Читать интересную книгу Незаметные истории, или Путешествие на блошиный рынок (Записки дилетантов) - Наталья Нарская

с писателем Виктором Некрасовым (1911–1987), который, в свою очередь, по словам Макса, опекал его самого в молодости. В 1990-х Макс эмигрировал в Германию, возмущенный ростом антисемитизма в украинской столице. Он много и интересно рассказывал о соотечественниках на блошиных рынках, в том числе о Параджанове, который якобы был здесь желанным гостем еще до переезда Макса в Баварию. Он охотно делился впечатлениями о своих знакомствах с представителями здешней элиты, поддержавшими в 1990-х несколько его постановок в Мюнхене. Как он общался с ними, было для меня загадкой – его немецкий оставлял желать лучшего.

Блошиный рынок был для Макса родной стихией. Он интересовался стариной еще до приезда в Мюнхен, и в Киеве у него была разветвленная сеть деловых знакомств в мире антикваров. Макс регулярно, несколько раз в год, ездил на родину повидаться с сыном, пообщаться с коллегами по театральной работе, в том числе по поводу возможностей собственной постановочной деятельности в Украине, и, как я понимаю, для купли-продажи антиквариата. У него были, видимо, свои каналы на таможне и среди водителей-дальнобойщиков, благодаря чему ему удалось вывезти из Киева многое из собранной им старины.

Макс приезжал на блошиный рынок затемно, часа за два до официального открытия. Цепким глазом, с точностью профессионала, он обнаруживал среди еще только раскладываемого «мусора» на прилавках разовых торговцев ценные предметы и умудрялся скупать их за бесценок. Он делился со мной опытом и познакомил с «русскими» на блошином рынке. Мы много общались, и я бывал у него дома. В ответ я свел его с некоторыми из своих новых мюнхенских знакомых, которые нашли Макса остроумным.

Рассказы Макса были насыщены байками о жизни блошиного рынка. С одной из них, по-видимому любимой в репертуаре Макса, и началось наше знакомство. Увидев, что я с интересом рассматриваю старинные часы, он высказал предположение, что я понимаю толк в часах, и, не дожидаясь моей реакции на его комплимент, рассказал такую историю.

Как-то ранним утром он углядел в сумерках на прилавке старушки редкую вазу. По привычке, не желая обнаруживать свой интерес, он стал спрашивать цены на другие предметы, в том числе на милые дамские нагрудные часики. Часики стоили пару евро, и Макс, сбив цену еще на полтинник, приобрел их, присовокупив к ним в довесок и желанную вазочку. Лишь в автобусе по дороге домой он обнаружил на циферблате «какую-то марку» «Тиссот» (Марк так и произносил – «Тиссот»), а на внутренней стороне крышки – 585-ю пробу золота. Звонок другу-часовщику в Киев прояснил ситуацию: Макс оказался владельцем редкого экземпляра часов эпохи югендстиля от лидера швейцарского часового дела, стоивших в несколько тысяч раз дороже суммы, всученной темной старушке. В автобусе по пути с блошиного рынка его попутчик Витек восхищенно протянул:

– Ну и повезло тебе, Макс!

Я внимательно слушал Макса, но его рассказы воспринимал с долей скепсиса, понимая, что театральное прошлое не могло не сказаться на содержании, форме и эффектах реальности его нарративов. С 2017 года Макс почему-то исчез с блошиного рынка, на котором мы обычно еженедельно встречались в 2014–2015 и 2016 годах. Последний раз я встретил его на другом, менее интересном рынке через неделю после смерти Манни. Макс посочувствовал и посоветовал заместить в будущей книге Манни другим покойником – Параджановым. Больше я Макса не видел и не смог до него дозвониться. О его судьбе русские коллеги не смогли мне ничего поведать.

* * *

Автобусного попутчика, восхитившегося удачной покупкой золотых швейцарских часов, Макс снисходительно звал Витьком. Витек был отставным офицером, приехавшим в Германию в 1990-х ради будущего детей. Он ежегодно ездил в Россию «снять пенсию». Пересечение границы с ценными монетами в ручной клади ему облегчало офицерское удостоверение.

Говорил он по-немецки бойко, но с открытым славянским акцентом, используя для связности речи легкоузнаваемые ударные слоги русских матерных слов. Приехав в Германию, он не знал, чем заняться. Скука привела его на блошиный рынок, и он от нечего делать решил коллекционировать русские старинные монеты. За десятилетия жизни в Баварии Витек стал опытным нумизматом, профессиональным торговцем и обладателем крупной коллекции русских монет, начиная с эпохи Петра I.

