какая разгорается, а ты — после уборки!
— Да пойми ты, голова садовая, — не сдавался Антон Прокофьевич. — Хлеба-то какие! Древние старики таких хлебов не помнят. Дядя Гаврилы Чекмасова — а ему более девяноста годов — и то говорит, что подобных не видывал. Если б даже вся сила колхозная в наличности была, и тогда незнамо как управиться!
Свиридов сердито оборвал бригадиров:
— Вы что! Спорить сюда пришли? Ты чего, Антон Прокофьевич, панику тут нагоняешь? Хлебов хороших испугался?
Затем председатель заставил бригадиров огласить списки распределения работ. Слово было предоставлено сначала Мурашкину. И тут Галя поняла, для чего была приглашена. Многие молодые свекловичницы на время уборки переведены в полевые бригады. В их числе оказались и Наташа Ершова, и Галя с подругами Верой Плуговой и Леной Бубновой. Но подруг и Наташи почему-то на совещании не было, — наверно, сами не захотели прийти.
Плугов громко заявил:
— А скирдоправом меня пошлите, товарищи. Дмитрий Ульянович! — обратился он к председателю. — За меня пускай Пелагея Половнева побригадирствует. Она по огородному делу не меньше меня смыслит.
— Спасибо, Лаврен Евстратович. За сознательность твою спасибо. Так и сделаем, — сказал Свиридов.
Галя и Лена назначались на лобогрейку, а Вера Плугова и Наташа Ершова — на вязку снопов. Галя хотела сказать, что никогда не работала на лобогрейке и не умеет с нею обращаться, но не решилась. «Как другие, так и я», — подумала она. В конце совещания и этот вопрос был разъяснен. Свиридов объявил, что не умеющих работать на лобогрейках завтра будет обучать возле кузницы Петр Филиппович Половнев. Явиться нужно не позднее шести часов утра.
3
На другой день рано утром девчата в синих комбинезонах (в юбках работать на лобогрейке неловко и небезопасно), выданных кладовщиком, верхами на лошадях, атаковали Половнева. Лобогреек было четыре — по две на полевую бригаду. К каждой лобогрейке и паре лошадей прикреплялось по две девушки.
Петр Филиппович приказал запрячь лошадей в лобогрейки, стоявшие возле кузницы. Когда девчата запрягли и выстроились пара за парой, стал обучать их, начав с последней. Галя, стоявшая впереди, негромко заметила:
— Надо по очереди, батя!
— А я и так не всех сразу, — не глядя на дочь, шутливо отозвался Половнев. — Имей терпение, — добавил он, подходя вплотную к лобогрейке, на которой гордо восседала Ксения Рыбалкина, плотная, грудастая девушка с овальным загорелым лицом, в коричневой с розовыми цветочками косынке. Она два лета уже работала на этой машине и в обучении не нуждалась. Однако все наставления Половнева слушала внимательно.
Девушки, побросав свои лобогрейки и лошадей, тесной кучкой обступили Петра Филипповича, стараясь не упустить ни одного его слова, с любопытством и завистью следили за его умелыми руками.
Из кузницы вышел Блинов, с измазанными носом и щеками, в грязном кожаном фартуке, в засаленных брюках. Намереваясь приступить к обучению, он приблизился к следующей паре. Половнев остановил его:
— Не мешай, Арсей, я сам.
— Ловко, — озадаченно проговорил Блинов. — Забрал всех девчат под свою власть, а меня, значит, в сторонку. Ох и хитрый же народ старички эти.
— Ты на кого намекаешь? — усмехнулся Половнев.
— Без всяких намеков, Филиппыч, напрямик говорю. Нехорошо так. Монополия получается. Мне, между прочим, тоже хотелось бы позаниматься с ними. Смотри, какие они сегодня все интересные, хотя и закутались в мешки, — шутил Блинов, толкаясь между девушек. — Почем материя? — спрашивал он, ощупывая новенькие комбинезоны.
