Тхеремские конники прянули в разные стороны перед Олмером, словно плотва перед щукой.
Сухой жар сменился глубоким, ядовитым холодом. Эодрейд вдруг почувствовал, как на затылке у него зашевелились волосы. Нет, не зря смерть оказалась не властна над Королем-без-Королевства… иными, сверхчеловеческими силами оказался наделен он, хоть и не пускал до сего времени в ход…
Растерянность всадников левого крыла дорого обошлась воинству Божественного Хенны. Кхандцы опрокинули тхеремскую конницу и немного погодя ударили в бок и спину перьеруким.
Вскоре все было кончено. И хотя ятаганы орков вместе с мечами эльдрингов отведали вражьей крови, войско Хенны оказалось скорее рассеянным, чем перебитым. Уцелевшие поспешно отступали на юго-восток, туда, где располагалась ставка Божественного…
Это случилось девятнадцатого февраля.
ФЕВРАЛЬ, 22, ВЕРХОВЬЕ БРОНЗОВОЙ РЕКИ
— Дьюрин! Прям словно и не уходили никуда. — Малыш пыхнул трубочкой.
— Ага, на прежнее место и вернулись, — кивнул Торин.
Эовин молчала. В последнее время она вообще говорила мало. После того как юную роханку поглотила огненная стена, а магия Серого — или Олмера — уберегла Эовин от лютой смерти ее, единственную, — девушку словно подменили. Без единой жалобы она проделала весь путь от Умбара до Бронзовой Реки и потом от Бронзовой до морского прибрежья; без единого слова упрямо лезла вперед, когда небольшое войско Фарнака и Вингетора пробивалось сквозь леса и болота обратно к ставке Божественного.
Война пошла совсем не так, как это мнилось Хенне, еще полтора года назад никому не ведомому вождю небольшого тарегского рода. Нельзя сказать, что он действовал так уж бездарно. Напротив — со своими силами он сделал все, что мог. Но теперь уже было ясно, в чем корень его могущества. И хотя принц Форве тревожно хмурился при виде настоящих человеческих рек, что текли в обход озера Сохот на северо-запад, с боем пробиваясь через заставы Скиллудра, все понимали, что дело сейчас совершенно не в Хенне.
Собственно, о нем теперь почти и не говорили. Все знали — суть не в том, чтобы разбить его войска или взять штурмом крепости. Дело только в Адаманте. В нем одном.
— Мастер Холбутла! — Эовин осторожно присела рядом с хоббитом.
— Слушай, когда ты перестанешь называть меня «мастером»! Уж сколько раз говорено…
— Тот, кто умеет делать что-то очень хорошо, — для меня мастер! — непреклонно отрезала девушка. — Мастер Холбутла… что-то я совсем запуталась. Мы воюем и воюем… за что? За этот сказочный Адамант? Но это… как-то до того пусто…
— Пусто? Верно. — Хоббит кивнул. — Ты права, Эовин. Пусто. Пусто, как и на любой из этих бессмысленных войн, которые есть никакое не геройство, а только кровь, грязь, страдание, смерть — и бесконечная усталость. — Он потер красные от недосыпа глаза: прошлой ночью тареги опять устроили налет на тылы войска… бой длился почти до утра. — Десять лет назад, когда мы дрались с Олмером, угроза была именно в его армиях, в его полках, в брошенных им на Запад народах… мы дрались с ними, и в этих сражениях каждое было решающим. А теперь — нет. Опасен не Хенна — хотя он, конечно же, тоже, — опасен Адамант. Вот он-то как раз и опаснее всех колец и олмеров, вместе взятых. Понимаешь?
— А если бы… если бы Адамант попал к Олмеру? Тогда, десять лет назад?
Фолко пожал плечами.
— Что гадать. Ты помнишь его слова, что в Средиземье у него нет врагов?
Он, конечно, не жаловал эльфов… да и Гондор не шибко любил. Но Кольцо помогало его натиску… а Адамант… наверное, тогда он пошел бы еще дальше… и мучился бы не меньше. Потому что такому человеку всегда не по нраву, если его куда-то ведут…
— А что произошло бы, окажись Хенна… таким же, как Олмер?
— Да ничего бы не произошло. Наверное, получше бы распорядился своими перьерукими… а не гнал на убой. Хотел бы я все-таки знать, откуда они взялись. Что-то не слишком я верю, что он собрал такое воинство в Южных Пределах…
— А огненная стена? — перебила его Эовин.
— Почему Хенна не пустит ее в ход против нас? Ему пока еще нужен Харад… Он все-таки надеется здесь закрепиться…
События показали, что Фолко ошибался. И притом очень сильно.
* * *
В тот день, когда войско тхеремцев, тарегов и перьеруких было рассеяно Олмером и остатки его в беспорядке бежали, Санделло нанес свой удар. Ему противостояли только харадримы, и за свою столицу они сражались куда лучше, чем за какой-то там Умбар.
Однако осажденные и, казалось бы, накрепко запертые в стенах Хриссаады воины Олмера отнюдь не собирались тихо отсиживаться за крепкими бастионами вплоть до Второй Музыки Айнур. С темных ночных небес прямо к ногам Санделло рухнула, сложив крылья, маленькая летучая ящерка-улаг; в деревянной трубке таилось короткое письмо Вождя. Горбун молча перечел послание, покивал головой — и, подхватив свой странный кривой меч с девятью кольцами вдоль обуха, скомандовал коротко и негромко:
— Поднимаемся и пошли.
Они атаковали в полночь, когда унылая зимняя луна освещала испятнанные пожарами кварталы тхеремской столицы. Внезапно распахнулись городские ворота, а со стен вниз полетели десятки, сотни веревок и веревочных лестниц. Санделло атаковал не в сомкнутом строю, а в рассыпном, и каждый сражался как бы сам по себе…
Горбун шел первым. Правая рука сжимала эфес меча, левая держала клинок за проушину возле острия. И орудовал Санделло этим необычным, непривычным для Запада оружием с такой ловкостью, что казалось — меч этот есть продолжение его руки, что сама его плоть обрела способность рубить и колоть.
Смяв и разорвав первые ряды харадримов, орки и кхандцы горбуна мигом сбились в плотный строй и, ощетинившись копьями, пошли дальше, довершая разгром. Рассеянная армия осаждающих исчезла, точно дым под свежим ветром.
Небольшое войско горбуна скорым маршем шло на юг. О судьбе Хриссаады никто не думал — в этой войне истинные бои шли не за города и крепости.
ФЕВРАЛЬ, 26, ПРЕДГОРЬЯ ХРЕБТА СКЕЛЕТОВ, МИЛЛОГ И ОСТАЛЬНЫЕ
Они долго-долго оставались на одном месте. Миллог обжился, пообвыкся, жизнь в здешних краях оказалась легкой и приятной, несмотря на зимнюю пору. Почему так — ховрар не задумывался. За него вновь решали другие, а он просто покорялся этой мягкой узде.
Пес же, напротив, совсем исхудал. Кожа да кости, и глаза горят голодным огнем. Несколько раз Миллог замечал, как женщина склонялась над собакой, что-то негромко говоря ей на непонятном певучем языке, но ховрар так и не задался вопросом, что это значит. Он знал, что призван исполнить нечто очень, очень важное и, когда время придет, он все узнает сам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});