Читать интересную книгу Война в тылу врага - Григорий Линьков

Нам предстояло перейти железную дорогу Пинск — Калинковичи, находившуюся под сильной охраной. И хотя это было нашим хлопцам не впервые, но какое-то чувство опасения за них и за себя щемило сердце. Переход дороги был намечен на участке между Лунинцем и Пинском.

Дни 13 и 14 апреля мы провели на одной из наших точек. Здесь поблизости, в лесу и в деревнях, базировались партизаны того самого соединения, которым я руководил до вылета в Москву с Князь-озера. Все они называли себя «батинцами». Для перехода через линию железной дороги, кроме моих автоматчиков, меня взялась сопровождать группа батинцев в пятнадцать человек, вооруженных двумя ручными пулеметами и несколькими автоматами. Партизаны нередко заводили разговор о Бате, не стесняясь присутствием полковника Льдова.

В задачу группы батинцев входило довести нас до железной дороги, занять оборону и в случае нападения охраны в момент перехода полотна прикрыть нас своим огнем.

Мы подошли к полотну железной дороги в девятом часу вечера. В стороне на линии раздалось несколько винтовочных выстрелов. С небольшими интервалами выстрелы стали повторяться, перемещаясь в нашу сторону. Стрелял, очевидно, патруль из фашистской железнодорожной охраны. По словам сопровождавших нас партизан, охрану железной дороги здесь у оккупантов несли власовцы и бендеровцы, вооруженные только винтовками, — автоматы и пулеметы хозяева им не доверяли. Но в дзотах сидели гитлеровцы, по национальности — немцы.

Когда мы приблизились метров на сто пятьдесят к железнодорожной насыпи, со стороны Лунинца показался товарный поезд. Мне ста по ясно, что патруль, как и было заведено у оккупантов, проходил вдоль полотна за несколько минут до появления воинского эшелона.

Мы решили несколько подождать, чтобы перейти линию под грохот поезда. Выждав момент, я быстро повел людей к полотну. Товарный поезд, преградивший нам путь, шел на небольшой скорости. Было еще светло. С площадок товарных вагонов и с платформ на нас смотрели солдаты, сопровождавшие эшелон. Они не знали, кто мы, и не стреляли.

Когда с нами поровнялся последний вагон поезда, я подал команду, и мы, цепью перебежав полотно, оказались в мелком кустарнике, сплошь залитом весенней водой. Не успели мы отойти пятнадцати — двадцати метров от насыпи, как позади раздался выстрел, а в воздухе, прямо над нами, вспыхнула осветительная ракета. В ту же секунду с расстояния пятнадцати — двадцати метров по нас открыли огонь из винтовок. Оказалось, что мы перешли полотно дороги в десяти метрах от патруля. Увидев нас, власовцы сначала растерялись и залегли, а когда мы, уходя от линии, попали в болото, то один из них начал пускать ракеты, а остальные открыли огонь, целясь нам в спины.

Воды в кустарнике было выше колен. Кочкастая почва и лозняк не давали возможности бежать быстро. Мои бойцы рассыпались по лозняку и начали уходить каждый по своему усмотрению. Рядом со мной остались только четыре человека.

Укрепленный дзот противника находился в двухстах метрах от нас. Ввязываться в перестрелку нам было невыгодно, тем более, что с секунды на секунду должна была открыть огонь по патрулю сопровождавшая нас группа, оставшаяся за полотном. Но проходили секунды и минуты, а из-за полотна не раздавалось ни одного выстрела, и гитлеровцы продолжали осыпать нас пулями. Рядом со мной повалился тяжело раненный автоматчик Мазур. Двое других стали помогать ему уходить дальше. Но тут же один из них вскрикнул, — его тоже царапнуло пулей. Я запутался в корнях лозняка и остался позади других. Власовцы перенесли огонь на меня. Пули свистели кругом, но ни одна из них меня не задела.

Выбравшись на небольшое сухое поле, мы остановились. Ракеты все еще одна за другой повисали в воздухе, патруль продолжал вести обстрел. Мазуру пуля попала в правую лопатку и пробила легкое. Пришлось взять его на носилки, устроенные из плащ-палатки.

Мы отделались очень легко. Трудно себе представить, как можно было не попасть в фигуру человека из винтовки с расстояния двадцати — тридцати метров при ярком освещении. Так могли стрелять только подлые трусы, предатели своего народа.

Около двух часов еще пробирались мы по залитым водой кустарникам, отыскивая какой-нибудь путь к одной из намеченных нами деревень, где должны были быть связные местных партизанских отрядов. Наконец мы выбрались из зарослей молодняка, вышли на дорогу и скоро попали в небольшой наполовину сожженный населенный пункт. Здесь нам удалось отыскать связного, который проводил нас в лагерь, расположенный на одном из островов, у самого разлива реки Припяти.