Витек общался со мной предельно осторожно, но очень охотно болтал с Наташей. Его настораживал мой интерес к смерти Манни. Он удивлялся, зачем я покупаю отдельные предметы, а не целые коробки с вещами, приобретение которых в итоге, как правило, оказывается более выгодным. В нумизматике этот принцип, во всяком случае, работает. Он с ностальгией вспоминал былые, «тучные» времена блошиного рынка и всегда жаловался, что теперь там выставлен «один мусор». Но всегда покидал его с находками в карманах. Последний раз мы с Наташей видели его на блошином рынке летом 2019 года, остановившись в Мюнхене на пару дней проездом. Витек с радостью похвастался, что дочь блестяще окончила университет и получила место по специальности с приличным жалованьем. Кажется, его планы счастливо реализовались не только в отношении нумизматики, но и в отношении будущего детей.

* * *

О третьей фигуре клиента блошиного рынка мне мало что известно. Любитель-часовщик Михаил был участником компании, с которой меня познакомил Макс. Лишь один раз мы долго вместе сидели в кафе на блошином. Позже, если наши с Михаилом маршруты на рынке случайно пересекались, мы коротко перекидывались новостями или ограничивались приветствиями. После того как я во время одной из таких беглых встреч сообщил Михаилу о смерти Манни, тот стал, как мне показалось, меня избегать. Видимо, мой интерес к жизни и смерти на блошином рынке показался ему подозрительным покушением на правила анонимного общения, которые время от времени нарушают только налоговые и полицейские чиновники.

Из той единственной долгой встречи за длинным столом рыночного пивного сада меня сильно впечатлили два факта, услышанные от Михаила. Во-первых, он обладает нюхом, позволяющим ему буквально по запаху, потерев пальцами и поднеся к носу, выискивать золотые и серебряные украшения без пробы в коробках с дешевой бижутерией или ювелирным ломом. Старинные геммы из камня и ракушки он отличает от современных пластиковых, пробуя их на зуб. Во-вторых, он признался, что блошиный рынок стал спасением в обретении смысла жизни для многих соотечественников, оказавшихся за границей. По его наблюдению, из круга людей, эмигрировавших одновременно с ним, все выжившие были здесь, на барахолке. Остальные спились или умерли.

Этот тезис Михаила показался мне весьма симптоматичным. Блошиный рынок выполняет важные социальные функции и компенсирует дефицит социальной укорененности, коммуникации и материальных средств. В жизни эмигранта, оторванного от привычной среды и культуры, барахолка может обрести экзистенциальное значение. Блошиный рынок превращается для части русских за границей в своеобразный клуб, где удовлетворяется ностальгия по безвозвратно утраченным местам и временам.

ГЛАВА 4. НА ГРАНИЦЕ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ

Кажется, что здесь проходит не обычная граница между двумя странами, она стремится стать границей между двумя мирами.

Йозеф Рот[605]

Значок

О том, как можно на немецком блошином рынке столкнуться с собственным советским прошлым, хотелось бы рассказать такую историю. Она началась в Челябинске зимой 1975/76 года, приключившись с впечатлительным и обидчивым подростком. Потом она затерялась в закоулках его сознания, вытесненная взрослыми проблемами. И почти 40 лет спустя, в марте 2015 года, в Мюнхене она получила неожиданное продолжение и благополучное завершение.

В феврале 1976 года моя мама, заведующая кафедрой хореографии Челябинского государственного института культуры, должна была везти своих студентов в Инсбрук «обслуживать» культурную программу для гостей зимних Олимпийских игр. Я радовался за маму и за ее предстоящую поездку из подросткового эгоизма: другой возможности раздобыть жевательную резинку и еще какую-нибудь неожиданную «заморскую» диковинку в закрытом для иностранцев Челябинске не было. Мама вовсю готовила со студентами гастрольную программу, и вдруг ее по чьему-то высокому решению от участия в этой поездке отстранили. То ли усмотрели нарушение негласного режима выезда советских граждан за рубеж – она за предыдущие два года дважды (читай: слишком часто, в два раза чаще неофициальной советской нормы середины 1970-х годов) выезжала со студентами в Польшу, то ли антисемитские настроения крепчали, но путь в Инсбрук был ей заказан. Кого-то из поехавших в Инсбрук студентов она, вероятно,