Прежде всего несколько слов о масштабе и значении перемен, произошедших за 10 лет. Представление об их значительности с годами явно крепнет. В то же время как будто возрастает разномыслие в оценках этих перемен. Так, на вопрос о том, что изменилось за 10 лет, в ходе последнего опроса 59 % респондентов согласились с тем, что произошли большие изменения, 9 % считают, что по сути ничего не изменилось, а 19 % выбрали позицию «недавно казалось, что жизнь изменилась, но теперь я вижу, что все идет по-старому», наконец, 12 % затруднились с ответом (в 1994 г. соответствующие цифры составляли 56 %, 13 %, 16 % и 14 %).
Не надо забывать, что само признание факта «больших перемен» далеко не равнозначно их одобрению и – еще менее – их восприятию как утвердившихся и привычных. Для большинства населения произошедшие перемены остаются болезненными и непривычными. Общий фон ностальгии по прошлому («до 1985 года») сохраняется и даже становится все более отчетливым. Об этом свидетельствуют, в частности, ответы на вопрос: «Было бы лучше, если бы все в стране оставалось таким, как до 1985 г.?». Показательно, что доля утвердительно ответивших на него существенно выросла по сравнению с 1994 г. (58 % против 44 %). Не согласных с такой точкой зрения стало несколько меньше (27 % против 34 %), меньше стало и затруднившихся с ответом (15 % против 23 %). Только у молодежи (до 25 лет) и у высокообразованных сейчас преобладают предпочтения к переменам.
Если же перейти к переменам в различных сферах общественной жизни, распределение позиций изменяется и даже «средние» показатели выделяются на том же негативном фоне (см. табл. 1). Из таблицы видно, что за последние пять лет ухудшились оценки свободы слова, многопартийных выборов, сближения России с Западом, практически без перемен осталось отношение к свободе выезда, улучшились оценки свободы предпринимательства и – в наибольшей мере – права на забастовки, которое сегодня одобряют все категории населения, за исключением сельских жителей. (Можно предположить, что последний сдвиг – единственный из всего рассмотренного ряда случай, когда происходит поворот от преимущественно негативных оценок к преимущественно позитивным, – отражает ситуацию после серии демонстративных, отчасти и успешных забастовок последних лет с требованием выплаты задолженности по зарплате.)
Таблица 1
Оценки перемен последнего десятилетия (в %)[463]
Но как человек приспосабливается к потоку изменений и переломов, захвативших общество? Это извечная задача, практически стоящая перед «средним», «массовым» человеком в любых переломных ситуациях независимо от знака их оценки или степени понимания ситуации. Оценить адаптивные способности респондентов мы попытались, предложив варианты поведения в переходное время (см. табл. 2).
Сравнивая данные за 1999 г. и 1994 г., легко увидеть, что растет число считающих себя «неприспособленными», значительно чаще указывается необходимость «вертеться» (что, скорее всего, означает понижающий вариант социальной адаптации), стабильно мала доля ссылок на «новые возможности» (повышающая адаптация). Правда, здесь следует отметить, что по данным других исследований ВЦИОМа (типа «Экспресс», апрель 1999 г., 1600 опрошенных), где проблема приспособления к переменам рассматривается иначе, 48 % считали, что большинство населения уже приспособилось или вскоре приспособится к переменам, а 43 % – что люди «никогда не смогут этого сделать». Аналогичный вопрос, обращенный к семье респондента, дает даже несколько более «адаптивные» результаты (53 % семей уже приспособились или надеются, что вскоре это сделают, а 40 % «никогда не смогут»).
Таблица 2
Варианты поведения в переходное время (в %)
Таблица 3
Государство и мы (в %)
Естественно, существует корреляция между позитивным отношением к переменам и готовностью приспособиться к новым условиям. Тем не менее приспосабливаться приходится всем, поэтому мера адаптации населения (в том числе субъективной и потенциальной) – один из важнейших показателей общественного состояния.