Мне сообщили, что поблизости, на грудках, изолированных водой, в большом семейном партизанском лагере имеются санчасть и медработник. В отряде были также лодки и перевозчики. Нужно было устроить тяжело раненного автоматчика и договориться о переправе через Припять.

Несколько часов спустя ко мне явились два партизана. Оба они были пьяны.

До фронта оставалось тридцать пять — сорок километров. Оттуда доносилась артиллерийская канонада. Тяжело раненный фашистский зверь, отползая, огрызался, сжигая на своем пути села и расстреливая мирное население… И в такое время пить и бездействовать?! Я готов был жестоко наказать этих людей, но вряд ли это могло способствовать нашему переходу и благоприятствовать уходу за раненым.

— Кто вы такие? — резко спросил я.

— Мы-ы?.. Мы… бат-тин-цы.

— Вы пьяницы! Как вам не стыдно называть себя батинцами?.. Я полковник Льдов, старый знакомый Бати… Да если бы он увидел вас такими сейчас, он бы не одну березовую палку поломал о ваши шеи.

— Да-а, мы слышали, что он был крутого нрава. Да ведь к нему в таком виде мы не посмели бы явиться, — заявил один из прибывших, стараясь овладеть собой.

— В ближайшее время я могу увидеться в Москве с вашим Батей и рассказать ему, чем вы здесь занимаетесь.

Эти слова подействовали на партизан отрезвляюще. Я предложил Михаилу Горячеву записать их фамилии. Партизаны начали одергивать телогрейки, принимая положение «смирно».

— Ну так вот что, — снова обратился я к батинцам, — сейчас вы возьмете у меня раненого и обеспечите ему медицинскую помощь, а потом доставите сюда лодки для переправы моих бойцов через Припять. В зависимости от выполнения этих поручений и вашего дальнейшего поведения Батя будет принимать решение о том, как с вами поступить.

Партизаны направились выполнять приказание.

Это были командир и старшина семейного лагеря.

Через два часа невдалеке от нас в канаве уже стояло шесть лодок. На одной из них были закреплены носилки, с теплым одеялом и подушкой для раненого. Командир и старшина, протрезвившись окончательно, четко распоряжались. Вскоре прибыл и фельдшер для сопровождения раненого в санчасть батинцев.

К оставшимся пяти лодкам старшина приставил пять перевозчиков. Было видно, что это были опытные лодочники. Они ловко управляли своими суденышками с помощью длинных хорошо отделанных шестов.

Перевозчикам командир лагеря отдал приказание: доставить нас до сухого берега и возвратиться только после того, как они получат от меня справку, что задание ими выполнено и что они больше не нужны.

Я поблагодарил командира и старшину за четкое и своевременное выполнение моего приказания и пообещал доложить об этом Бате.

Мы распрощались. Лодки легко заскользили по канаве к реке Припяти. Через час канава слилась с мощной в своем весеннем половодье рекой. Перед нами открылось огромное водное пространство.

19. Через фронт в Москву

15 апреля был теплый солнечный день. Мы плыли по Припяти. Вокруг нас простиралась необозримая водная гладь с большим количеством вкрапленных в нее мелких лесистых островков.

Здесь было совершенно безопасно от наземного противника. Но надо было тщательно следить за воздухом и при появлении самолетов прибиваться к ближайшему островку и маскироваться в кустарнике.

Но самолетов не было слышно. Над водной поверхностью стоял лишь непрерывный шум от бесчисленных стай перелетных птиц. Я бывал на реках в Якутии, на Ладожском озере и в Финском заливе, но такого обилия и разнообразия перелетных птиц видеть не приходилось.

Напоминая клубки белой всклокоченной пены, в разных местах небольшими стаями плавали лебеди. На покрытых тонким слоем воды островках ходили цапли и аисты. Тут и там, напоминая выцветшие от времени старые зонты, парами и небольшими кучками стояли журавли. Но больше всего здесь было уток. Утки на целые километры покрывали водную поверхность сплошным узловатым разноцветным ковром. Большую часть этих сотен тысяч водоплавающих составляли кряквы и шилохвостые.

Не только огромные стаи утиных не обращали на нас никакого внимания, но даже журавли и лебеди, скосив на нас свои красивые головы, продолжали оставаться на своих местах или лениво отплывали и уходили в сторону от движущейся мимо них лодочной флотилии. Но утки не сидели спокойно. Они суетились, хлопали крыльями и дрались, очищая водную поверхность от какого-то грязного наноса.