Читать интересную книгу Пять поэм - Гянджеви Низами

Рассказ о художнике Мани. Пребывание Искендера в Китае

Я слыхал, что из Рея, в далекие дни,Шел в Китай проповедовать дивный Мани.

И немало людей из народов КитаяШло навстречу к нему, и, Мани почитая,

Схожий с влагою горный хрусталь на путиПоложили они. Кто-то смог нанести

Тонкой кистью рисунок волнистый, узорныйНа обманный родник, на хрусталь этот горный:

Словно ветер слегка взволновал водоем,И бегущие волны возникли на нем.

Начертал он и много прибрежных растений,—Изумрудную вязь прихотливых сплетений.

Ехал в жаркой пустыне Мани, не в тени,Было жаждой измучено сердце Мани.

Снял, склонившись, он крышку с кувшинного горла,И кувшин его длань к светлой влаге простерла.

Но ведь вовсе не прочны сосуды из глин:О сверкающий камень разбился кувшин.

Догадался Мани, что обманом шутливымБыл источник с живым серебристым отливом.

Взял он кисть, как он брал эту кисть искони,И на твердой воде, обманувшей Мани,

Написал он собаку издохшую. Надо льГоворить, как была отвратительна падаль?

В ней кишели несметные черви, и страхВызывал у людей этот вздувшийся прах.

Каждый путник расстался б с надеждою всякойВыпить воду: отпугнут он был бы собакой.

И когда весь Китай этот понял урок,И о жаждущих скорбь, и насмешки упрек,

То постиг он Мани с его силой искусстваИ к Эрженгу благого исполнился чувства.

Почему о Мани вновь слышна мне молваК к молве о Мани заманил я слова?

* * *

Царь с хаканом сдружились, дней множество срядуПредаваясь пиров беззаботных обряду.

С каждым днем они были дружней и дружней,Люди славили мир этих радостных дней.

Другу вымолвил царь: «Все растет в моей думеПожеланье: быть снова в покинутом Руме.

Я хочу, если рок не откажет в пути,Из Китая в Юнан все стоянки пройти».

Так в ответ было сказано: «Мир Искендеров —Это мир не семи ли подлунных кишверов?

Но стопа твоя всюду ль уже побыла?А ведь ты всем народам, всем царствам — кыбла,[419]

И куда б ты ни шел, за твоим караваномМы пойдем, государь, с препоясанным станом».

Царь дивился хакана большому умуИ за верность его привязался к нему.

От подарков, что слал повелитель Китая,Царский пир озарялся, как солнце блистая.

Послушанья кольцо в свое ухо проделПокоренный хакан: обо всем он радел.

И горела душа хана ханов прямая,Солнце жаркой любви до луны поднимая.

Он бы мог помышлять о величье любом,Но все более он становился рабом.

Если царь одаряет кого-либо саном,Должен тот пребывать с препоясанным станом.

На какие ступени ты б ни был взнесен,Все же должен быть низким твой рабский поклон.

Искендер для Китая стал тучею: нуженВлажной тучи навес для рожденья жемчужин.[420]

Он шелками иранских и румских одежд,На которых Китай и не вскидывал вежд,

Создал ханам Китая столь ценные клады,Что цари всего мира им были бы рады.

Скатертями Хосроев покрыл он весь Чин,На челе у китайцев не стало морщин.[421]

Уж твердили во многих краях тихомолком,Что лишь в Чине одел всех он блещущим шелком,

Царь любил узкоглазых, их дружбой даря,И срослись они с ним, словно брови царя.

И клялись они все (сказ мой дружен с молвою)Лишь глазами царя да его головою.

Китайский хакан принимает у себя Искендера

Хакан устраивает пышное пиршество в честь Искендера и подносит ему всевозможные дары. Среди даров быстроногий конь, охотничий сокол и прекрасная тюркская рабыня по имени Нистандарджихан (что значит — «Нет (второй такой) в мире»). Хакан расхваливает свои подарки, а о рабыне говорит: она прекрасна и необыкновенно нежна, обладает силой и смелостью витязя и хорошо поет. Искендеру нравится ее краса, он очарован ее песнями, но вот ее воинские доблести его не привлекают. «Разве можно быть женщине крепче мужчин!» — восклицает он и тут же забывает о рабыне. Отвергнутая красавица льет слезы. Между тем войска двинулись в обратный путь. По дороге Искендер закладывает новый город — Самарканд.

