«Сердечная боль по утрам» звучала серенадой, и она вдруг подумала о Нике. Затем закрыла глаза и позволила Лоренцо обнять ее. Они танцевали медленно, и тела их тесно прильнули друг к другу.
«Интересно, что сейчас делает Оливер?
Ха! Конечно, работает. Что же еще?
И ты его никогда не любила, Робертс. Зачем же вышла за него замуж?
Ну, это никого не касается».
Она чувствовала пальцы Лоренцо сквозь тонкую ткань, и когда он начал расстегивать «молнию» на платье, она ему не помешала. Он спустил платье с плеч и опытной рукой расстегнул лифчик.
Она знала, что сейчас изменит мужу, но уже не могла с собой совладать.
71
Арета Мэй так уставилась на Синдру, словно увидела привидение.
– Мама? – сказала тихо Синдра, пораженная тем, какой худой и изможденной оказалась мать. – Мама, это я, Синдра.
Арета Мэй недоверчиво покачала головой.
– Нам можно войти? – спросила Синдра, стоя в дверях.
– О, девушка, смотри-ка, – сказала Арета Мэй тихим дрожащим голосом. – Какая красивая.
Лицо Синдры просветлело:
– Да, мама, вы так думаете? Вы так действительно считаете?
– Да, надо было шлепать тебя как следует по заднице, – сказала Арета Мэй, обретя спокойствие.
Она уставилась на Ника:
– Ну а ты, что ты можешь о себе сказать? Иисусе! Он словно опять стал подростком.
– Вот мы приехали посмотреть, где вы и что вы, – промямлил он.
– Я бы оставила вам адрес, если бы знала заранее, что вы собираетесь пожаловать, – ответила она язвительно. Все было, как прежде.
Они прошли за ней в маленькую комнату, которую она называла домом. Комната была забита пачками газет и журналов. На каминной полке стояли две фотографии Льюка, окруженные свечными огарками.
– А чем вы теперь занимаетесь, мама? – спросила Синдра, проведя пальцем по каминной полке и обнаружив густую пыль.
– Больше уже не работаю, – сказала Арета Мэй, возясь с очками, висевшими на шнурке на шее. – Не имею необходимости. Есть теперь деньжата. На жизнь хватает.
– А где Харлан? – спросил Ник, с нетерпением ожидая встречи с ним, чтобы задать ему взбучку.
– А зачем тебе что-нибудь о нем знать? – спросила Арета Мэй подозрительно.
– С ним все в порядке, мама? – спросила Синдра. – Ведь ураган случился после нашего отъезда. Мы ничего не знали, мы только сегодня услышали обо всем. Все ли в порядке?
– Все обошлось, насколько это может быть с людьми, у которых был разрушен дом, – резко ответила Арета Мэй. Синдра села на старый вытертый диван.
– Если бы я знала, я бы вернулась. Арета Мэй поджала губы.
– Но ты, девушка, правильно сделала, что уехала.
– А теперь я певица, – с гордостью поведала Синдра. – У меня есть своя пластинка, они играют ее по радио. А Ник снимается в кино.
Арета Мэй покачала головой, лицо ее ничего не выражало.
– Я в этом не понимаю, ничего об этом не знаю, – пробормотала она, и ее голос опять стал еле слышен.
– Но, может быть, Харлан знает, – сказала с надеждой Синдра. – А где он?
– Я больше с твоим братом не вижусь, – сказала резко Арета Мэй.
– Но разве вы не потому переехали в Рипли, чтобы быть поближе к нему?
Арета Мэй укоризненно взглянула на них.
– Кто это вам рассказал такие басни? – отрывисто спросила она.
– Мистер Браунинг, – отвечала Синдра, несколько испуганная странным поведением матери.
– Так ты виделась с этим негодяем? Зачем ты с ним встречалась?
– Но мы должны были узнать, где вы теперь живете.
– Да как ты смогла пойти к нему? – спросила Арета Мэй, прищурившись. – Тебе не надо было этого делать.
– Но я должна была найти вас.
– Ну, вот и нашла, девушка. Вот она я.
– Мы все знаем о Примо, – сказал Ник.
Арета Мэй закашлялась. При этом все ее худое тело содрогалось.
Синдра вскочила:
– Ты здорова, мама? У тебя такой ужасный кашель.
– Я прекрасно себя чувствую.
– Но ты с врачом не советовалась относительно кашля?
– Врачи! Ха! – зашлась в пронзительном смехе Арета Мэй.
– Но тебе надо показаться врачу. Ты очень худая. Арета Мэй нахмурилась:
– Не командуй, девушка, что я должна делать. Синдра хотела обнять ее.
– Я так жалею, что оставила тебя. Я все время хотела тебе написать. Да, я не написала, но это ведь не значит, что мы должны оставаться чужими, правда?
Арета Мэй отскочила в дальний конец комнаты, не желая, чтобы дочь обнимала ее.
– Ты всегда поступала по-своему, Синдра. Ты всегда хотела поставить на своем и никого не признавала.
– Но это не так, – возразила Синдра.
– О, нет, это так.
– Нет, не так.
– Где вы живете?
– Мы живем в Калифорнии, в Лос-Анджелесе.
– А, там этот Голливуд, где полно секса, и наркотиков, и всяких плохих вещей, я читала об этом, – сказала сердито Арета Мэй.
Синдра рассмеялась:
– Да нет там ничего такого особенного, не больше, чем везде. Может быть, приедешь ко мне погостить? Я бы этого хотела.
– А я нет.
– Ну, тогда расскажи нам о Харлане. Он работает?
– Тебе незачем иметь с ним дело.
– Но почему?
– Он себе беды наделал.
– Но, может быть, мы сможем ему помочь, – предложил Ник.
– Нет, вы ему не должны помогать. Господи ты Боже мой, не надо ему помогать.
– Но мы так хотим!
Глаза Ареты Мэй сердито полыхнули.
– Вы не должны помогать парню, который дает.
– Что?
– Он дает. Продает себя на Окли-стрит. Садится с кем-нибудь в машину и дает. И он мне больше не сын. Льюк мой сын. Для меня только он существует. Он и Иисус.
– Иисус? – быстро спросила Синдра, взглянув на Ника.
– Да, девушка, Иисус. И тебе тоже лучше покаяться в своих грехах. Иначе Иисус отринет тебя, и ты будешь гореть в аду.
– Мама, но я никогда ничего плохого не делала.
– О, нет, девушка, ты причинила большое зло, – и ее глаза загорелись лихорадочным огнем. – О, да, это ты соблазнила мистера Браунинга и привела его в преисподнюю.
– Нет, – ответила Синдра, чуть не плача, – ты же знати,, что я не виновата.
Арета Мэй села на стул, скрестила руки и стала раскачиваться взад-вперед.
– Ты можешь отрицать все, но Иисус знает, Иисус все видит.
Ник взял Синдру за руку:
– Давай уедем.
– Не говори так, мама, – сказала Синдра и протянула к мой руку. – Не говори так со мной.
Но тут Арета Мэй пронзительно запричитала:
– И все грешники будут гореть в аду. И огонь выжжет им очи. А такая девушка, как ты, соблазнительница, станет наложницей дьявола. Ты такие вещи натворила, что ни один порядочный человек простить того не может. Синдра совсем обезумела:
– О чем ты? Я же ни в чем не виновата. Бенджамин Браунинг меня изнасиловал, ты же знаешь.