Она кивнула.
Мама и Эд подошли к куполу. Старуха принялась руководить людьми. Они делились на семь групп. По типу магии?
Эдмунд сел на песок в паре метров от меня, скрестив ноги. Мы встретились взглядами. Учитель улыбнулся. Грустно, но с присущей ему мягкостью.
Мама села за ним и обняла. Эдмунд упёр спину ей в грудь, как в любимое кресло. Поглядел на неё и тоже улыбнулся. Что-то сказал. Она улыбнулась в ответ, тоже шепнула что-то и коротко поцеловала в лоб… она плакала.
Эд будет ломать печать?
Позади них встали колонны людей, положивших руки впередистоящему на плечо. Первые сложили руки на плечи Эду или маме.
Я начала путаться в лицах и действиях — сознание теряло ясность — утомление от почти пустого источника.
Старуха-декан наложила на Эдмунда штук пять заклятий. «Снижение боли», «укрепление сосудов» и ещё несколько, которые я считать не успела. Все их она не просто применила, но и удерживала для усиления эффекта в случае необходимости. Она что-то выкрикнула.
Ладони людей засияли. Они передавали друг другу энергию. Последние передавали её Эдмунду.
Разноцветные нити потянулись из рук моего учителя, сворачиваясь в рисунок более чем на полсотни рун.
Да, точно… Эд хочет ломать печать. Но почему другие не возьмутся за это плетение? Те, кто может колдовать без риска для жизни?
Хотя… А кто-то кто кроме Эда знает, что именно надо нарисовать за плетение? Или может, знает руны всех направлений магии? Или держит настолько тяжёлые чары? У Эда во всём этом есть опыт.
Ему было больно, я видела это по напряжению плеч и хмурым бровям, но пока он чувствовал себя приемлемо и был сосредоточен.
Мой источник опустел. Нить связи с плетением разорвалась, но я всё ещё была заперта здесь. Пара преподавателей тоже освободилась, но без энергии они были с той стороны бесполезны и просто уходили.
Я прикрыла глаза. Медленно вдохнула и выдохнула. Тянуло в сон. Мир казался слегка нереальным. С усилием разлепила веки.
Пёстрый рисунок, создаваемый учителем дрогнул. Казалось, на секунду все люди снаружи замерли.
Мама крепче обняла Эдмунда. Старуха усилила приток энергии.
Ребята-участники, имён которых я не знала, падали на другом конце поля. Некоторые теряли сознания. Джастин что-то кричал, но в поднявшемся гуле я не слышала.
Эдмунд сжался. Мама крепко держала его, не давая ни скрючиться, ни упасть. Из под воротника показались белые полосы — они рисовались прямо по шее, вдоль сосудов. Как у папы во время разрыва источника.
Учитель запрокинул голову. Лицо искривила гримаса боли. Рот раскрылся в крике. Я не слышала ни звука.
Многоцветное плетение врезалось в купол, заставляя его содрогнуться. И у нас, и у них поднялся ветер. Он летящей пыли стало темнеть, она колола лицо, забивалась в рот, нос и уши. Волосы у мамы и у Эда взметнулись вверх.
Как же хочется спать.
Эд вытянул руку, прижимая ладонь к куполу, практически вдавливая в него плетение. Старуха всё подпитывала и подпитывала свои плетения, облегчая ему боль.
Яркий свет от двух противоборствующих сил слепил даже через веки. Я невольно упёрлась в купол со своей стороны. Покалывание охватило висок и плечо. Плевать, какие побочные эффекты это даст. Глаза закрывались сами собой.
Я очень хотела открыть глаза, посмотреть, как там Эдмунд, но не могла пошевелиться.
Свет усилился. Вдох, выдох, вдох…
Глаза поддались. Эд стеклянным взглядом буравил купол, вдавливая в него руку. Он был в сознании и больше не кричал. Просто колдовал. Подпитывал разом все руны. Мама крепко держала его, жмурясь от света.
Люди, подпитывающие Эда, стали постепенно отходить или падать в обмороки — у них кончалась энергия.
Учитель усилил напор на купол. Тёмное плетение проседало.
Численность рядов на той стороне всё сокращалась. Один за одним они уходили.
Тёмное плетение помутнело. Конец близится. А за мамой и Эдом ещё целых три человека, считая старуху. Сейчас они нас вытащат.
Я прикрыла глаза, но вдруг свет усилился. Через весь шум раздался крик Джастина.
Откуда-то взялись силы обернуться на него. Откуда энергия, если источник почти пуст? Не может же он взять её больше, чем у него есть?
Чёрт. Выгорание источника. Когда энергии расходуется больше критического. От Джастина стали отлетать чёрные эфемерные лоскутки — кусочки пузыря, сжигаемого ради энергии. Неостановимый процесс. Необратимое повреждение источника.
Ужасно, но завораживающе.
Снова закрылись глаза. Снова вдох-выдох. Снова и снова.
Я опять заставила себя осмотреть мир.
Плетения сияли, затмевая всё вокруг. Но на другой стороне возле двух сцепившихся фигур мамы и учителя не было ни одной другой. Зато летели, как осенние листья обрывки белой материи.
Рука Эда соскользнула с купола — напор белого плетения ослаб. Но через несколько мгновений, мама подняла его руку и прижала назад.
Купол и чёрное плетение в его центре затряслись.
Мгновение.
Глаза застелила белая пелена.
…
113. Луна.
…
Не раздалось ни звука. Хотя, быть может напротив, звуки были такими громкими, что меня на время оглушило. Это вполне объясняло и внезапно прервавшийся шум. Чёрное и белое сияние погасли, но яркие пятна в глазах мешали рассмотреть что-либо.
— Мам? Эд?… — я не услышала своего голоса, но почувствовала на лице тёплые руки.
Перед глазами медленно начало проясняться. В сером тумане, окутавшем поле, беззвучно бегали фигуры, проступали очертания трибун и здания. Мама ощупывала и вытирала меня носовым платком. Она говорила, но я не слышала слов.
Руку что-то обожгло. Крапива.
В паре метров от меня в самой гуще тумана лежал Эдмунд. От него отлетали кусочки белой материи, паром шли остатки энергии. Земля покрывалась крапивой.
По полю прокатилась мощная чёрная волна, прореживая туман. У Джастина окончательно выгорела искра.
Мама опасливо огляделась, отпустила меня, сняла шаль и растянула на земле. Подтащила меня туда. Голову и кисти положила на безопасный участок.
Приподняла голову Эда и подтянула под неё угол шали, чтоб защитить от крапивы и его.
Теперь относительно друг друга мы с учителем лежали вверх тормашками.
Эдмунд свернулся калачиком. Брови были сдвинуты, глаза плотно закрыты, но из-под век пробивались слёзы. Бледно-красные. По телу время от времени пробегали белые пятна света.
Мама провела рукой по его щекам, стирая разбавленную кровь, и, гладя плечо и волосы, обвела стадион взглядом — никто не спешил к нам на помощь. Она поднялась на ноги и, шатаясь, побрела куда-то. Думаю, за учителями и врачами.
— Эд, — я шевельнула пальцем, касаясь пыльной ладони учителя.
Почерневшие от контакта со щитом пальцы слабо сжали мои. Глаза приоткрылись. Крапива всё разрасталась.