После возвращения Искендера из Китая

Хорошо путешествовать, говорит Низами, видеть чужие страны, разные диковины, но еще лучше быть у себя дома, в родном городе. Искендер спешит домой. По пути к нему приходит правитель Абхазии Дувал и сообщает о нашествии русов (см. словарь — «рус») на его страну и о разгроме Дербента и Берда'а (исторически такое нашествие произошло в 944 г.: Низами в своей поэме соединяет события времени Александра — IV в. до н. э. — с этим, очевидно, хорошо известным ему по местным преданиям нашествием X в. н. э.). Сама царица Берда'а Нушабе — в плену у русов. Дувал молит Искендера о помощи и говорит, что смелые русы, если их сейчас не остановить, будут со временем угрожать и Руму. Искендер обещает спасти Нушабе и изгнать русов.

Искендер прибывает в кыпчакскую степь

Дай мне, кравчий, напитка того благодать,Без которого в мире нельзя пребывать.

В нем сияние сердца дневного светила.В нем и влаги прохлада, и пламени сила.

* * *

Есть две бабочки[422] в мире волшебном: однаЛучезарно бела, а другая черна.

Их нельзя уловить в их поспешном круженье:Не хотят они быть у людей в услуженье.

Но коль внес ты свой светоч в укромный мой дом,Уловлю уловляемых долгим трудом.

* * *

Разостлавший ковер[423] многоцветного сада,Свет зажег от светила, и льется услада.

Тот, кого породил славный царь Филикус,Услыхав от абхазца, как пламенен рус,

Размышлял о сраженьях, вперив свои очиВ многозвездную мглу опустившейся ночи.

Все обдумывал он своих действий пути,Чтоб исполнить обет и к победе прийти.

И когда рдяный конь отбежал от ШебдизаИ сверкнул, и ночная растаяла риза,—

Царь оставил Джейхун, свой покой отстраня,Чтобы в степи Хорезма направить коня.

За спиной его — море: несчетные брони.А пустыни пути — у него на ладони.

Степь Хорезма пройдя, он Джейхун перешел,И пред ним вавилонский раскинулся дол.

Царь на русов спешил и в своих переходахНи на суше покоя не знал, ни на водах.

Не смыкал он очей, и, огнем обуян,Пересек он широкие степи славян.

Там кыпчакских племен он увидел немало,[424]Там лицо милых жен серебром заблистало.

Были пламенны жены и были нежны,Были образом солнца, подобьем луны.

Узкоглазые куколки сладостным ликомИ для ангелов были б соблазном великим.

Что мужья им и братья! Вся прелесть их лицБез покрова — доступность открытых страниц.

И безбрачное войско душой изнывало,Видя нежных, не знавших, что есть покрывало.

И вскипел в юных душах мучительный жар,И объял всех бойцов нетерпенья пожар,

Все ж пред шахом, что не был на прелести падким,Не бросались они к этим куколкам сладким,

Царь, узрев, что кыпчачки не чтут покрывал,Счел обычай такой не достойным похвал:[425]

«Серебро этих лиц, — он подумал однажды, —Что родник, а войска изнывают от жажды».

Все понятно царю: жены — влаги свежей,И обычная жажда в душе у мужей.

Целый день посвятил он заботе об этом:Всех кыпчакских вельмож он призвал, и, с приветом

Выйдя к ним, оказал им хороший прием,И, возвыся их всех в снисхожденье своем,

Тайно молвил старейшинам: «Женам пристало,Чтобы в тайне держало их лик покрывало,

Та жена, что чужому являет себя,Чести мужа не чтит, свою честь погубя,

Будь из камня она, из железа, но все жеЭто — женщина. Будьте, старейшины, строже!»

Но, услышав царя, эти стражи степей,—Тех степей, где порою не сыщешь путей,

Отклонили его повеленье, считая,Что пристоен обычай их вольного края.

«Мы, — сказали они, — внемля воле судьбы,—У тебя в услуженье. Мы только рабы,

Но лицо прикрывать не показано женамНи обычаем нашим, ни нашим законом.

