Читать интересную книгу Россия и ислам. Том 2 - Марк Батунский

102 Там же. С. 171.

103 Его книгу, где содержится эта типология, я излагаю по статье Todorov (1979).

104 С точки зрения Достоевского, русский национализм должен преодолеть узость европейского национализма и достичь высшей формы тождественности в создании «всеобщей человечности» (см.: Kabat G.S. Ideology and Imagination: The Image of Society in Dostoevsky. N.Y., 1978. P. 50).

105 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений. T. I–XVI. Изд. АН СССР, 1937–1949. T. XII. С. 82. Далее цитаты из произведений и писем Пушкина будут даваться по этому изданию; римская цифра означает номер тома, арабская – номер страницы.

106 Красиво, но в целом как преувеличение звучат слова известного русского историка и философа М.О. Гершензона о том, что творчество Пушкина представляло собой «положительный полюс мировой гармонии», характеризуясь «врожденным чувством законности мирового порядка, полным согласием собственного разума с закономерностью господствующей в природе…» (Гершензон М.О. История Молодой России. М., Пг., 1929. С. 189).

107 Достоевский Ф.М. Полное собрание художественных произведений. М.-Л., 1929. Т. 12. С. 388.

108 Фомичев С.А. «Подражания Корану». Генезис, архитектоника и композиция цикла // Временник Пушкинской комиссии. 1978. Л., 1981. С. 22.

109 См. подробно: Кашталева К. «Подражания Корану» Пушкина и их первоисточник // Записки коллегии востоковедов. Л., 1930. T. V; Новикова Н.М. Пушкин и Восток. Очерки.

110 Теме «Пушкин и Восток» посвящено немало работ советских авторов (см.: Алексеев М.П. Пушкин и Китай // Пушкин и Сибирь. Моевка – Иркутск, 1937; Брюсов В.Я. А.С. Пушкин. Песни и стихотворения разных народов. М., 1919; Фридман Н.М. Образ поэта-пророка в лирике Пушкина // Ученые записки МГУ. Вып. 118. Кн. 2. М., 1946; Брагинский И.С. Заметки о западно-восточном синтезе в лирике Пушкина // Народы Азии и Африки. 1965, № 4; 1966, № 4; Нольиан M.Л. Западно-восточный синтез в произведениях Пушкина и его реалистическая основа// Народы Азии и Африки. 1967, № 4; Белкин Д.И. Тема зарубежного Востока в творчестве А.С. Пушкина. Канд. дисс. М., 1970). По мнению Н.М. Лобиковой, Пушкин «лучше всего и больше всего знал именно мусульманский Восток, причем в его время и Малая Азия, и Левант, и Египет со странами Магриба, и даже часть Закавказья входили в одно государство – Османскую империю. Кроме нее, с Россией соседствовало государство Каджаров. Страны Южной Азии и Дальнего Востока были известны Пушкину гораздо меньше и поэтому слабее отразились в его произведениях» (Лобикова Н.М. Пушкин и Восток. Очерки. С. 5).

111 Вследствие этого вскроется и гиперболизированность частых в наши дни (см., например: Peyre H. Quest-ce que le romantism? Paris, 1971) взглядов на романтизм как на принципиально новую методологию эстетического и гносеологического постижения мира, станет ясной абсолютизация масштабов и глубины «вживания» романтиков во внутреннюю структуру вещей и явлений. Реуге прав, когда упрекает в игнорировании этой стороны традиционное литературоведение, сводящее, как правило, романтизм к сумме таких внешних признаков, как интерес к экзотике, путешествиям, средневековью и т. д. Но не стоит, однако, преувеличивать интенсивность традиции «к универсальному постижению мира со всеми его крайностями и противоречиями» – в отличие от «одностороннего представления» теологов и просветителей о «едином и одноликом мире». Неверно именно романтикам приписывать прочную насыщенность европейской культуры идеями и мотивами античной мифологии, Библии и Ренессанса. Равным образом и их «ориентофильство» имело, как я уже подчеркивал, довольно лимитированный характер – во всяком случае, в России, – как и вообще идея космического единства в многообразии, способная в лучшем случае порождать риторику каталога, основанную на ощущении единства всех объектов мира как проявлений божественной субстанции. Обычно много говорят о «восточных идеях» («идеях», а не «сюжетах», «мотивах», «образах» и т. п.!) в творчестве того или иного романтика. Но это обращение к другой – восточной – культурной традиции для объяснения природы русской, скажем, культуры – лишь один из путей, и только. Русский романтизм – да и любой иной, конечно, – находит в «восточных идеях» не то, что искал, а то, что давно уже чувствовал в себе.

