— А, тот твой друг? Ладно, придет, спрошу. — Паола запнулась, от следующего вопроса на сердце заранее кошки скреблись. Но все-таки попросила: — Расскажи, кто еще трое.
Вместо ответа Сай швырнула в Паолу меховой накидкой:
— Вставай, пошли гулять. Тебе ходить надо.
И только когда прошли почти половину пути до становища, когда Паола, устав, села в траву отдышаться, вдруг спросила, став перед ней и, по своей привычке, дергая ремешок от косы:
— Почему ты боишься?
— Чего боюсь? — не поняла Паола.
— Ты просишь сказать, кто те трое, а сама боишься. Я ведь сказала, они не злые.
Это было — словно под дых ударили. У Паолы сами собой сжались кулаки. Неужели не ясно?!
— У нас война, — прошипела она. — Война, понимаешь ты, что это такое? Думаешь, мы с Фабианом сюда просто так пришли, от хорошей жизни? Да, я боюсь! Боюсь узнать, кто еще погиб! А ты бы не боялась?
Сай пожала плечами:
— Люди гибнут, так бывает. Ты не знала?
— Не смей смеяться!
— Я не смеюсь, — холодно ответила шаманка. — Это не смешно и не грустно, это жизнь. Все умирают. Многие умирают молодыми. Никто не знает, как умрет он сам и те, кто ему дорог. О чем тут говорить?
— Я хочу, чтобы они жили, — прошептала Паола.
— А я хочу, чтобы солнце с луной танцевали в небе, вода текла вверх, а пища сама приходила в котел. Глупо спорить с тем, чего не изменишь.
— Мудрая Сай, — фыркнула Паола. Почему-то всерьез сердиться на шаманку не получалось. Потому, наверное, что и она тоже была права. Они обе были правы…
— Да, — весело согласилась Сай, — я мудрая. Тебе повезло меня встретить. Вставай, пойдем обратно.
Поднявшись, Паола оглянулась на становище. Войлочные палатки стояли широким кругом, девушка прищурилась, считая: десять, одиннадцать?.. Между ними, на утоптанном пятачке, курились белесые дымки над сложенными из камней очагами. Женщины сидели тесной кучкой, занятые какой-то работой — какой, отсюда было не разглядеть. За палатками, вдалеке, пасся табун низкорослых степных коней, гнедых и рыжих, еще дальше блестела лента реки, а за рекой сизая степь сливалась с исчерканным ажурными перьями облаков небом.
— Мало вас, — вырвалось вдруг. — И детей не видно.
— А ты танцев хочешь посреди дня, — фыркнула Сай. Добавила, помолчав: — Но ты права, мало.
Странная горечь почудилась Паоле за этими словами, но переспрашивать она не стала. В конце концов, что ей, имперской жезлоносице, до жизни дикого варварского племени? Кольнуло: бывшей жезлоносице. Нет, тряхнула головой Паола, не бывшей. Я вернусь, а там — флакон эликсира, и все в порядке. Главное — вернуться.
— Пойдем, — вздохнула Сай.
Девушки медленно шли по едва заметной тропинке, Паола щурилась, подставляя лицо солнцу, Сай то и дело наклонялась, отщипывая желтоватые цветки полыни.
— У вас полынь какая-то другая, — задумчиво заметила Паола. — Наша не цветет.
Сай хмыкнула, словно хотела ответить, но в последний миг передумала. Помолчав немного, сказала:
— Мне кажется, те трое давно умерли. Давно с тобой, понимаешь?
Паола остановилась.
Если так…
Она даже не могла сообразить, кто. Мама? Мама умерла давно, да. Но она так легко отправила дочь с незнакомым магом и после ни разу даже весточки не прислала… да и раньше, сколько Паола себя помнила, мать не слишком заморачивалась заботой о ней. Нежеланный, случайный ребенок, безотцовщина, сплошные хлопоты. Солдаты из гарнизона, и те больше возились с маленькой Олой.
И в любом случае — кто еще двое?
— Даже представить не могу, — призналась, заметив вопрошающий взгляд шаманки.
Та покачала головой:
— Плохо. Так бывает, но… — резко, словно сердясь, дернула многострадальный ремешок. Раз, другой… — Своих мертвых надо знать. Мне казалось, ты из тех, кто знает.
— Расскажи, — буркнула Паола, — глядишь, узнаю.
Ремешок выдернулся из волос, Сай досадливо плюнула, принялась распутывать узел. Кончик косы тут же расплелся, темные пряди рассыпались по груди, отливая на солнце едва заметной рыжиной. Костяная бляшка амулета запуталась в узле.