Пусть у вас есть покров для сокрытия лиц,Мы глаза прикрываем покровом ресниц.

Коль взирать на лицо ты считаешь позором,Обвинение шли не ланитам, а взорам.

Но прости — нам язык незатейливый дан,—Для чего ты глядишь на лицо и на стан?

Есть у наших невест неплохая защита:Почивальня чужая для скромниц закрыта.

Не терзай наших женщин напрасной чадрой.Ты глаза свои лучше пред ними закрой:

Прикрывающий очи стыда покрывалом,Не прельстится и солнца сверканием алым.

Все мы чтим Повелителя, никнем пред ним,За него мы и души свои отдадим.

Верим в суд Повелителя строгий и правый,Но хранить мы хотим наши старые нравы».

Искендер замолчал, их услышав ответ.«Бесполезно, — решил он, — давать им совет».

Попросил мудреца всем дававший помогу,Чтоб ему он помог, чтоб навел на дорогу:

Те, чьи косы как цепи, чей сладостен лик,Соблазняют, и яд их соблазна велик.

Гибнет взор, созерцающий эту усладу,Как ночной мотылек, увидавший лампаду.

Что нам сделать, чтоб стали стыдливей они,Чтобы скрыли свой лик? Дай совет. Осени».

И познавший людей молвил шаху: «ВнимаюМудрой речи твоей, твой приказ принимаю.

Здесь, в одной из равнин, талисман я создам.Сказ о нем пронесется по всем городам.

Сотни жен, проходящих равниною тою,От него отойдут, прикрываясь фатою.

Только надо, чтоб шах побыл в той сторонеИ велел предоставить все нужное мне».

Или силой, иль с помощью золота, вскореВсе добыл государь, и на вольном просторе

Муж, в пределах искусства достигший всего,Стал трудиться, являя свое мастерство.

Изваял, всех привлекши к безлюдному месту,Из прекрасного черного камня невесту.

Он чадрой беломраморной скрыл ее лик.Словно свежий жасмин над агатом возник.

И все жены, узрев, что всех жен она строже,Устыдясь, прикрывали лицо свое тоже

И, накинув покровы на сумрак волос,Укрывали с лицом и сплетения кос.

Так имевший от счастья немало подачекУкрываться заставил прекрасных кыпчачек.

Царь сказал мудрецу — так он был поражен:«Изменил ты весь навык столь каменных жен.

Ничего не добился я царским приказом,А твой камень в рассудок приводит их разом».:

Был ответ: «Государь! Мудрых небо хранит.Сердце женщин кыпчакских — суровый гранит.

Пусть их грудь — серебро, а ланиты — что пламень,Их привлек мой кумир, потому что он камень..

Видят жены, что идол суров, недвижим,И смягчаются в трепете сердцем своим:

Если каменный идол боится позораИ ланиты прикрыл от нескромного взора,

Как же им не укрыться от чуждых очей,Чтобы взор на пути не смущал их ничей!

Есть и тайна, которою действует идол,Но ее, государь, и тебе я б не выдал!»

Изваяньем таинственным, в годах былых,Был опущен покров на красавиц степных.

И теперь в тех степях, за их сизым туманом,С неповерженным встретишься ты талисманом.[426]

Вкруг него твой увидит дивящийся взорДревки стрел, словно травы у сонных озер.

Но хоть стрелам, разящим орлов, нет и счета,—Здесь увидишь орлов, шум услышишь их взлета.

И приходят кыпчаков сюда племена,И пред идолом гнется кыпчаков спина.

Пеший путник придет или явится конный,—Покоряет любого кумир их исконный.

Всадник медлит пред ним, и, коня придержав,Он стрелу, наклоняясь, вонзает меж трав.

Знает каждый пастух, прогоняющий стадо,Что оставить овцу перед идолом надо.

И на эту овцу из блистающей мглыРаскаленных небес ниспадают орлы.

И, когтей устрашаясь булатных орлиных,Ищут многие путь лишь в окрестных долинах.

Посмотри ж, как, творя из гранитной скалы,Я запутал узлы и распутал узлы.

Прибытие Искендера в область русов