112 Неверно поэтому утверждение, что Пушкин «читал в подлиннике Коран» (Лексика русского литературного языка XIX – начала XX века. С. 167). И еще одна принципиально важная деталь, ясно раскрывающая сугубо отрицательное отношение Пушкина к «кочевому Востоку», – и в первую очередь к татаро-монголам. Признавая роль иноязычных источников в обогащении лексики литературного языка, Пушкин подчеркивал, что далеко не всегда нужно это влияние, ибо оно не может быть слишком сильным при достаточном развитии собственной культуры. Показательно высказывание: «Г. Лемонте (автор предисловия к первому переводу басен И.А. Крылова. – М.Б.) напрасно думает, что владычество татар оставило ржавчину на русском языке. Чуждый язык распространяется не саблею и пожарами, но собственным обилием и превосходством» (Пушкин А.С. T. II. С. 32). И далее, в связи с вопросом о татарском влиянии на русский язык в эпоху ига: «Какие же новые понятия, требовавшие новых слов, могло принести нам кочующее племя варваров, не имевших ни словесности, ни торговли, ни законодательства?» (Там же. Курсив мой. – М.Б.)

113 Книга Аль-Коран, аравлянина Магомета… СПб., 1790. С. XXV.

114 О сравнительно значительном притоке еще на Древнюю Русь (и даже в Киевский период ее истории) различных древнееврейских – преимущественно ветхозаветных – произведений см.: Перетц В.Н. К вопросу о еврейско-русском литературном общении // Slavica V/ 1926; Мещерский Н.А.: 1) К вопросу об изучении переводной письменности Киевского периода // Ученые записки Карело-Финского пед. ин-та. T. II. Вып. I. Петрозаводск, 1956; 2) К истории текста славянской кн. Еноха // Византийский временник. T. XXIV. М., 1964; 3) К вопросу о составе и источниках Академического хронографа // Летописи и хроники. М., 1974; 4) К вопросу о культурно-исторической общности литературно-письменных языков // Вестник ЛГУ. 1973, № 14; Алексеев А.А. «Песнь Песней» по русскому списку XVI в. в переводе с древнееврейского оригинала // Палестинский сборник. Вып. 27 (90). Л., 1981.

115 Фомичев А.С. «Подражания Корану»… С. 29.

116 Так, 55-я сура Корана, послужившая, по-видимому, первоисточником стихотворения «Земля неподвижна – неба своды», традиционно сопоставляется арабистами с 135-м псалмом Давида (см.: Коран. Перевод И.Ю. Крачковского. М., 1963. С. 602). И если образность данного пушкинского «Подражания» обогащается вследствие включения в него стихов из других сур (см.: Томашевский Б.В. Пушкин. М.-Л., 1961. Кн. 2. С. 23–25), то сходные параллельные места нетрудно найти и в Библии. Сходство это было обусловлено как обильным заимствованием самим Кораном библейских мотивов (например, спора Авраама и Нимврода – ср. у Пушкина «С тобою древле, о всесильный…»), так и стилистикой перевода М. Веревкина, которым пользовался в данном случае Пушкин (Фомичева С.А. «Подражания Корану». С. 29–30). По мнению Н.М. Лобиковой (Пушкин и Восток. С. 74), «в хвале Аллаху, творцу Вселенной, Пушкина привлекает не мусульманская космогония, а яркая художественная фантазия Мухаммеда». В примечаниях к «Подражаниям» такой взгляд на природу Пушкин называл «плохой физикой», однако, восхищался его поэтичностью: «Но зато какая смелая поэзия!» (Пушкин А.С. T. II. С. 358).

117 Фомичев С.А. «Подражания Корану». С. 31.

118 Вероятно, в издании 1822 г.: Le Coran traduit de l’arabe, accompagné de notes, et précédé d’un abrège de la vie de Mahomet par M. Savary. L’an de l’Hégire 1165. Другое издание этой книги (Париж, 1828) сохранилось неразрезанным в библиотеке Пушкина (см.: Модзалевский Б.Л. Библиотека А.С. Пушкина. Библиографическое описание // Пушкин и его современники. СПб., 1910. Вып. IX–X. С. 212).

119 Фомичев С.А. «Подражания Корану». С. 40.

120 Лобикова Н.М. Пушкин и Восток. С. 68.

121 Там же. С. 77.

122 Тут надо будет вспомнить и о том, что уже переведена на русский язык в начале XVIII в. книга Дмитрия Кантемира об исламе (первоначально она была написана на латыни под названием Historia inirementorum atque decre-mentorum Aubae Othomanical; латинский текст никогда не публиковался) обогатила тогдашнюю русскую лексику значительным числом абстрактных, философских и научных терминов. Румынский исследователь А.И. Ионеску в своей статье «La contribution de Démétri Cantemié a la modernisation du lexique de la langue russe (Bucurejti Limbi ji lit strâine, Bue. 1978, a 26, № 2. P. 53–67) описывает, в ряду прочих типов введенных Кантемиром неологизмов (их более 300), термины, заимствованные из турецкого, арабского и персидского языков и обозначающие понятия мусульманской религии (азами – «ступень в изучении Корана»; джин – «ум, рассудок»; биргими – «магометанская книга»; фыкача – «священник»; годжа, геджра, или время, от которого мусульмане ведут свое летосчисление и др.). Не менее важно и то обстоятельство, что «система мусульманской религии» – это, согласно Кантемиру, не только религия, но весь порожденный исламом культурный комплекс. Для этой эпохи это было в высшей степени прогрессивное понимание исламского феномена. В наши дни такой подход к исламу общепризнан.