Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да, да!.. Я все понимаю!.. Конец войне — это хорошо… Я верю в то, что теперь все люди разума скажут войне — «Нет!» — они будут счастливы на мирной земле и спокойны под мирным небом…
— Вот и прекрасно, Виталий Вениаминович.
Поезд остановился, на перроне засуетились люди. Профессор развел руками, опустив глаза.
— О чем это я, Иринушка?.. Да, да!.. Вспомнил… Вы заметили что-нибудь за моей женой, когда прощались с нею?..
— Да, — кивнула Ирина, — она неумело прятала слезы.
— Вот видишь, голубушка, как тяжело было ей расставаться с тобой!.. Она тоже тебя… за… родную… — голос профессора дрогнул, сорвался. Он вынул из кармана носовой платок и поднес его к глазам.
— Милый, добрый Виталий Вениаминович… — взволнованно заговорила Ирина, гладя сухую с длинными пальцами руку профессора. — Простите меня, поверьте, мне тоже нелегко расставаться с вами… Я тоже привыкла… Я тоже люблю вас так, как может любить благодарная дочь своего доброго отца… Но я должна ехать.
— Спасибо и на том, дочь моя… Иринушка. Будь счастлива…
Дежурный по станции давал отправление поезду.
— Прощайте, Виталий Вениаминович… — Ирина поцеловала профессора в щеку и вошла в вагон.
Поезд тронулся. Ирина стояла у открытого окна.
— Я буду писать вам! — крикнула она.
Профессор кивал головой и махал платочком, не меняя положения. По лицу Ирины струились слезы… Стоявшая рядом с Ириной женщина спросила:
— Кто он, этот симпатичный старик?
— Известный хирург… профессор Золотарев.
— Уж не отец ли ваш?
— Почти…
— Не родной, что ли?
— Почти родной…
Женщина недоумевала: девушка в солидном возрасте, на вид серьезная, а вот отвечает несуразными загадками. Но когда Ирина рассказала ей о том, что она проработала с профессором четыре военных года в госпитале, что они свыклись, как родные, и профессор хотел, чтобы они и теперь, после войны, не расставались, и предлагал ей остаться в городской больнице, а она дала согласие работать на медпункте в рыболовецком колхозе в Приазовье, где ее ждут друзья и куда она теперь едет, женщина понимающе протянула:
— А-а-а!.. — и отошла от окна.
Ночью была пересадка. Рано утром отправлялся мариупольский поезд. Ирина вошла в вагон и заняла в первом купе свободное место против молодой голубоглазой женщины. Это была Таня Зотова. Как и водится в пути, вначале пассажиры обычно молчат, потом между ними завязывается оживленная беседа.
Так познакомились и наши спутницы. Ирина спросила Таню:
— Далеко ли еще до Мариуполя?
— Не очень. Проедем Волноваху, а там и Мариуполь. Вы, как видно, не здешняя? — в свою очередь спросила Таня.
Ирина ответила, что она впервые в этих местах, едет на Бронзовую Косу, где будет работать на медпункте.
— Боже мой! — оживилась Таня, сверкнув жарким блеском загоревшихся радостью глаз. — Да это же моя родина!
— Тогда вы должны знать Анну Софроновну Бегункову…
— Анку! — воскликнула Таня. — Мы росли, учились и рыбачили вместе. В один день принимали нас, комсомолок, в партию. А вы откуда ее знаете?
— Ее муж был доставлен в наш госпиталь в тяжелом состоянии. Это было в феврале сорок третьего года на Кавказе. Он был тяжело ранен, потерял много крови. Я работала старшей сестрой и донором. Моя кровь спасла его. А теперь госпиталь расформирован и я еду по их приглашению.
Таня округлила глаза, спросила осторожно:
— Какого мужа?
— Летчика Орлова. Правда, он теперь не летает, у него третья группа, и работает на моторо-рыболовецкой станции.
Таня облегченно вздохнула и задумчиво произнесла:
— Наконец-то Анке улыбнулось счастье. Яков Макарович замечательный человек…
— Вы знаете Орлова? — спросила Ирина.
— Еще бы! Его знают на всем азовском побережье.
Из дальнейшего разговора Таня узнала от Ирины, где, когда и при каких обстоятельствах она познакомилась с Анкой, и поведала ей о своих тяжких мытарствах в фашистской неволе.
В Мариуполь они прибыли за час до отхода «Тамани» на Бронзовую Косу. Этого времени им хватило вполне, чтобы дать Анке телеграмму и взять билеты. Когда Ирина и Таня вступили на палубу, был поднят трап и «Тамань» отшвартовалась. Через четверть часа она, усердно шлепая по воде плицами и развешивая по воздуху черный шлейф дыма, выходила в открытое море.
