«Ага… отворачивался! Там зеркало такое, что отворачивайся, не отворачивайся!».
- Ну вот… а он, такой, говорит – следующая примерка через неделю. А я ему – а нельзя ли, Александр, сейчас все сделать? А то я – сильно занятая женщина! А он… помялся, помялся, и отвечает, мол, можно, только вот ждать придется. А что я? Говорю ему – подожду! Он убежал, а потом и чай мне принес, и конфеты, и баранки свежие, мягкие! Представляешь? Вот так я все сразу и забрала! А тебе нравиться?
И опять – встала и покружилась, позволяя разглядеть себя со всех сторон! И улыбается, улыбается… Вот же ж!
- Только вот… Александр этот! Вредитель он! Он на подклады, и на платья, и на юбки шелк поставил!
- И что с того? – удивился Иван – «шелк же – это же хорошо? или нет?».
- Да с того, что теперь и платья, и юбки… постоянно поднимаются. Особенно при ходьбе! Пройдешь немного и чувствуешь – платье уже чуть не на поясе! Постоянно поправлять приходиться!
«Мда… это явно – диверсия! Причем умышленная такая! Заранее обдуманная!».
- Иди сюда, красавица, - прохрипел он, протянув к ней руки.
- Стой, стой, стой, Ваня! Тебе сейчас нельзя же!
- А мы вот так сделаем!
Он лег на топчан и усадил ее на себя сверху. Фатьма только платье приподняла!
- Ох! Хорошо-то как! – простонала, направляя его в себя.
Он опять уплыл куда-то. Только вот активничать ему… ага, рано! В голове замолотили какие-то молоточки.
- Я сама… сама… лежи, Ванечка!
Он тискал ее попу, лежа с закрытыми глазами, слушая ее стоны. К финалу они пришли практически вместе. Она упала ему на грудь и рыча, вцепилась ему зубами в плечо.
«Ох ты ж как… больно!».
- Ну вот… что же я наделала? Ты и так… весь побитый, а сейчас еще и плечо… вот какой кровоподтек! – корила она себя.
- Перестань! Все нормально, пройдет этот синяк! Я вот что сказать хочу… Новый Год на носу! Давай вместе его встретим, у тебя? – предложил он, когда они снова пили порядком остывший чай.
Фатьма взвизгнула от радости и бросилась ему на грудь.
«Ох как… ребра-то…».
- Ой! Прости меня! Прости дуру такую!
- Ты и я, да? Я всего-всего наготовлю! В баню сходим! А что мне надеть? Платье это? Или другое? Или юбку?
- Мне понравиться, если ты будешь как сегодня – в трусиках, лифчике и чулках с поясом!
Она зарделась.
Когда она уходила, то, несмотря на все увещевания, он натянул брюки и куртку, вышел проводить на крыльцо.
До самого вечера его никто не беспокоил. А потом зашла Лида.
- И что это за… Шамаханская царица была? – не глядя на него, очень сдержанно поинтересовалась она.
Иван хмыкнул:
- Как ты ее… поэтично назвала. Фатьма, она моя знакомая. Хорошая знакомая. Я ей как-то помог, а потом она мне помогала. Я ей очень благодарен. У нас – хорошие отношения.
- Ага… и сегодня она тебе… тоже помогала, - фыркнула Лидочка, развернулась чтобы выйти, - ты бы проветрил здесь… а то… так помощью пахнет.
И уже в дверях:
- Ох и сволочь же ты… Ваня!
Мдя… вот и как тут быть?
А тут еще и Ильюша этот, мать его…
Пришел, вроде бы – чай попить. Сам мялся, мялся, а потом и выдал:
- Иван! Мне категорически не нравится, как ты себя ведешь! Ты, работник культурного учреждения, вечно в какие-то драки влазишь. Вон… морда у тебя… Как ты к людям-то выйдешь? Тебе надо кино крутить, а ты избитый здесь лежишь! Стыдно должно быть тебе, стыдно! Мне вот за тебя – стыдно, что у меня работник такой! Безалаберный хулиган какой-то! А еще… эти твои… беспорядочные отношения с женщинами! Как же ты… в комсомол-то вступать будешь? Если ты вот такой весь!
«Ишь ты… раздухарился! И что ему мои отношения с женщинами?».
- А давай, Илья, я график составлю – когда, с кем, какими способами! И тебе на подпись принесу! А ты этот график, как директор учреждения, завизируешь! – не сдержался Косов.
- Ты что… ты что мелешь-то?! Ты! Не понимаешь, что ли?
И пошла бодяга…
«И опять пошла беседа про коварный Зарубеж!».