Разрушение привычно «советских» систем государственной опеки и контроля привело к заметному изменению (по крайней мере на декларативном уровне) оценок и ожиданий в отношении государства. Об этом свидетельствуют данные табл. 3. Различия в оценках весьма показательны. За прошедшие 10 лет практически исчезла позиция «государство дало нам все…», резко снизилась готовность жертвовать чем-либо для блага государства. Укрепились, притом значительно, две позиции: «ничем не обязаны государству» и «мы должны стать свободными людьми». Иными словами, возросло демонстративное отчуждение человека от государства и столь же демонстративная приверженность упрощенной, но все же демократической модели («заставить государство»). Кстати, чаще всего эту позицию выражают те, кто полагает, что человек несет ответственность за действия своего правительства.
Несложный анализ показывает, что за отмеченными сдвигами стоит не столько внедрение в сознание демократических принципов, сколько недовольство нынешними возможностями государства. Представление о том, что граждане «ничем не обязаны» государству, реально служит оправданием широко распространенного лукавства по отношению к государственным институтам, выражающегося в неисполнении законов, уклонении от уплаты налогов и т. д., при распространенном убеждении в том, что само государство еще в большей мере лукавит со своими гражданами.
Отторжение от обязанностей по отношению к государству отнюдь не означает поэтому освобождения человека от государственной зависимости. Последняя лишь обретает в общественном мнении обоюдолукавый характер.
Свое собственное положение респонденты исследования 1999 г. описывают следующим образом. Лишь 5 % считают, что они являются полноправными гражданами России, имеющими возможность влиять на власти через выборы, печать и др., 27 % оценивают себя как людей, жизнь которых во всем зависит от власти, от государства, а 57 % заявляют, что живут, полагаясь во всем только на себя и не рассчитывая на государство. Остальные затруднились с ответом.
Такое распределение ответов, если понимать его буквально, наводит на аналогию с какой-нибудь республикой свободных фермеров XVIII в., где большинство на государство действительно не рассчитывало, не помышляло ни о государственных пенсиях, ни об иных государственных гарантиях… Однако на самом деле перед нами в данном случае скорее декларация настроений и пожеланий, чем реалистическая картина ситуации. Ведь в ответах на другие вопросы исследования те же люди, которые заявляют, что «полагаются только на себя», надеются на гарантированный государством минимальный доход, считают важнейшими правами человека право на государственное обеспечение, на гарантированные государством прожиточный минимум и трудоустройство. 71 % опрошенных в данном исследовании считают, что «государство должно заботиться о благосостоянии каждого гражданина». Да и нынешние формы «русского бунта» (в основном против задержек зарплаты) – это преимущественно претензии, прошения, требования, адресованные тому же государству.
Критическое отношение к сегодняшним государственным институтам создает благоприятные условия для все более позитивных оценок еще недавно отвергаемого советского прошлого и характерных для него деятелей. Согласно данным третьей волны исследования, значительной части, если не большинству опрошенных 1999 г. прежние руководители советских времен кажутся не только более сильными, но и более честными, и более авторитетными, и более заботливыми, и т. д.
Наконец, вполне реальное и важное значение имеет демонстрируемая подавляющим большинством опрошенных зависимость от символов государственного величия. Лишь 14 % считают, что Россия сегодня остается «великой державой», но 78 % уверены, что страна должна быть ею. В критических ситуациях – наподобие «балканского кризиса» марта – апреля 1999 г. (для российского общества он оказался кризисом государственной политики и массового политического сознания) – такие ожидания могут превращаться в опасную политическую силу.
Правда, если побудить опрошенных уяснить самим себе, что входит в понятие «великая держава» (с помощью той же анкеты), то оказывается, что большинство вкладывает в него вполне «мирное» содержание – высокий экономический потенциал (64 % упоминаний), высокий уровень благосостояния (63 %), уважение со стороны других стран (35 %), великая культура (31 %), и только после этого следует военно-ядерное могущество (30 %).
К двусмысленности отношений в системе «человек – государство» нам еще придется возвращаться при рассмотрении других проблем исследования.