— Это правда, дон Христофор? — спросила Изабелла.
— Увы, сеньора, по-видимому, да, — ответил Колумб. — Но мы заботимся о них и об их душах. Все они уже окрещены, осталась только Озэма.
— Сеньора! — сказала Изабелле маркиза де Мойя, отходя от постели больной с удивленным и озадаченным видом. — Боюсь, что нас постигнет разочарование. Донья Озэма только что шепнула мне, что не примет крещения, если Мерседес и Луис не будут прежде обвенчаны в ее присутствии. — Какое бессмысленное желание! Но что спрашивать с разума, не озаренного светом небесным? Будем надеяться, что это только каприз, о котором она забудет, когда придет архиепископ.
— Не думаю, что это каприз, — возразила донья Беатриса. — Она еще никогда не говорила так ясно и решительно. Обычно она была кроткой и уступчивой, но сейчас она повторила мне это трижды, чтобы я поняла, насколько ее желание серьезно.
Королева приблизилась к больной и заговорила с ней негромко и ласково. Адмирал обратился с каким-то вопросом к маркизе, а дон Луис, воспользовавшись этим, подошел к Мерседес. Оба были взволнованы. Мерседес, затаив дыхание, ожидала приговора, но граф поспешил прошептать ей несколько слов, которые наполнили ее сердце счастьем, несмотря на все ее великодушие и искреннюю жалость к Озэме. Теперь она была уверена, что Луис всецело принадлежит ей, и с этой минуты он стал для нее прежним Луисом.
Как всегда в присутствии королевы, все говорили вполголоса. Прошло около четверти часа. Наконец паж отворил дверь, ведущую в маленькую часовню, и объявил, что все готово.
— Право, не знаю, что делать, Беатриса, — проговорила королева, отходя от больной. — Она по-прежнему упорствует, Жестоко было бы лишать ее благодати крещения, но требовать такой неприличной поспешности от твоего племянника и твоей воспитанницы тоже нельзя!
— Что касается племянника, сеньора, то его, я думаю, ничто не смутит, но за Мерседес не поручусь. Она слишком чтит святость обрядов и обычаев.
— Конечно, — согласилась королева, — об этом нечего и думать. Девушка ее положения должна иметь время, чтобы подготовиться к священному обряду бракосочетания.
— Но ведь многие обходятся и без этого, сеньора! — лукаво заметила маркиза. — Было время, когда это не остановило бы дона Фердинанда Арагонского и донью Изабеллу Кастильскую!
— Никогда этого не было, Беатриса! Ты все время напоминаешь мне о днях моей молодости, когда хочешь, чтобы я исполнила какую-нибудь твою прихоть. Неужели ты думаешь, что твоя воспитанница согласится пренебречь всеми приготовлениями к венчанию?
— Я не знаю, сеньора, на что она согласится, но если есть в Испании хоть одна женщина, которая в душе все время готова к самому священному обряду, то это вы, ваше высочество, а после вас — Мерседес.
— Полно, полно, Беатриса, лесть тебе не к лицу! Все мы нуждаемся во времени для размышлений. Впрочем, пригласи донью Мерседес в мой кабинет, я с ней поговорю. По крайней мере, она не будет смущена и удивлена.
С этими словами королева удалилась. Она еще не успела дойти до своего кабинета, как за ее спиной послышались торопливые и робкие шаги. Едва глаза Мерседес встретились с глазами королевы, девушка упала на колени, спрятала лицо в складках платья доньи Изабеллы и залилась слезами. Но вскоре Мерседес удалось справиться с этим взрывом чувств, и она поднялась, готовая услышать волю своей государыни.
— Дочка, — начала королева, — надеюсь, теперь между вами с графом де Льера не осталось недоразумений. Ты знаешь мнение твоей опекунши и мое собственное и можешь всецело положиться на нашу беспристрастность и наш опыт. Дон Луис любит только тебя, он никогда не любил принцессу, хотя и мог выказать к ней какое-то теплое чувство. Если вспомнить о ее красоте, о тех соблазнах, с которыми ему пришлось бороться, то пылкого юношу за это и упрекать нельзя.
— Луис во всем мне признался, сеньора! — воскликнула Мерседес. — Он поддался минутной слабости, но всегда был мне верен.
— В твоем возрасте даже это слишком жестокий удар, — строго заметила королева. — Но для любящей жены он был бы страшнее, чем для чувствительной девушки. Поговорим, однако, об Озэме. Ты знаешь приговор врачей — ей недолго осталось жить.
— Ах, сеньора, какая жестокая судьба! Умереть на чужбине, в расцвете красоты, с разбитым сердцем, с сознанием неразделенной любви!
— И все же, если она примет крещение, вряд ли найдется хоть одна душа, более достойная райского блаженства.
— Я слышала, монсеньор архиепископ уже готовится совершить над ней этот обряд…
— Да, но это до некоторой степени будет зависеть и от тебя, дитя мое. Послушай меня и не торопись с ответом, ибо речь идет о спасении человеческой души.
Затем королева рассказала Мерседес о романтическом желании Озэмы. Она старалась выбирать самые мягкие и убедительные слова, чтобы не встревожить и не смутить девушку, и ей это удалось, сверх всяких ожиданий.
— Донья Беатриса предложила другой выход, — говорила королева. — Сначала он показался мне возможным, однако по здравом размышлении был отвергнут: она хотела обвенчать графа с Озэмой, чтобы последние часы юной чужестранки были скрашены мыслью, что она умирает женой любимого ею человека.
При этих словах Мерседес вздрогнула и побледнела.
— Но против этого у меня возникли серьезные возражения, — продолжала Изабелла. — А что ты скажешь, дочка?
— Сеньора, если бы я верила — но теперь я в это не верю! — что Луис предпочитает мне принцессу и что с нею он найдет счастье, без которого брак не радость, а проклятье, я бы не стала возражать. Я бы сама умоляла вас на коленях, чтобы они обрели блаженство! Но я уверена, что граф не питает к Озэме подобных чувств. А без них было бы святотатством связывать человека обрядом, который не только не отвечает, но прямо противоречит зову его сердца.
— Чудесная ты девушка! То же самое подумала и я и так же ответила маркизе. Но отвечать за других тяжелее, чем за себя! Поэтому теперь остается только решить, как выполнить последнюю волю Озэмы. Ты согласна немедленно обвенчаться с графом, чтобы она приняла крещение?
При всей своей любви к Луису Мерседес пришлось выдержать нелегкую борьбу с собой, прежде чем она сумела преодолеть чувство благоговения перед древними обычаями и условностями и решилась так вдруг, без всяких приготовлений на столь значительный шаг. Но королева все-таки настояла на своем. Она слишком пеклась о благополучии собственной души, чтобы дать чужеземке умереть без причастия.
Когда Мерседес наконец согласилась, Изабелла послала пажа предупредить маркизу, а затем вместе с девушкой опустилась на колени, и более часа они провели в молитвах.