. неприлично [649]. В декабре Иван Васильевич исполнил свою угрозу. Сам выступил с войском на Эстонию. Вспомнил и про Магнуса. Он не меньше казненных воевод был виновен в бедствии под Ревелем, страшился царского гнева. Но и в Дании он оказался никому не нужен. Ютился на острове Эзель и по эстонским городам, пытался наводить мосты и с поляками, и со шведами.
Его разыскали и доставили в Новгород под конвоем. Но Ивану Васильевичу нужна была символическая фигура Ливонского короля, и он не стал вспоминать прегрешения Магнуса. Встретил как ни в чем ни бывало и позвал с собой в поход. Ливонцы и шведы проявили полнейшую беспечность. Тешили себя надеждами, что Россия еще долго будет оправляться от татарских нашествий. А Рождественский пост по-лютерански не соблюдали, пили и гуляли. Царские полки и касимовские татары Саин-Булата свалились на них неожиданно, захватывали замки и городки. Лишь в сильной крепости Пайде (Вайсенштейн) гарнизон и горожане успели изготовиться к обороне. Пришлось вести осаду. Русские орудия разбили стену, 1 января 1573 г. последовал штурм. Воинов встретили убийственным огнем, атака захлебнулась. Тогда ее возглавили два царских любимца, Скуратов и Грязной. Воодушевили воинов, первыми ворвались в пролом. Тут и нашел Малюта свою