Девушки смеялись, хлопали его ладонями по спине. Лена Бубнова грубо прикрикнула:
— Чего лапаешь грязными ручищами-то!
На хлопки Блинов не сердился, только громко покрякивал, словно они доставляли ему невесть какое удовольствие.
— Еще, еще разок. А ну, вдарь по правой лопатке. Во-во! Ай, здорово! Теперь с месяц можно в баню не ходить.
— Утихомирься ты, за-ради бога, Арсей! — останавливал его Половнев. — У девчат мысли путаются от твоей болтовни.
— А у меня от них, думаешь, не путаются? — не унимался Блинов, и все худощавое, измазанное лицо его сияло. — У меня и вовсе голова кругом пошла. Что ни девка, то красавица! А я — грязный, физия как у кочегара в аду. Мне бы помыться, костюмчик новенький, белую рубашку с красным галстучком во всю грудь. Тогда бы они не били, а целовали меня.
Половнев, нагнувшись было, чтобы показать ножи лобогрейки, строго посмотрел на своего помощника.
— Ты долго будешь тут балабонить! — сердито сказал он. — Чего ты болтаешься? Дела не найдешь?
На лице Блинова появилось нарочито испуганное выражение.
— Филиппыч! Не смотри на меня этак! Я страшно нервенный, могу в обморок свалиться.
И подпрыгивающей походкой, выворачивая ноги, как Чаплин, направился в кузницу.
Глядя на него, девушки громко смеялись. Ксения Рыбалкина серьезным тоном заметила:
— Веселый у вас помощник, дядя Петро. Куда веселей Алешки Ершова!
— Да, — с добродушной улыбкой согласился Половнев. — С ним не заскучаешь. Алеша, девушка, воюет. Письмо недавно прислал.
— Чего же пишет? — спросила Ксения.
— Многое пишет… бьют они там немца в хвост и в гриву, — приврал Половнев. — И об Иване Тугоухове пишет. Неслыханной, мол, храбрости парень!
Рыбалкина покраснела и ничего больше не сказала: Иван Тугоухов последнее время считался ее женихом.
— Ну, ты все поняла? — спросил ее Половнев.
— Все! — тихо ответила она, явно погрустневшая и расстроенная.
«И зачем я об Иване-то!» — покаянно подумал Половнев.
— Езжай с богом! — ласково произнес он, показывая рукой в сторону дороги, и подошел к следующей лобогрейке. Снова стал объяснять, показывать. Он отпускал лобогрейщицу не раньше, чем убеждался, что все премудрости управления, в общем-то не очень сложной, машиной и обращения с ней усвоены.
Наконец остались Галя и Лена. У них были неплохие сытые кони — один пегий, с большим белым пятном на широком лбу, другой мухортый с тонкими ногами.
— Что же ты с нами сделал, батя! — с досадой заговорила Галя, устроившись на сиденье лобогрейки. — Мы же отстанем от всех сегодня.
Половнев спросил:
— Следила, как я другим объяснял? То-то! Подними ножи. Опусти. Так. Правильно.
Он задал дочери несколько вопросов, объяснил кое-что, затем заставил сесть к рычагам Лену.
— Ты погонщицей будешь? — спросил он ее и, получив утвердительный ответ, пояснил: — Все равно должна уметь с машиной обращаться. — Закончив с нею, добавил: — Вот видите, не зря вы тут задержались. Пока я других учил, вы обе не дремали. Можете ехать, — мягко разрешил он.
Галя сама взяла кнут и вожжи, оставив у рычагов подругу, и погнала лошадей с места в карьер во весь опор.
— Тише ты! — взмолилась Лена. — Всю растрясла, ажно зубы стучат.
Серая пыль облаком поднялась за ними и скрыла их. Петр Филиппович постоял, посмотрел им вслед, покачал головой. «Кипяток, а не девка», — подумал он о