поправим. Записывайте фамилии всех непунктуальных, я попрошу ЧК их арестовать». Не думаю, что такие меры могли бы привести к желаемому результату.
Непунктуальность русского надо рассматривать в другом плане. Она тесно связана со своеобразным индивидуализмом и художественным темпераментом человека, не желающего подавлять своё стремление к свободе. Я, раб пунктуальности, частенько пытался наказать непунктуального человека, заставив его дожидаться меня, ведь именно непунктуальные люди не выносят ожидания, но вот приближался назначенный час, я ничего не мог с собой поделать и минута в минуту бывал на месте.
В то время не всем разрешалось въезжать в Советский Союз, советское правительство опасалось шпионов и контрреволюционных элементов. Однако интерес к торговле с Советским Союзом был огромным. Многие из прибывших обращались ко мне, чтобы узнать что–нибудь об экономической жизни и перспективах Советского Союза. Моя оценка обстановки совершенно не соответствовала тому, что они слышали от своих пессимистически настроенных дипломатов, не советовавших предоставлять кредиты и не веривших в способность советских руководителей привести в движение экономические механизмы. НЭП произвёл на них сильное впечатление, но и укрепил их в мнении, что советский строй долго не продержится, так как целиком и полностью отвергает капиталистический порядок. Дипломаты были едины в этом мнении, но они общались только между собой, и не замечали, что силы, пробудившие революцию, продолжают работать по всей стране. Конечно, всё давалось с большим трудом, приносились жертвы, но русская молодёжь, охваченная энтузиазмом, верила в будущее. Этот мощный капитал нельзя было не брать в расчёт, когда оценивались перспективы России.
Из Швеции, которая в то время ещё не признала Советской России, прибыла делегация в составе двух человек: адвоката Элиэля Лёфгрена[761] и генерального консула Юсефа Сакса[762]. Они должны были на месте во всём разобраться и устранить все помехи для восстановления нормальных связей между обеими странами. Предметом переговоров, как и прежде, оставался вопрос о выплате компенсаций за разрушенную или национализированную шведскую собственность, о долгах прежнего режима. Но после соглашения в Рал алло положение советского правительства настолько укрепилось, что добиться договорённости по этим вопросам, к чему стремились в Швеции, было просто невозможно. Русские согласились признать старые долги и выплатить компенсацию за убытки, причинённые шведам во время революции, но при этом требовали компенсацию за убытки, понесённые страной во время блокады, в которой принимала участие и Швеция. Эта сумма была столь велика, что чистый выигрыш составлял плюс–минус ноль.
Финны, признавшие Советский Союз еще в 1920 г.[763], стремились укреплять с ним торговые отношения. Бывший министр торговли Финляндии инженер Макконен[764] часто бывал в России. Он жил в нашем банке, в комнатах, приспособленных для приёма наших зарубежных клиентов. Макконен был финноманом, входил в группу Рюти[765] и Хакцелла[766], но любил шведов, так как получил диплом инженера в Чалмерском институте Гётеборга. Он дружил с Иваром Крюгером и его братом Торстеном[767].
Среди деловых людей и предпринимателей, приезжавших в Советский Союз, больше всего было немцев и американцев.
Чтобы получить капитал и стимулировать развитие промышленности, во время НЭПа стали создавать так называемые смешанные акционерные общества. Они наполовину принадлежали государству, наполовину частным лицам. Эта форма сотрудничества вызвала большой интерес за границей. Многие дельцы пожелали нажиться на колоссальных богатствах Советского Союза. Начались переговоры с иностранными владельцами капитала, возникали смешанные акционерные общества, но через несколько лет все они были выкуплены российским государством.
Среди причин, усложнявших признание советского правительства de jure, был и вопрос о так называемой коммунистической пропаганде. 2 марта 1919 г. Ленин открыл в Москве Международный конгресс рабочих, на котором в противовес II Интернационалу социал–демократов был создан III Интернационал. Это укрепило позиции коммунистов, получивших свой собственный международный орган, но одновременно ослабило позиции Советского правительства, добивавшегося признания в Европе и Америке. Социал–демократы, составлявшие основную часть организованных рабочих, были восстановлены против советского правительства.
Помню 1923 год. На съезд в Москву прибыли делегаты Шведской коммунистической партии: З. Хеглунд и Фредрик Стрём. Обсуждался ряд проблем, был поставлен вопрос и об отношении к религии. Уже в начале революции большевики приступили к конфискации несметных богатств православной церкви. Церковь лишали земельных угодий, недвижимости, доходов, не трогали только предметы, необходимые для отправления церковной службы, куда входили иконы, священные сосуды, книги и одеяния священнослужителей. Все религиозные общины были уравнены в правах, ни одна из них не получила поддержки от государства, они должны были существовать за счёт своих прихожан. Православная церковь, потерявшая своё богатство и власть, поддерживала во время Гражданской войны белых генералов и восстанавливала своих приверженцев против нового правительства. Кроме того, новые власти, как и Маркс, считали, что религия — это опиум для народа, и вскоре высшие церковные чины предстали перед судом. Некоторых приговорили к смерти и казнили.
Католические священники также были обвинены в предательстве и организации саботажа декретов и постановлений советского правительства и приговорили к смерти. Многие считали, что смертная казнь будет заменена тюремным заключением и позже можно будет обменять поляков на русских пленных. Суд вызвал волну протестов не только в Риме, но и во всём мире. Советское правительство отступило перед требованием немедленно освободить осуждённых и заявило о своей готовности отпустить на свободу польских священников. Но советский подданный Буткевич должен был смертью искупить свою вину. Весь церковный мир осудил «жестокое и несправедливое убийство Буткевича». Вероятно, под давлением общественного мнения был отложен суд над патриархом Тихоном. Позже он был освобождён.
Хёглунд и Стрём не одобряли религиозную политику Советского Союза и выступили с протестом. Они считали, что религия должна быть вне политики и что она должна быть личным делом каждого члена общества. Их оппозиция стала сенсацией съезда. Коминтерн, с его строгой дисциплиной и нетерпимостью, не принимал во внимание разницы в уровне развития различных стран. Социальное и экономическое положение шведских рабочих было несравнимо с положением рабочих в отсталых странах. Это привело к разрыву. Хёглунд и Стрём вышли из коммунистической партии[768], за ними последовали лучшие её представители.
В России вместе с Альбертом Энгстрёмом
Лето 1923 года я провёл в шхерах недалеко от Стокгольма[769]. Как–то я отправился в Грисслехамн навестить Альберта Энгстрёма[770] (XXIV). Там мы договорились вмееге ехать в Россию. «Но ты сходи со мной к Бонньерам, я хочу получить у них аванс, чтобы семья могла без меня на что–то жить», — попросил Альберт. Я согласился, и вот мы явились к Туру Бонньеру. Альберт объявил, что едет в Советский Союз, и попросил выдать ему аванс