Е.П.: Ты знаешь, я вот думаю сейчас — а что было бы, если бы этого ничего не было бы?
А.К.: В каком смысле? Что сейчас две тысячи десятый год, и здоровому, веселому старому Васе было бы семьдесят восемь лет? Или в том смысле, что было бы, если пятнадцатого января две тысячи восьмого он просто сразу умер?
Е.П.: Мы ведь оба видели его в последний раз у меня на дне рождения, за десять дней до того, как его жизнь практически кончилась, перестала существовать в привычных всем нам формах. Расцеловались на прощанье, и больше того, прежнего Аксенова я уже не видел. И ты ведь его не видел, да?
А.К.: Перезвонились пару раз…
Е.П.: И я с ним перезванивался, а в роковой этот день пятнадцатого января связь эта вроде бы оборвалась. Ты знаешь, сейчас я к этому отношусь уже чуть-чуть по-другому. Ты не сочти это за бред или некую высокопарность, но я все больше и больше убеждаюсь, что связь эта существует, никуда не делась. Понимаешь, он вроде бы мертвый, я вроде бы живой, мы как бы по разные стороны… если не баррикады, то забора, а связь между нами все равно существует. Но сегодня речь идет не о мистике наших отношений, а о вполне конкретных вещах. О том, что и тебе, и мне уже немало лет. И Вася был уже далеко не мальчик. Безумная мысль, что скоро встретимся, обретает реальность, и поэтому смерть его на сегодняшний день уже не ощущается так остро, как, например, ощущалась бы, если мне было бы двадцать, а ему, например, тридцать пять. Жизнь-то, считай, прожита.
А.К.: Пожалуй. Это не связано даже с тем, что мы сейчас его вспоминаем. Это означает, что он из нашей жизни уже не уйдет, слишком много с ним вместе было прожито, чтобы он ушел, исчез. В данном случае расхожая мысль, что вот пока мы живы, и он жив, — не пошлость, а истина. С ним времени у нас прошло гораздо больше, чем, увы, пройдет без него.
Е.П.: Я не говорю о том, что «время затягивает все раны». Просто Василий в моем сознании по-прежнему жив, и это ощущение, скорей всего в силу моего возраста, уже не кажется мне каким-то искусственным.
А.К.: Ну а всем другим я бы посоветовал заново взять в руки аксеновские книжки и перечитать их. Получив тем самым важнейшие сведения о его мироощущении, становлении характера, о жизни его, старении и смерти… Дело в том, что если у любого настоящего писателя прочитать все, что он написал, то эффект будет примерно тот же самый, как если бы ты прожил бок о бок с этим писателем всю жизнь. Человек, который прочитает все написанное В. П. Аксеновым, может считать, что знает его не хуже нас. Писатель — это то, что от него остается.
Е.П.: Это не каждому писателю дано.
А.К.: Я и сказал, что дано только настоящему.
Е.П.: Но и с настоящим может выйти облом. Этот твой гипотетический Писатель должен быть и настоящим, и абсолютно с тобой откровенным.
А.К.: А если писатель не откровенен, то какой же он настоящий, ты что?
Е.П.: Я надеюсь, ты не станешь отрицать величие автора «Чевенгура» и «Котлована», но ведь он скрытный был, гениальный Андрей Платонов.
А.К.: Так ты из его книг и понял, что он скрытный. Не случайно одна из лучших его повестей называется «Сокровенный человек». Ты ведь с Платоновым знаком, как я понимаю, не был и водку с ним не пил, потому что он умер в пятьдесят первом году, а ты в сорок шестом родился.
Е.П.: Ну, вообще-то да, из книг. Хотя, впрочем, еще и от Федота Федотовича Сучкова да от Семена Израилевича Липкина. Они мне о нем много рассказывали, о его привычках и нраве.
А.К.: Я тебе еще скажу нечто варварское, но верное: даже гения можно постичь таким вот образом, через его книги, даже гения. Вот если всего Пушкина прочитать, то даже про гениального и потому вроде бы непостижимого Пушкина все можно постичь. Поэтому мы, прожившие рядом с Васей большой и главный кусок собственной жизни, но одновременно знающие практически все его тексты, имеем, пожалуй, право рассуждать о нем.
Е.П.: Как-то все это незаметно и быстро прошло. Еще когда Вася жив был, я вдруг стал подсчитывать, что мы с ним познакомились в семьдесят восьмом, когда ему только-только стукнуло сорок пять.
А.К.: О Господи, опять цифры! Если в семьдесят восьмом, то сорок шесть.
Е.П.: У него день рождения двадцатого августа, а мы познакомились весной. Тридцать с лишним лет знакомства. Огромный срок!
А.К.: Мы уже об этом говорили. На сегодняшний день ты был бы с ним знаком тридцать два года, я — тридцать семь.
Е.П.: То есть с чего начали, тем и заканчиваем… Цифры, цифры неумолимые… Тривиальные, жалкие вещи говорим о том, что писателя, дескать, нужно перечитывать, что это есть овеществленная вечная память, понимаешь?
А.К.: Понимаю. Я тебе скажу, что это и есть бессмертие, причем не в метафорическом смысле «бессмертная литература», а в самом что ни есть смысле нормальном, человеческом. То есть старость есть, а смерти нет.
Е.П.: Точка?
А.К.: Точка так точка.
Приложение
Василий Аксенов МОНОЛОГ ОДИНОКОГО БЕГУНА НА ДЛИННЫЕ ДИСТАНЦИИ[3]
Это же не я придумал — бег на длинные дистанции. Вышла тоненькая брошюра в конце 60-х, ее написали два австралийских стайера. Авторов не помню, называлась «Бег ради жизни». Спортсмены ушли на покой, мгновенно стали терять форму, болеть, раздражаться. И они снова стали бегать! А мне тогда нужно было прекратить пить, я тоже решил последовать их примеру. В то время не было всемирной моды на бег, и зачем эта книга вдруг вышла в Советском Союзе — непонятно. Я был одним из первых таких «бегунов» среди писателей.
Я начал в литовской Ниде, у подножья огромной дюны. Бежал вверх, на вершине делал огромный круг, спускался. С каждым днем бегал все больше и больше, до двух с половиной часов, а начинал с пятнадцати-двадцати минут. Сейчас я бегаю в среднем минут сорок пять в день.
Если перечислять страны, начать следует с Голландии. Приехал я на машине в Амстердам в восемьдесят каком-то там году, а в Амстердаме тогда было как в Коктебеле в разгар сезона: МЕСТ НЕТ. Ночлег мы нашли наконец в маленькой гостинице, ночью вселились, а утром, когда все наши спали, я решил побегать. Бегаю-бегаю по совершенно не знакомым для меня улицам и чувствую — все встречные смотрят на меня с какой-то таинственной ухмылкой. А некоторые, в частности женщины, даже хохочут. Я не понимал в чем дело, оглядел себя, вроде бы все в порядке. Что такое? Бежит человек, и все над ним издеваются! Оказалось, что я бегал по кварталу «красных фонарей» с его секс-шопами и неодетыми красавицами, томящимися за стеклянными витринами. Там, наверное, впервые видели человека, КОТОРЫЙ НЕ ЗА ЭТИМ ПРИШЕЛ, оттого и веселились.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});