Немного успокоившись, не слушая Илью, Иван перебил его:
- И про драки… Ты, Илья, либо не понимаешь, либо… лукавишь сейчас! Прошлый раз – я заступился за девушку. Сейчас – вторая серия того случая! Это тебе понятно? Или нет?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но Илюшу было не сбить с намеченного пути. Он как тот глухарь на току, про свое, да про тоже самое!
Косов не выдержал:
- Так! Ты чего добиваешься-то?
Встал, достал тетрадь из тумбочки, вырвал листок. Нашел карандаш и…
- Что это? – похоже Илья, даже не заметил, погрузившись в речи, что делал Иван.
- Заявление… на увольнение. Ты же к этому ведешь? Ну так – вот! А если ты… в общем – дай мне дня три, максимум пять… Я заберу вещи и съеду отсюда! Так тебя устроит?
- Ты… ты… ты – несносен, Иван! Я вовсе не этого хочу!
- Хватит, Илья! Достал уже. Правда – достал… до печенки! Если ты такой правильный во всем, то должен понимать, что люди – они разные! Не все такие, как ты! Далеко не все! И воспитывать ты поздно взялся! И женщин я люблю, и любить буду! И наглецам, и подлецам всегда буду морды бить! Все… достал. Дикси!
Илья вскочил, попытался что-то сказать, но только бестолку разевал рот. Потом махнул рукой и выбежал из комнаты.
«И заявление не взял, мудень!».
Иван аккуратно сполоснул морду лица, оделся и пройдя через фойе в библиотеку, положил на стол перед Лидой листок с заявлением.
«Хорошо, что в библиотеке никого нет, людей своей мордой не пугаю!».
Похоже, что с Ильей… они переборщили с громкостью… во время разговора. Ибо Лидочка сидела бледная с испуганно раскрытыми глазами.
- Вот, Лидия Тихоновна! Прошу Вас передать это директору. А то он… забывчивый, оставил мое заявление на столе.
Лидочка судорожно вздохнула.
- Ну как же так… Ваня… Так же нельзя! Зачем ты… заявление это. Ну – поругались, ну – бывает! Вон Вы как бывает ругаетесь, когда песни записываете! И ничего же…
- Лидочка! Это – другое! Там мы… творчески спорим. А здесь… можно сказать – мировозренческая конфронтация. Вот такой я! Какой есть, что уж… И меняться – не планирую! И ты уж… тоже прости меня. Я тут перед тобой… и Лизой… хвост распускал. Но… я не обманывал Вас. Какой есть – такой есть! Ладно… чего уж теперь!
Не глядя на женщину, он вернулся к себе.
«А вот перед Лидой… да и Лизой – и правда, почему-то неудобно! И ведь вроде не обманывал, ничего не обещал… А все равно… что-то в душе свербит! Ладно! Перемелется – мука будет!».
Глава 15
Настроение… Настроение, оно – ага! Ни к черту настроение! И погода еще… закружило, завьюжило! Валит и валит этот снег! Хоть голова еще и кружится порою, но шевелиться-то надо…
Уже через неделю после драки, Иван стал выходить на улицу, чистить снег. Так-то он и раньше выходил – не дело это, когда молодые и очень симпатичные женщины за тобой утки выносят! Против шерсти это выходит!
Но вот… кидает снег. Благо рассветает поздно, и люди в клубе появляются еще позже – после открытия. Так что физиономией своей Косов никого не испугает. А работники клуба, они и так его уже видели, и, похоже, притерпелись. Да и нос уже пришел в норму. Почти. Бровь вот только… Да чай горячий еще не попьешь – губы болеть начинают.
«Все-таки сука, этот Бычок! Мудень тупорылый!».
Мироныч, как-то придя на работу, рассказал, что бабы в деревне языками чешут, что буквально убил! убил киномеханик клубный Бычка! Что мамка евойная жалилась, что всю-всю физию сыночка изуродовали, что лежит, болезный, и только молоко, да кашку жидкую потреблять может, да яйца, если они сырые. А так – всю пастёнку мальчонке проволокой связали-стянули. Ни рта не раскрыть, ни слова не молвить! Мычит и мычит Бычок…
«Ну так… обычное дело – если Бычок, то тебе мычать – самое оно!».
Хотя… про физиономию попаданческую…
Наверное, он слишком уж переживал за свой внешний вид. Вон, когда кино пришлось в субботу крутить, то волей-неволей пришлось перед людьми показаться. Он и приготовил все заранее – и проектор выставил заблаговременно, и динамики проверил, пленку зарядил. Все работает! Только чтобы меньше мордой перед народом светить.