- Хи-хи-хи… бе-бе-бе! – скорчил насколько мог морду и передразнил женщину.
- Ой, не могу! Ой, умора! – женщина «закатилась» еще больше, да так, что откинулась на табурете на стену и даже приподняла ножки, засучила ими.
«Мда… и юбка приподнялась, открывая такие красивые, округлые коленки!».
Видно, поймав его взгляд на свои ноги, Лида, еще всхлипывая, и утирая слезы рукой, поправила другой юбку и, задыхаясь от недавнего смеха, прошептала:
- Ну вот… поправляться начал. Уже и на коленки заглядывается! Только, Ваня, погоди пока нас с Лизой соблазнять. А то ты сейчас, как соблазнитель-то… не очень! – и опять расхохоталась, откидываясь к стене.
«Вот же… зараза такая!».
А потом случилось то, что давно уже могло случится. Неприятно, конечно, но… что делать?
В дверь к нему постучали, и заглянувшая Лида, недоуменно и обескураженно, негромко сказала:
- Иван! Тут тебя… человек ищет! Вот… спрашивают тебя!
Потом отодвинулась и пропустила в комнату… Фатьму.
Та, зайдя, рассмотрела Ивана:
- Ага… понятно, почему ты пропал! Это кто ж тебя так, мил-дружок Ванечка?!
«Это она что же – для Лиды так сказала? Раньше вроде бы… сдержаннее была, на людях-то?».
Потом его подруга повернулась к Лиде и попросила:
- Вы не могли бы оставить нас вдвоем? Нам поговорить нужно!
Та, бросив удивленно-раздраженный взгляд на Ивана, прикрыла за собой двери.
Фатьма была одета в новое пальто, и новый меховой беретик. Ей было очень к лицу и выгодно подчеркивало ее красоту – и лица, и фигуры!
- Вань! Ну и напугал ты меня! Тебя все нет и нет, я уж извелась вся – куда пропал мой мужчина? Вот видишь, даже без тебя в ателье сходила! Как тебе?
Она крутанулась вокруг себя, демонстрируя пальто, берет… и всю себя. Даже вид женщины в верхней одежде очень… воодушевил Косова.
- Ты…к-ха…к-ха… раздевайся… Вон в шкаф пальто повесь и берет тоже!
- Ага… я только спросить хотела.
Она сняла одежду. А под пальто – платье-футляр! И только сейчас он разглядел, что на ножках – новые ботики, и… чулки фильдеперсовые!
- Ты, красавица моя, совсем с ума сошла? В таких тонких чулочках среди зимы да по улицам расхаживать? Простудишься же!
- Ну-у-у… на улице не сильно-то и холодно! – «а ведь, похоже – врет! Вон щечки как покраснели. С мороза, не иначе!», - хотя… да, коленки что-то щиплет!
- Ну-ка, хорошая моя… Вон там керосинка. Быстро ставь чайник, будем тебя отогревать!
Фатьма захлопотала по комнате, а потом – и за ее пределами. Набирала воду, ставя чайник; что-то нарезала, и все время что-то болтала, болтала, болтала… то смеясь, то вопросительно поглядывая на него.
«А зачем она за водой в фойе ходила? Там у нас стоит бачок… для ребятишек, когда те приходят к Тоне и Илье заниматься. Но ведь и в комнате… вон – стоит бадейка с чистой водой! А-а-а-а… похоже… ну да, женские штучки – показать людям, какая она заботливая! А еще – какая красивая, и какое у нее платье, и ботики, и чулки! Писец! И как мне теперь с Лидой, а потом и с Лизой… объясняться? Штирлиц был как никогда близок к провалу!».
А ведь и правда – очень ей все идет! И платье, особенно, когда она вот так наклоняется-изгибается! И ножки… ну пусть только видимая часть – голень… очень красивая, полная. И волосы, ее красивые волосы – тоже как-то уложены! А уж шея…такая длинная… и вот этот царственный поворот головы! Очень красивая женщина!
- Ваня! Ну ты чего молчишь? Я ему рассказываю, рассказываю… а он все молчит, только смотрит и улыбается!
«А ведь я скучал по ней. Вроде бы и не вспоминал, а вот сейчас увидел и понял – соскучился!».
- Я тебя не сильно пугаю, краса моя ненаглядная? Мордой-то я сейчас – красавец! Вылитый дэв, или кто-там у Вас самый страшный?
Она присела к нему на топчан, ласково погладила по руке.
- Глупый ты, Ваня! Мужчины – они все глупые… Ну что… страшный! Скажешь тоже! Это же все пройдет. И синяки пройдут, и шрамы незаметнее станут. Вот расскажи, ты где же так… отметился?
