полученный от самого Бога. Ему даровали возможность выбора, возможность умереть с достоинством.
«Мастер жив», – сказал Сисеро. И Сильвера понял, что это правда. Где-то в замке на Голливудских холмах Мастер продумывал свои действия при следующей ночной атаке на еще уцелевших жителей Лос-Анджелеса. Комок ужаса медленно рос в сердце Сильверы. Палатазин наверняка погиб. Кто еще, кроме него, знал о том, что Мастер нашел пристанище в замке Кронстина? К Сильвере пришла холодная решимость, но страх все еще бился в груди, словно желая привлечь к себе внимание. Как ему пройти к замку сквозь эту бурю? На самом деле он даже не знал, как найти этот замок, а среди холмов петляли сотни разных дорог, как асфальтированных, так и грунтовых. А что будет с людьми, собравшимися в святилище? Он не мог просто бросить их на произвол судьбы. Ночью вампиры появятся снова и будут, возможно, во много раз сильней, чем накануне. Сильвере необходимо было помолиться и попросить совета.
– Я хочу найти Соланж, – мрачно заявил Уэс. – И не важно, что мне для этого придется сделать и куда отправиться.
– Не говорите глупостей! Далеко ли вы уйдете со сломанными ребрами? Вы ведь даже не знаете, куда идти. Кончится тем, что вы просто умрете от удушья на одной из боковых улочек Восточного Эл-Эй.
Он замолчал, заметив в глазах Уэса гнев, быстро уступивший место боли.
– Мне очень жаль, – тихо проговорил Сильвера. – Хотите еще воды?
Уэс покачал головой:
– Нет… я просто попытаюсь уснуть…
– Вот и хорошо. А я должен кое-что обдумать, если позволите.
Сильвера оставил Уэса и ушел, не оглядываясь, потому что мысленно видел его лицо и слышал первые сдавленные, безнадежные рыдания.
VII
Мальчик на диване вдруг вскрикнул и вскинул голову.
Сидевшая в кресле рядом с ним Джо наклонилась вперед и положила руку ему на плечо.
– Все в порядке, – успокаивающе сказала она. – Никто не сделает тебе ничего плохого. Лежи, пожалуйста, тихо.
– Нет! Дом в огне! Они горят, оба!
С безумно горящими глазами он пытался высвободиться из-под покрывала.
– Уже утро. – Джо сильней надавила на плечо мальчика, пытаясь удержать его. – Что бы ни случилось с тобой ночью, это уже в прошлом. Теперь все будет хорошо.
– Да? – мальчик посмотрел на нее так, словно увидел в первый раз. – Кто вы?
– Я Джо, а это Гейл. А тебя как зовут?
– Меня… э-э…
Он поморщился и прикоснулся к затылку. Рану на голове ему заклеили двумя большими квадратными пластырями «бэнд-эйд».
– Голова болит, – сказал он. – Меня зовут… э-э… Томми!
Все, кроме имени, померкло и перепуталось в его памяти. Там крутились лишь странные, неясные образы, словно искаженные отражения в кривых зеркалах.
– Очень болит голова, – повторил он.
– Так и должно быть. Но я думаю, это хороший знак. У тебя огнестрельная рана.
– Огнестрельная? Как от пули?
– Ну хорошо, правильней будет сказать, что пуля тебя задела. Ложись, пожалуйста. Ты ведь не хочешь, чтобы снова началось кровотечение?
Мальчик не стал сопротивляться, когда Джо уложила его голову на подушку. Между его висками прокатился гром, в животе замутило. Он попытался вспомнить, какая у него фамилия, где он живет, как оказался на этом диване и почему эта женщина сидит рядом с ним. Затем сосредоточился на том, чтобы понять смысл одного из тех искаженных образов. Там была кровать, и на ней лежали какие-то люди, прикрытые простынями. Они лежали очень тихо. Что-то больно ударило его в затылок, он поморщился и застонал, а зеркало разлетелось на осколки. Он решил не думать больше об отражениях, по крайней мере не сейчас.
– Он ушел так давно, – сказала Гейл натянутым, как перегруженный канат, голосом.
Она стояла у окна, но видела только вздымаемые ветром белые и желтые потоки.
– Он знает, что делает, – ответила Джо.
Что-то холодное захлестнуло ее сердце, но она отогнала эту гадость прочь и расправила покрывало под подбородком мальчика. Томми был бледен как смерть, и она расслышала его тихий стон. «Через какой же ад он прошел этой ночью?» – задумалась Джо.
– Вот и он! – воскликнула Гейл мгновение спустя и открыла входную дверь.
Через порог в вихре ветра и песка шагнул Палатазин, обмотавший лицо простыней на манер арабского головного убора. Он держал в руках картонную коробку с кольями, которую забрал из брошенного «фалькона». Гейл тут же закрыла дверь, надавив на нее всем телом. Палатазин поставил коробку на пол и размотал свой защитный покров. Ткань фильтровала воздух, и Палатазин мог дышать им сквозь зубы, но ходить по улице при таком ветре было все равно что продираться сквозь клей, когда тебя бьют по лицу мешком с песком. Рубашка насквозь пропиталась потом.
– Вы не видели никакого движения снаружи? – спросила Гейл.
– Я едва мог разглядеть что-то в пяти футах перед собой, – ответил он. – Сначала прошел мимо машины и только потом понял, где нахожусь. Наш приятель с винтовкой тоже ничего не сможет увидеть. Как там мальчик?
– Очнулся несколько минут назад, – сказала Джо. – Говорит, что его зовут Томми.
Палатазин подошел к дивану и взглянул на мальчика.
– Думаешь, он поправится? Он такой бледный!
– Ты бы тоже таким был, если бы пуля чиркнула тебе по затылку. – Она сняла холодную тряпку и потрогала лоб мальчика, наверное, в двадцатый раз за час. – Лихорадки у него нет, а вот насчет сотрясения я ничего не могу сказать. Во всяком случае, говорил он связно.
Палатазин кивнул, нахмурив брови, и снова повернулся к окну. Конечно, он обрадовался, что мальчик выжил, но теперь на нем лежала ответственность за жизнь еще одного человека. Что будет с ними, когда он уйдет? О том, чтобы взять их с собой, не могло быть и речи. Если Джо заупрямится, он напомнит ей, как она чуть не погибла прошлой ночью. А следить во время бури за тем, чтобы никто из них троих не потерялся, было бы много выше его сил. Он и в своих-то шансах пройти через весь Голливуд изрядно сомневался.
– Теперь машину полностью засыпало, – сказал он Гейл. – Дюны высотой почти до крыш.
– И вы все еще верите, что доберетесь до замка Кронстина?
– Я должен попытаться, – ответил он, не глядя ей в глаза.
– Это же больше четырех миль! Вы ведь сами сказали, что не видели дальше пяти футов от себя, тогда как вы, черт возьми, вообще узнаете, куда идти?
Палатазин показал на кобуру с пистолетом, висевшую на спинке стула:
– Я хочу, чтобы вы взяли это себе. И остатки святой воды тоже пусть будут