Милиционеры Восточного Гидда увидели еще более дикую сцену. В кустах, что окружали Гиддскую библиотеку, лежали двое. Юная проститутка со следами зубов на шее была мертва, она истекла кровью.
На ней вытянулось тощее тело известного в районе человека, владельца маленькой, но прибыльной ткацкой фабрики. На его лице запеклась кровь шлюхи. Глаза невидяще смотрели на солнце. Он был жив, но начисто лишился рассудка. И раньше ходил слушок, что Эндрю Сент-Кадер — вовсе не тот, кем кажется, но еще страшнее было открытие, что даже вампир может стать жертвой мозгососов. Город содрогнулся — неужели эти бациллы, или духи, или демоны настолько могущественны, неужели против них нет защиты?
В Нью-Кробюзоне царили смятение и страх. Некоторые граждане писали письма в деревни, сообщали своим родственникам о намерении поменять родной город на холмы и долины юга или востока. Но миллионам было просто некуда бежать.
Томительную дневную жару Айзек и Дерхан переносили в маленькой хижине. Вернувшись, обнаружили, что конструкция не ждет их там, где ее оставили. Она исчезла бесследно.
Лемюэль ушел, сказав, что попробует связаться со своими друзьями. Он сильно нервничал. Милиция считает его своим врагом, опасно расхаживать по городу. Но и сидеть сложа руки он бы не смог. Возможно, его, ко всему прочему, раздражали переживания Айзека и Дерхан.
Ягарек тоже ушел, удивив этим Айзека. Дерхан предавалась воспоминаниям. Без конца корила себя за слезливое раскаяние, за то, что упивается горем, но и прекратить не могла. Она сказала Айзеку о своих ночных разговорах с Лин, о спорах насчет природы искусства. Айзек подуспокоился. Он рассеянно вертел в руках детали кризисной машины. Прервать излияния Дерхан не пытался, лишь изредка вставлял собственное воспоминание. Взгляд у него был невидящим. Он сидел, привалившись спиной к ветхой деревянной стене.
До Лин любовницей у Айзека была Беллис, человек, как и все его прежние сексуальные партнеры. Беллис была высокой и бледной, она красила губы багровой, как синяк, помадой. Превосходный лингвист, она разочаровалась в Айзеке — и однажды, заявив, что его «буйства» осточертели, порвала с ним.
Промежуток в четыре года, между Беллис и Лин, был заполнен случайными краткими связями, в основном со шлюхами. Все это Айзек прекратил за год до того, как познакомился с Лин. Как-то он коротал ночь у Мамаши Судд и в обрывочной беседе с молоденькой проституткой, которая его обслуживала, случайно сказал добрые слова о почтенной мадам, так хорошо заботящейся о своих девочках. И был удивлен тем, что его мнение не разделили. Напротив, усталая проститутка вспылила и высказала ему все, что она думала о женщине, которая торгует чужими дырками и удерживает по три стивера с каждого шекеля.
Айзек был потрясен и пристыжен, он даже туфли не снял тогда — ушел, заплатив вдвойне.
После этого он долго жил праведником, с головой погрузился в работу. Но однажды друг пригласил его на открытие выставки юной хеприйской скульпторши-железистки. Выставка была крошечной, размещалась в комнатенке на плохой стороне Собек-Круса, с видом на вылепленные погодой статуи — холмики и кусты.
Тогда-то Айзек и познакомился с Лин.
Ее скульптуры он счел восхитительными и отыскал ее, чтобы сказать об этом. Завязалась очень медленная беседа. Лин писала ответы в блокнотике, который всегда носила с собой, но и черепаший темп общения не подорвал обоюдного интереса друг к другу. До конца вечеринки Айзек под ее руководством изучал экспонат за экспонатом, постигал идеи, заключенные в кривые линии, в искаженную геометрию.
После они часто встречались. В промежутках между этими встречами Айзек помаленьку изучал «язык» хепри, так что с каждым разом им было все проще разговаривать. Однажды вечером подвыпивший Айзек вздумал рассказать ей пошлый анекдот, вернее, изобразить жестами — и неуклюже ее облапил. И они затащили друг друга в постель. Было очень неловко, и в прямом, и в переносном смысле. С традиционного поцелуя не начнешь. Своими жвалами Лин могла запросто оторвать Айзеку челюсть. Потом на Айзека нахлынуло отвращение, его чуть не вырвало при виде щетинистых головоножек и качающихся усиков. Лин страшилась его тела, напрягалась совершенно непредсказуемо. Проснувшись, он испытал ужас — но от мысли, что переступил черту, а не от того, как именно это случилось. Завтрак прошел в стыдливом молчании, а затем Айзек понял: ведь это же именно то, чего ему всегда хотелось. Конечно, случайные сексуальные межвидовые связи не редкость, но ведь Айзек не какой-нибудь юный пьяница, которого можно «на слабо» сделать завсегдатаем ксенийского борделя. Он понял, что влюбился.
И вот теперь, после того как понемногу ушло чувство вины и неуверенности, после того как исчезли атавистическое отвращение и страх, а осталась только очень сильная привязанность и трепетная нежность, у него отняли любимую. И она никогда не возвратится.
Иногда ему среди бела дня виделось — и он напрасно пытался отогнать эти видения, — как Попурри, этот таинственный персонаж, способный, по словам Лемюэля, на все, срывает крылья с головы Лин.
От этой мысли Айзек не мог не стонать. Он часто вскрикивал, а иногда устраивал настоящую истерику. И выл от бессилья.
«Молю вас, — обращался он к человеческим и хеприйским богам, — Джаббер и Солентон, и… Кормилица и Художник… Хоть бы она не мучилась, когда умирала».
Но он понимал, что ее, прежде чем расчленить, забили или запытали до смерти. И он сходил с ума от жалости.
Солнце растягивало светлое время суток, точно преступника на дыбе, до разрыва мышц и сухожилий. Время не выдержало напряжения, день превратился в бесконечную череду мертвых мгновений. В небе висели птицы и вирмы, как частицы ила в воде. Церковные колокола отзванивали бессвязные и неискренние восхваления Палголаку и Солентону. Реки медленно текли на восток.
В конце дня к Айзеку и Дерхан вернулся Ягарек, его плащ с капюшоном белел в палящих лучах солнца. О том, где побывал, не сообщил, но он принес еды, ее разделили на троих. Айзек успокоился, заглушил в себе голос страдания.
Но прошли бесконечные часы монотонного дня, и по склонам ближних гор поползли тени. Обращенные на запад стены здания солнце разукрасило розовыми пятнами, прежде чем скользнуть за вершины. Последние копья солнечного света затерялись в рукотворном ущелье Перевала Кающихся. Солнце скрылось, но небо было светлым еще долго.
Лемюэль вернулся задолго до наступления полной темноты.
— Я связался кое с кем из коллег и обрисовал нашу ситуацию, — объявил он. — Думаю, будет неразумно строить серьезные планы, пока мы не увидим то, что собираемся увидеть этим вечером. Я намекаю на предстоящую встречу в Грисском меандре. И я могу заручиться небольшой поддержкой, кое-кто мне должен услугу-другую. В городе объявилось несколько серьезных авантюристов, говорят, подломили здоровый схрон троу в развалинах Ташек-Редхай. Вряд ли откажутся подработать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});