и саночки возить. А он что?
— Что?
— А то, говорю же тебе, — кукиш с маслом, да еще в кармане! Ладно, говорю, Анатолий батькович, или как там тебя, кобель патлатый, пожалел полсотню — как бы о большем не пожалел! И вот, как видишь, привезла…
— Кого?
— Сына. Принимайте теперь дорогого гостюшку! Думаю про себя, усмехаясь: ну, посмотрю на них, на Тольку этого, на родителей его, а может, и на жену, если завелась. Ох, погляжу!..
— Так вы хотите сказать… — забормотала Татьяна (наконец-то до нее стало доходить), — что Андрей — сын… Анатолия?
— А то чей же еще? — горделиво и даже как бы издевательски усмехнулась Тамара Васильевна.
— Да откуда? — воскликнула пораженно Татьяна.
— Ты чего, маленькая, что ли? Откуда! Да все оттуда. Отсюда, — похлопала себя по животу. — Откуда же…
— Ничего не понимаю… — Татьяна во все глаза смотрела на Тамару Васильевну. — Объясните… откуда вы?.. кто вы?..
— Сначала вот что… Вишь, он заснул, куда его уложить можно? Сюда можно? — И показала глазами на широкую супружескую кровать.
— Можно, — машинально кивнула Татьяна.
Тамара Васильевна уложила было Андрея на кровать, но вдруг, стоя над ним вполнаклона, спросила:
— Клеенка есть? — Лицо у нее, когда она обернулась к Татьяне, было красное, неприятное.
— Зачем?
— Вот тоже мне — зачем! Под себя сделает — стирай потом.
Татьяна сняла клеенку со стола, подстелила под простыню.
— Ну, иуда, теперь спи спокойно, — сказала Тамара Васильевна. Прикрыла сверху одеялом, подоткнула его в ногах. — Теперь часа на два, не меньше, — И тут же, без перехода, к Татьяне: — Значит, говоришь, объяснить тебе, кто такая и откуда?
— Да, объясните… — кивнула Татьяна.
— Город Благовещенск — слыхала такой?
— Да, конечно. Это, кажется, на Дальнем Востоке?
— Точно. На Амуре стоит. Смотри-ка, слыхала. А я думала, вы тут и не слышали о нас. Небось представляете, сидим там, точно в норах. А у нас нет — у нас воля, простор. Тебе и не снилось!
— Не снилось никогда. — Кажется, Татьяна даже хотела съязвить, сказать эти слова колко и ядовито, но ничего у нее из этого не получилось.
— Ну вот, приехал Толька — и я, как говорится, влипла.
— Куда приехал? Когда?
— Да когда… Андрюхе четвертый месяц теперь, да накинь еще девять месяцев, да плюс четыре кантовался он у нас, Толька твой… Выходит, года полтора уж будет…
— Да зачем он приезжал-то?
— А зачем они приезжают, мужики? Установки монтировать да баб портить. Больше незачем.
— А вы сами… вы-то как же?
— Не-е, я не против. Я это дело люблю. Но когда я залетела, я говорю: любишь, Толя, кататься — люби и саночки возить. Гони полсотни — и разошлись, как в море корабли… Не дал!
— Ну и…
— Ну и родила. Полсотни пожалел — смотри, говорю, дорогой товарищ, как бы о большем потом не пожалеть!
— А он?
— А чего он? Он укатил. У него таких, как я, в каждом городе небось навалом, где они муру свою монтируют да баб портят. Укатил — а я, вишь, тут как тут. Да еще с довесочком. Издалека. Аж с самого Амура, с Благовещенска. Знаешь, как Благовещенск-то расшифровать? То-то, не знаешь. А дело простое — Благая Весть, — поняла? Вот вам и Благая Весть моя — примите, не взыщите!
— Но что же вы хотите?.. И неужели Анатолий…
— А ты думала, милочка, если он мужик, то какой он? Он на то и мужик, чтоб врать да обманывать, а мы на то и бабы, чтоб страдать да проклинать их!
— Ну почему, почему вы так говорите? Вообще… откуда вы… зачем… я не понимаю… Не понимаю! — Татьяна обхватила лицо руками.
— Вот то-то и оно — мужикам утеха, а нам слезки… Ему небось и с тобой хорошо, и с другой, и со мной неплохо было, а мы все, как дуры, в плач ударяемся… Учить их надо, мужиков, о-ох, учить! — Тамара Васильевна выразительно, с хрустом сжала кулак, повертела им перед лицом Татьяны, словно показывая: видишь, мол, как из мужиков надо сок выжимать?!
— Неужели же это правда?!.
— А то не правда? Погоди, еще не такую правду узнаешь… Толька-то где, на работе?
Татьяна кивнула:
— На работе. Вечером придет, часам к семи. Если не задержится.
— И то хорошо — не в командировке. Ну, голубчик, он у меня попляшет, он у меня сбацает кадриль!.. А теперь, значит, вот что. Магазин у вас далёко? Где продукты продают?
— Да нет, рядом. За углом нашего дома, направо.
— Вот это хорошо! Я, значит, так: быстрехонько в магазин смотаюсь, куплю там кой-чего, а ты Андрюху пока покарауль… Идет?
Татьяна — делать нечего — кивнула.
Тамара Васильевна быстро поднялась со стула, подхватила сумку, в одну секунду оделась и, уже выходя из квартиры, повернулась к Татьяне:
— Ты, главное, не дрейфь!
— Да я… — начала было Татьяна, хотя и не знала, что хотела сказать.
— Ты еще свое возьмешь, у тебя Толька, мамки, папки, няньки… А мне, сеструха, жизнь догонять надо! Мне такси огоньком мигает!
— Какое такси?
— Э, да что с тобой говорить! Пошла я! — И, хлопнув дверью, чуть ли не побежала по лестнице вниз.
Прошла, наверное, минута, как раздался звонок.
«Забыла, видно, чего-нибудь…» — подумала Татьяна, щелкнув замком. В дверях, к удивлению Татьяны, стояла Эльвира Аркадьевна: Татьяна даже немного подзабыла о ней.
— Что это ты так на меня смотришь, милочка? — спросила напевно Эльвира Аркадьевна.
— Ой, я думала, это Тамара Васильевна!
— Какая еще Тамара Васильевна? — Впрочем, вопрос этот Эльвира Аркадьевна задала машинально, в сущности ей было все равно, кто такая эта Тамара Васильевна.
Вообще все знакомые Татьяны были глубоко безразличны ей, вызывала досаду, пожалуй, одна только Анна Ивановна — так называемая «мама Нюра» Татьяны, — о господи! Заявлялась она к ним, правда, редко, но уж когда заявлялась, Эльвиру Аркадьевну брала настоящая оторопь: не знала, что сказать и что сделать, — так ее шокировал и внешний вид «мамы Нюры», весь облик ее, и слова, и особенно — пристрастие «к рюмочке», о чем «мама Нюра» неизменно давала понять: «Бегу мимо, думаю: ой, чтой-то у поясницу стрельнуло, дай, думаю, к сродственничкам забегу, может, у них лекарство какое есть…» Наливали ей, конечно. Но однажды, когда все это происходило при Анатолии, он крепко взял «маму Нюру» за плечи: «Вот что, дорогая Анна Ивановна, у нас тут не распивочная, и приживалки нам не нужны… В гости прийти — пожалуйста, всегда будем рады, а смотреть на нас, как на пивную, не надо. Нехорошо. Неэтично. Вам понятно, дорогая Анна Ивановна?» (Татьяны при этом не было.) С тех пор «мама Нюра» боялась Анатолия смертным страхом, на глаза ему старалась не попадаться. А