Он, глядя на ее колени, и даже – выше, так как платье, когда Фатьма села, поднялось существенно, коротко рассказал, как все произошло.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Вот! Видишь – мужчина! А тот… баран – он хоть живой остался? – поглаживая его по руке, спросила женщина.
- Ну уж ты из меня монстра-то не делай! Тут же как… честная драка, на кулаках. А как уж ему досталось… не знаю. Мне тут сказали, что челюсть у него сломана. Но ничего – ему полезно поголодать, и так ряху наел!
- А почему – поголодать? Он что – есть не сможет?
- Да там такие проволочные скобки ставят – зубы стягивают. Пока кости челюсти не заживут, не срастутся. Месяц примерно ему только жидким питаться, что меж зубов пропустить можно. И… это… красавица… Ты перестань так меня наглаживать! А то я… что-то волнительно мне становиться!
Ага… как же! Фатьма коротко взглянула на него, чертенком игривым… блеснула своими карими глазами и стала поглаживать вовсе не руку. А район простыни, который уже и так изрядно набрал в размерах!
- Ты что делаешь? А если кто зайдет? Зачем мучишь меня? – прохрипел Косов.
- Зачем мучаю? Вовсе не мучаю!
Она вскочила с топчана, и, подскочив к двери, быстро задвинула на ней щеколду. А потом как-то… одним рывком через голову стащила с себя платье.
«Ох ты ж… трусики красные… пояс черный. Бюстгалтер – тоже красный, и эти чулочки! Смерть мужикам! А фигура-то! Аж кровь в голову ударила, и на пот что-то пробило!».
- Ванечка! Я понимаю, тебе сейчас двигаться нельзя… Но ты и не двигайся, я сама все сделаю! Лежи, хороший мой…
Она снова присела на топчан, но уже по-другому, подальше, в ноги. Просунула сначала руку под простыню, и…
«Ох какая ручка ласковая и умелая!».
Потом она стянула с него простыню и трусы и встала над ним на четвереньки, демонстрируя свое тело в красивом белье.
- Я сама… сама все сделаю! Ох как я хочу… чтобы тебе хорошо было!
И головой своей брюнетистой… верх-вниз… верх-вниз…
У Косова перехватило дыхание. Не удержавшись, он стал негромко постанывать. А чертовка, периодически выпуская… предмет обработки изо рта, поглядывала на него с улыбкой, продолжая работать ласковой рукой.
- Нравиться? Нравиться, Ванечка? – и снова верх-вниз голова, верх-вниз, - вот так, хороший мой… а то ходят тут вокруг… кобылки разные! Нет уж… все это мое!
Надолго его не хватило. Очень уж картина была… впечатляющая. А про ощущения – вообще промолчать только!
«Как там в будущем… в интернет-мемах было… «Представь! Она не сплевывает! – Святая женщина!».
Ага… когда он задергался, задвигал телом, она лишь плотнее прижалась к нему, обняв руками за ягодицы. И даже зарычала… вроде бы…
Когда он лежал, отдыхая:
- А как же… ты? Я сейчас… не очень-то… что-то могу.
Она тихо засмеялась:
- Так я… тоже. Вот… теперь трусы все мокрые! Как домой в мокрых-то ехать?
- К-х-х-а…, - закашлялся он, - так ты… вон – сполосни под умывальником, да у печки повесь. Они же тоненькие, быстро высохнут!
Потом он курил, стоя у приоткрытой двери на улицу, и старательно отводил взгляд от смуглой голой попы у умывальника. Фатьма, похоже, видела эти его… недюжинные усилия. Потому как улыбалась.
Они пили чай, женщина рассказывала ему про житье-бытье.
- Ваня! Мне же баню достроили! Так все здорово получилось! Вот приедешь, я тебя в бане попарю! Знаешь, как в бане все хорошо дед Митяй сделал! Говорит, что ни у кого такой бани нету! Вот!
А он сидел, улыбался, насколько позволяли его разбитые губы, и думал, что сейчас у нее под платьем только чулки и пояс. И опять что-то… шевелилось.
- Я смотрю, ты и в ателье сама сходила. А говорила – стесняешься Александра!
Она кинула на него взгляд:
- Ты ревнуешь что ли… Вань? Ну да… ты же потерялся куда-то. А там – сроки были назначены. Вот… набралась смелости и пошла.
- И как?
Она развеселилась:
- Слушай… там так смешно было! Этот портной… ну, Александр. Он, похоже, еще больше меня стеснялся. А уж когда понял, что я – без тебя пришла… Я думала – все, совсем мужик сомлеет. Но ничего, крепкий оказался! – и смех у нее такой - негромкий, заливистый, - он все норовил выйти, когда я переодевалась. Но потом – просто отворачивался.