День был безветренный, море спокойное, но «Тамань» время от времени покачивалась и порой давала правым бортом такой крутой крен, что пассажиры в испуге перебегали к левому борту. А дубленное морскими ветрами бронзовое лицо седоусого капитана Лебзяка было невозмутимо. Он, как всегда, возвышался на своем неизменном мостике, торжественный и непреклонный, отдавая приказания в машинное отделение через переговорную трубку. Таня, проходя с Ириной по палубе, помахала Лебзяку рукой:
— Привет Сергею Васильевичу!
— Здравствуй, красавица. Что-то я тебя долгое время не примечал.
— В фашистской Германии каторжную повинность отбывала.
— С благополучным тебя возвращением. А как ты туда попала?
— По милости атамана.
— Мерзопакостного Пашки Белгородцева?
Таня кивнула головой.
— Одним словом — мразь. А сколько людей загубил!
— И сам кончил плохо.
— Знаю. Акимовна пристрелила его.
Вдруг «Тамань» так повалилась на борт, что Ирина вскрикнула и вцепилась в бортовые поручни.
— Не пугайтесь, гражданочка, — улыбнулся Лебзяк.
— Мы не утонем? — спросила Ирина, ее глаза были полны страха.
— Пока я на мостике, будьте спокойны.
— А чего это пароход на бок валится?
— Сдает, старуха. Идем последним рейсом. В Ростове будем прощаться. «Тамань» пойдет на слом, а я — на пенсию, — и капитан склонился над трубкой: — Полный вперед!
«Тамань» вздрогнула, выровнялась и пошла веселее. Ирина успокоилась и стала наблюдать за полетом чаек, сопровождавших пароход. Бросая чайкам хлебные корки, она спросила Таню:
— Ты знакома с капитаном?
— Не только я. Ему знакомы все бронзокосцы. Уж сколько лет пришвартовывает он свою «Тамань» к нашему пирсу. А рыбаков моего поколения Сергей Васильевич знает с пионерского возраста. В море встретит их, обязательно помашет фуражкой. А рыбаки шляпами ему салютуют.
— Значит, ваша Коса имеет портовое значение? — пошутила Ирина.
— Вроде так, — засмеялась Таня, но тут же оборвала смех, вся напряглась, и глаза ее остановились на одной точке. Она стояла не шевелясь, в немом оцепенении.
Ирина повернула голову и увидела плывший им навстречу горбатый берег, на котором белели опрятные рыбацкие хаты и зеленел густой листвой молодой парк. Длинная песчаная отмель, отсвечивая на солнце, бронзовой стрелой вонзалась в море. В нескольких метрах от берега дремали заякоренные четыре баркаса и мотобот.
— Это и есть ваша родина? — тихо спросила Ирина.
— Да! — воскликнула Таня, разорвав оцепенение. — Мы дома. Мы уже дома. Смотри, Ира, сколько на берегу народу. Нас встречают. Значит, Анка получила телеграмму. — Она обняла Ирину, и та почувствовала, как дрожит ее рука. — Боже мой! Как мил и бесконечно дорог родной край… Здравствуй, светлый берег!.. — и помахала рукой.
Волнение Тани передалось Ирине, и она стала нервно прохаживаться по палубе, кусая уголок носового платка. Усеянный людьми берег быстро приближался. Продолжительный гудок «Тамани» огласил взморье.
— Ира! — позвала ее Таня и кивнула на берег. — Узнаешь кого-нибудь?
— Нет…
— Так слушай: впереди всех, у пирса, Евгенушка и Акимовна, а между ними Анка.
— Как будто она, — прищурилась Ирина.
— Она! Позади них председатель колхоза Васильев с женой Дарьей. Слева от них — Кавун и Орлов…
— Да, да… узнаю. Кавуна не знаю, а его… Орлова… — и смолкла. Ирина так разволновалась, что не могла больше говорить…
— А кто же это в тельняшке и бескозырке? — впилась Таня глазами в Сашку Сазонова, стоявшего на пирсе и приготовившегося принять с «Тамани» швартовы. — Что-то я не узнаю этого морячка. — А когда «Тамань» стала медленно причаливать левым бортом к пирсу, радостно вскрикнула: — Сашок!
— Таня! — откликнулся Сашка, вскинув кверху руки и потрясая ими. — Танюшка! Жива, милая!..
По пирсу бежала Анка, за ней ковыляла отяжелевшая Евгенушка. И только Таня сошла по трапу, Сашка первым обнял ее и выхватил из ее рук чемоданчик. Подруги расцеловались, потом Анка легонько подтолкнула Таню к Евгенушке и бросилась в объятия Ирины.
— Хорошая моя… Не подвела… Сдержала слово и приехала… Да какая же ты чудесная… Ты вся прелесть, Ирочка…
Сашка, Таня и Евгенушка шли впереди, за ними следовали Анка и Ирина. Как только Таня, возбужденная и разгоряченная, сошла с пирса и ступила на берег, она почувствовала, что ей отказывают ноги, и грохнулась на колени.
- Твой дом - Агния Кузнецова (Маркова) - Советская классическая проза
- Набат - Цаголов Василий Македонович - Советская классическая проза
- Алые всадники - Владимир Кораблинов - Советская классическая проза