— Дай я. — Узлы Паолу всегда слушались, с самого раннего детства, что завязать, что распутать. — Вот, держи.
Сай кивнула. Переплела косу, откинула за спину.
— Нет, не буду рассказывать. Показать лучше попробую.
— Так можно?! Что ж ты раньше…
— Раньше не нужно было, — оборвала шаманка. — Думаешь, так просто? Оттуда не все возвращаются.
По хребту пробежал холодок. Паола решительно распрямила плечи — аж в спине хрустнуло:
— Я не боюсь.
— Знаю, — сердито оборвала Сай. — Такие и не возвращаются, кто не боится. А ты и так все уйти норовишь, к этому твоему… Так что пообещай сначала, что вернешься.
— Думаешь, поможет? — Интересный способ бороться с притяжением смерти! — Просто обещание?
Шаманка прищурилась, взглянула откровенно оценивающе:
— А ты часто обманываешь?
— Ну-у… вроде нет… — Вспомнилась их с Гидеоном «союзническая» миссия у гномов, кончики ушей загорелись жаром стыда.
— Вот и пообещай. Вернуться, кого бы ты там ни увидела и что бы ни услышала.
— Ладно, — Паола пожала плечами, — обещаю. Я не собираюсь умирать, Сай. Не сейчас и не так просто.
* * *
Терпкий дым вился над жаровней, заполнял тесный закуток. Сай огородила постель Паолы кожаными занавесями, крепко зашнуровала края, чтоб ни щелочки не осталось. Паола лежала, прикрыв глаза, Сай сидела рядом, крепко сжимая ее ладонь.
— Я не сплю, — сказала Паола.
— И не будешь. Просто лежи.
Шаманка подбросила в жаровню щепоть сухой травы; каким-то образом Паола видела это, хотя глаз не открывала. Видела, как сгущается дым, как, треща в огне, съеживается трава… или нет, откуда трава, это свеча потрескивает, единственная свеча в полутемном пустом храме…
— Не проспи свой дар. — Старуха-предсказательница протягивает иссохшую худую ладонь, касается лба стоящей перед ней девчонки-заморыша лет девяти-десяти. — Давно не видела я таких, а ведь я помню, как короновался отец нынешнего императора. Скоро, дитя, тебя позовет твоя судьба. Не отказывайся, не бойся, иди смело. Долгий путь вижу перед тобой, дальние страны, чужие земли…
— А Зара-гадалка мне мужа-воина нагадала, — невпопад хвастается девчонка и тут же спохватывается: разве можно в святом храме о гадании! Вон и священник говорит, что у гадалки совета спрашивать — грех.
Но предсказательница только смеется. Гладит девочку по растрепанной голове:
— Будет и муж на том пути. Воин, а как иначе! Зара редко ошибается.
— А еще что будет? — осмелев, спрашивает девчонка.
— Как у всех, дитя, как у всех, кто не боится идти. Друзья и враги, битвы и смерти, победы и поражения. Много потерь и совсем немного приобретений, но таких, которые стоят заплаченной цены. Что, не понимаешь?
— Нет…
— Ничего. Я стара, дитя, и вот что я тебе скажу: мало толку в предсказаниях. Все, что нужно, — идти за своей судьбой и не бояться пути. Придет время, ты поймешь. Ступай, дитя, я устала.
— О-ола-а! — Мамин окрик святотатственно врывается в сумрак и тишину храма. — Где тебя бесы носят, шалопайка!
— Ступай. — Ладонь предсказательницы скользит по лбу девочки. — Благословляю тебя, дитя.
— Она хочет, чтобы сбылось, — вплелся в видение отрешенный голос шаманки. — Она видела много судеб, добрых и злых, но только один дар. Она думала о тебе, умирая, просила за тебя вашего бога. Ты помнишь ее?
— Да, — прошептала Паола. — Предсказание забыла, а ее помню. Я приходила к ней проститься, когда учитель Ольрик нашел меня и взял с собой. А она болела, и меня к ней не пустили.
— Смотри дальше.
Вьется дым, дымом пахнет воздух: за городской стеной костры, там стали лагерем воины императора. Последняя остановка перед дикими землями.
— Ола, значит? — Рядом с мамой, по-хозяйски утвердив ладонь на ее пышном бедре, незнакомый солдат, кряжистый, вислоусый, в красивом полосатом камзоле и широченных штанах. — А я Густав, будем знакомы. — Расправляет усы, хмыкает, приосанивается. — Какая-то ты, Ола, мелкая. Худая, костлявая, попадешь орку на зуб, он тебя и не распробует.