рабочих сцены).
Билеты становились все дороже, но зрители, обязанные посещать театр не реже четырех раз в месяц, боялись роптать, потому что недовольных вызывали в местные отделы культуры, где с ними проводили беседы вкрадчивые капельдинеры. К тому времени капельдинеров насчитывалось больше пятнадцати дивизий. В уличной толпе то и дело попадались рослые, одетые в черную капельдинерскую форму здоровяки. Мундиры их были украшены аксельбантами и вышитыми на левом рукаве арфами. Вместо звезд на погонах красовались бронзовые театральные маски, символизирующие смех и плач, и по их числу, величине, а также по соотношению смеющихся и плачущих масок можно было определить чин капельдинера. Унтер-капельдинер носил на погоне одну плачущую малую маску. Штабс-капельдинер имел одну смеющуюся маску, а золотой погон Верховного капельдинера венчала одна большая золотая маска с таким непроницаемым выражением. что было ясно — кого-кого, а Верховного не проведешь!
Капельдинеры являлись надежной опорой министерства культуры, и быть капельдинером считалось весьма престижным. Какой молодой человек не мечтал стать капельлейтенантом. чтобы иметь право спросить у любого гражданина: «Ваши билеты?» и, увидев в его глазах страх и готовность повиноваться, небрежно сказать: «Занимайте ваши места!»
И вот странное дело: не было такого закона, который толковал бы права и обязанности капельдинеров, никто из государственных мужей ни разу официально не высказывался по этому вопросу, но все в Бодливии твердо знали, что права капельдинеров безграничны, а обязанность одна: блюсти интересы министерства культуры.
Но министр культуры, как любил повторять Македонский, дает народу то. что ему необходимо, а именно — культуру. Народ же дает, в свою очередь, министру то, что необходимо ему, министру, а именно — министерство. Министерство делает все для народа, а народ — все для министерства. Народ и министерство едины! — повторял старик Македоныч. И оказалось, что он умеет не только молчать, но и говорить! А поскольку народу в первую очередь нужна культура, почти все остальные министерства были упразднены. Зато в министерстве культуры появились такие отделы, как, например, отдел культуры сельского хозяйства, отдел культуры путей сообщения, отдел культуры иностранных дел, а также отдел культуры государственной безопасности.
Полиции в стране не было, но были культработники — пешие и конные. Они патрулировали улицы и волокли провинившихся в культучастки. Культработники завидовали капельдинерам.
Не было такого закона, не было такого предписания или хотя бы устного указания, но капельдинеры находились на гораздо более высокой ступеньке иерархической лестницы. И с той верхотуры были, вероятно, видны невидимые для простых культработников дали. Но в далекой перспективе каждый культработник мог стать капельдинером и делал все, чтобы поскорей достичь заветной цели.
Македон Македонский сделал для народа все, что обещал. Он упразднил дорогостоящую армию, отменил налоги и дал культуру. Конкретно возросший уровень культуры заключался в том, что в каждой семье был установлен бесплатный цветной телевизор. Для этого, правда, пришлось опять повысить цены на театральные билеты. Но жители Бодливии одно с другим не связывали и горячо благодарили Македонского за бесплатные телевизоры. Они вообще не умели связывать воедино события, и это скрашивало их жизнь. Телевидение тоже скрашивало их жизнь. Оно имело четырнадцать программ, и по всем программам каждый вечер передавали хоккей, перемежая его изредка футболом или баскетболом.
Итак, вечером матч, который смотрели все граждане от мала до велика, на следующий день с утра разговоры об этом матче, а вечером снова матч. В стране было несколько любимых команд, и вместо бывших политических партий теперь существовали кланы болельщиков, вместо политических страстей — спортивные, а вместо политических дискуссий — хоккейно-футбольные свары. Министерство культуры знало, что делало. И даже последние известия читали за кадром, не прекращая показывать на экране хоккей. И постепенно международные события стали для граждан Бодливии ассоциироваться со спортом. И что бы ни происходило в мире, самым главным было все-таки: забросят шайбу или промажут, забьют гол или мяч опять пройдет мимо ворот.
Закон, обязывающий посещать театры, разумеется, оставался в силе, но на сцене шли пьесы только на спортивные темы. В одних драмах герою в ответственный момент предстояло решить, кем быть: хоккеистом или футболистом. И зрители с волнением ждали, что же он выберет для себя и как будет жить дальше. В других, лирических, за героиней одновременно ухаживали футболист и хоккеист. Зрители старались угадать, кого же она предпочтет, но с помощью неуемной фантазии драматурга строптивая героиня отвергала и хоккеиста, и футболиста, предпочтя им баскетболиста… В третьих пьесах, комедийных, герой случайно попадал в чужой город, где его случайно принимали за прославленного футболиста и окружали уважением и почетом. Когда же захватывающий сюжет приближался к роковой развязке и герою грозило позорное разоблачение, то случайно выяснялось, что тот, кого принимали за прославленного футболиста, в действительности — прославленный хоккеист.
Были и увлекательные остросюжетные пьесы, в которых герой, играя в одной команде, в душе был ярым приверженцем другой команды. Разумеется, та команда, за которую он играл, была иностранная, а та, за которую болел, — родная, отечественная. Оказывалось, что героя еще в грудном возрасте похитили из яслей и переправили за границу. Узнав об этом от своей дряхлой матери, которая специально приехала на решающий матч, чтобы открыть глаза своему похищенному сыну, прозревший приводил свою команду к поражению, а тренер в отместку убивал его мамашу как бы нечаянным ударом футбольного мяча в голову.
Были и такие спектакли, в которых, наоборот, в отечественную команду специально засылали иноземного диверсанта-футболиста. чтобы он подорвал моральный дух спортсменов. Но перед вторым таймом негодяя разоблачали. (Когда он переодевался, на его груди случайно обнаруживали сделанную на иностранном языке татуировку.) И отечественная команда опять-таки побеждала с разгромным счетом своих морально нечистоплотных противников.
Однако, несмотря на такие заманчивые и разнообразные спектакли, зрители шли в театр лишь только потому, что их обязывал к этому закон. Если бы не закон и не страх перед капельдинерами, черта с два их заманили бы в театр. Уловив эту тревожную тенденцию, министр культуры и лучший друг зрителей велел продавать наряду с обычными и льготные билеты. Льготные билеты стоили дороже, но лица, купившие их, от посещения театра освобождались, и многие граждане с радостью откупались от зрелищ, хоть и лишались хлеба.
Но при таком положении дальнейшее повышение цен на билеты было неразумным. А в то же время расходы на культурно-массовые мероприятия росли, оснащение капельдинеров современным оружием тоже стоило все дороже, а хоккейно-футбольный психоз достиг апогея, и держаться только на нем было рискованно.
И премьер-капельмейстер, пораскинув серым веществом, решил, что выручить Бодливию и поправить ее финансовые дела может только