Читать интересную книгу "Диктатор - Сергей Александрович Снегов"

в этой области он был сильней, чем она.

- Да, лучше для всего человечества! - повторил Гамов. - Ибо человечество ужаснется тому, что совершает, увидев максимальные следствия своих поступков. Только безмерным страданием, только зрелищем неслыханных мук можно отвратить сразу всех людей, не одних разумных и достойных, от войны как чего-то допустимого, даже естественного. Сотни тысяч умирающих в плену парней, миллионы голодающих детей - это и есть чудовищный облик войны, способный быстро пробудить всеобщий ужас, первую клеточку, первую искорку всеобщего разума. А ваши благодеяния смягчают ужасы войны, камуфлируют благородными одеждами ее омерзительное обличье. Администрация Помощи работает на войну, а не против нее.

Норма Фриз не верила своим ушам.

- Диктатор! Неужели вас надо так понимать?..

Гамов прервал ее:

- Нет! Не так надо меня понимать! Истинное благодеяние человечеству требует сегодня нечеловеческой, божественной жестокости. Но я человек, а не божество, кем бы оно не называлось - господом или сатаной. Есть мера и моей жестокости. План Готлиба Бара остается в силе. Вы встретитесь с военнопленными. Все предназначенное для них будет им вручено.

После тягостного напряжения за вспышками того, что Фагуста поименовал «массовым психозом», в зале обозначилась разрядка. Женщины задвигались, зашумели, заговорили одна за другой. Но Гамов еще не считал действие завершенным. Он знал, что должна сказать Норма Фриз либо другая женщина, и, выжидая нужной фразы, заготовил на нее последний безжалостный ответ.

Фриз снова рассыпалась в благодарностях. И среди прочих уверений сказала:

- Диктатор, мы сделаем абсолютно все, что могут наши слабые силы…

Гамов ждал именно этой фразы.

- Ваши слабые силы? Ваши силы огромны - вы половина человечества. Та половина, что порождает жизнь! Мужчины еще не научились рожать детей, это ваше творческое дело - обеспечивать продолжение человеческого рода. Что может быть почетней вашей роли? Что сильней вашего великого инстинкта возобновлять людей? Но вы не знаете собственной мощи, не способны ею воспользоваться. Вы слабы духом, а не возможностями. Вы трусливы, вот ваша беда! Любое животное даст в силе духа огромную фору самой смелой женщине.

Норма Фриз разразилась слезами, когда Гамов обвинил ее в предательстве собственного сына, против личных укоров она не нашла защиты. Но с возмущением встала на защиту всех женщин мира.

- Диктатор, вы непрерывно оскорбляете нас! И я, и мои подруги из Администрации Помощи делаем многое из того, что вы сами посчитали нужным… А вы ставите нас ниже животных!..

- Да, ниже животных! - повторил оскорбление Гамов. - Ибо животное действует по законам естественного своего существования, а вами сильней инстинкта командует извращенная идеология - понятия о родовом, классовом, религиозном, государственном достоинстве, преступное пренебрежение жизнью ради скверных идей превосходства крови, нации, веры в того или другого бога. Сколько раз поклонники Мамуна бросались на слуг Кабина - и женщины благословляли своих детей на отвратительное взаимное истребление. А животные не верят в бога, не прельщаются званиями и орденами, не чтут мистику особого цвета крови. И когда опасность грозит выводку, любая тварь зубами и когтями бросается на обидчика. От уличного разбойника вы еще попытаетесь спасти своего ребенка, а если того разбойника зовут министром, президентом либо диктатором? Если он зовется кардиналом или пророком и разжигает самую мерзкую из войн - религиозную? Певица Радон Торкин застрелила мужа за то, что он не вызволил ее дочь, свою падчерицу Жанну Гармиш, и объявила, что намерена так же поступить с президентом Аментолой, если доберется до него. Но кто поддержал эту решительную женщину? Она одна в вашей среде. Даже обещанные министерством Священного Террора гигантские награды за казнь организаторов войны не побуждают женщин, теряющих мужей и детей, к смелым поступкам.

- Мы не террористки, диктатор…

- Радон Торкин тоже не террористка. Но она подняла руку на подлинных террористов - дипломатов вроде ее мужа и государственных деятелей типа Аментолы. Истинно благородный поступок!

- Вы тоже государственный деятель, господин Гамов.

И этого возражения ожидал Гамов.

- Правильно - я государственный деятель, и меня сегодня можно обвинить в терроризме - и обвинение будет справедливым. Но обвинение это и против вас, профессор Норма Фриз. Ибо Радон Торкин пригрозила убить Аментолу, если доберется до него. Она до него не доберется, потому что охрана Аментолы непробиваема. Но я - вот он, вы до меня добрались. Радон Торкин, будь она на вашем месте, ни минуты бы не поколебалась разрядить свой крохотный импульсатор в меня, приказавшего казнить ее дочь, журналистку Жанну Гармиш, забывшую, что она женщина, творец жизни, и ставшую агитатором смерти, призывавшую в своих стихах на бой, не уточняя, ради чего воевать. Жанна заслужила свою казнь, я тысячу раз буду повторять приказы о казнях, если еще встретятся такие журналистки. Но ее мать, Радон Торкин, мигом пристрелила бы меня, явись ей такая возможность. А вы, сидящие за этим столом? Я главный виновник бед ваших близких в нашем плену, с меня не снять ответственности за тех, кто уже погиб в сражениях, а среди погибших - ваши родные! И что же, хоть одна пытается мне отомстить за принесенное ей горе? Да, импульсаторов в этот зал вам не пронести. Но вас двадцать женщин! Разве вы не могли разом броситься на меня? Разве вы разучились царапаться и кусаться? Разве ногти на ваших холеных пальцах, Норма, не заменят когтей кошки или львицы, защищающей свой помет? И разве не могли вы затаить убийственные порошки и, напав, забросать меня ядом? Все это вы могли сделать - и не сделали!

Норма Фриз сказала с удивлением:

- Вы желаете нападения на себя?

- Нет! - с гневом воскликнул Гамов. - Нападения на себя я не жажду! И моя охрана позаботилась, чтобы нападения не было. Я говорю о том, что счел бы такое нападение на себя естественным поступком. Защищаясь от него заранее, я этим заранее признаю его закономерную возможность, его нравственную обоснованность. И то, что вы не помыслили о нападении на меня, вызывает мое возмущение. У меня нет причин выказывать уважение к вам, активистки помощи военнопленным. То, что вы реально делаете, безмерно меньше того, что вы должны и можете делать. И через ваши головы я обращаюсь к великой женщине Радон Торкин, так мужественно защищающей если не жизнь, жизнь уже не вернуть, то хотя бы достоинство своей дочери. Вас осудят, Радон, за убийство мужа и угрозы президенту, но я глубоко уважаю вас, ценю и ваши высокие мысли, и ваши мужественные поступки. И если к угрозе расправиться с президентом вы добавите и обещание убить меня, если