Читать интересную книгу ВАЛИС. Трилогия - Филип Дик

— Если я еще хоть что–нибудь услышу о машинах, — прервала его Кирстен, — то начну визжать.

— Прости, — ответил Билл.

— Билл, — подключился епископ, — если бы мне пришлось покупать новую машину, то какую мне следовало бы взять?

— А сколько денег…

— Деньги есть, — уверил епископ.

— БМВ. Или «мерседес–бенц». Одно из преимуществ «мерседеса» — его невозможно угнать. — Он рассказал о поразительно сложных замках на «мерседес–бенц». — Их трудно открывать даже приставам. — Закончил он. — За то время, что вору необходимо для проникновения в «мерседес–бенц», он может обнести шесть «кадиллаков» и три «порше». Поэтому они предпочитают не связываться с ними, так что можно оставлять магнитофон в автомобиле. С любой же другой тачкой его приходится таскать с собой. — Затем он рассказал нам, что именно Карл Бенц разработал и построил первый практичный автомобиль, приводимый в движение двигателем внутреннего сгорания. В 1928 году Бенц слил свою компанию с «Даймлер–Моторен–Гезелльшафт», образовав «Даймлер–Бенц», которая и начала выпускать автомобили «мерседес–бенц». Имя Мерседес было дано в честь какой–то маленькой девочки, которую Карл Бенц знал, но Билл не помнил, была ли она его дочерью, внучкой или кем еще.

— Так, значит, Мерседес было не именем конструктора машины, — сказал Тим, — а именем ребенка. А теперь это детское имя ассоциируется с одним из лучших автомобилей в мире.

— Именно так, — подтвердил Билл. Он рассказал нам еще одну историю, которая известна лишь немногим. Доктор Порше, разрабатывавший как «фольксвагены», так и, естественно, «порше», не придумывал двигателя с воздушным охлаждением. Он натолкнулся на него в Чехословакии, в какой–то фирме, когда немцы вошли в страну в 1938–м. Билл не помнил названия чешского автомобиля, но это была мощная и очень быстрая машина с восьмицилиндровым двигателем, а не с четырехцилиндровым, которая переворачивалась так легко, что немецким офицерам в конечном счете запретили ездить на них. Доктор Порше модифицировал высокоэффективную восьмицилиндровую конструкцию по личному приказу Гитлера. Гитлер добивался, чтобы разработали двигатель с воздушным охлаждением, потому что надеялся пустить «фольксвагены» по автострадам Советского Союза, когда Германия захватит его, а из–за погоды, холода…

— Думаю, тебе следует купить «ягуар», — снова прервала его Кирстен, обращаясь к Тиму.

— О нет — запротестовал Билл, — «ягуар» — одна из самых неустойчивых и ненадежных машин в мире. Он слишком уж сложный, его приходится держать в мастерской почти все время. Впрочем, его бесподобный двигатель с двумя верхними распределительными валами, быть может, наилучший высокоэффективный двигатель из когда–либо созданных, за исключением шестнадцатицилиндрового двигателя туристических автомобилей тридцатых годов.

— Шестнадцатицилиндрового? — изумилась я.

— Они были слишком лощеными, — ответил Билл. — Между дешевыми автомобилями тридцатых и дорогими туристическими был огромный разрыв, такого сейчас нет… Сейчас марки варьируются от, скажем, твоей «хонды–цивик» — основного транспортного средства — до «роллсов». Цена и качество возрастают небольшими шагами, что хорошо. Это мера изменений в обществе между тогда и теперь. — Он начал рассказывать о паровых автомобилях, и почему этот замысел не удался, но тут Кирстен встала и со злостью посмотрела на него.

— Думаю, я пойду спать, — заявила она.

— Когда я завтра выступаю в «Лайонс клаб»?[84] — спросил ее Тим.

— О боже, у меня эта речь незакончена.

— Я могу выступить экспромтом.

— Она на пленке. Мне надо всего лишь переписать ее.

— Ты можешь сделать это утром.

Она молча таращилась на него.

— Как я сказал, я могу выступить экспромтом.

— Он может выступить экспромтом, — обратилась Кирстен ко мне и Биллу. Она продолжала пристально смотреть на епископа, который даже неловко заерзал. — О господи!

— Да что такое? — не выдержал Тим.

— Ничего, — она направилась в спальню. — Я перепишу ее. Это не было бы хорошей идеей, если бы ты… Не знаю, почему нам вечно приходится заниматься этим. Обещай мне, что не разразишься одной из своих тирад о зороастрийцах.

Тихо, но твердо Тим ответил:

— Если я должен отследить источники мысли Отцов Церкви…

— Не думаю, что «Лайонс» хотят услышать о святых в пустынях и монашеской жизни второго века.

— Тогда это именно то, о чем мне следует говорить, — заявил Тим. Он обратился ко мне и Биллу. — Некоего монаха отправили в город, чтобы он отнес лекарство заболевшему праведнику… Имена здесь не так уж и важны. Важно то, что заболевший праведник был великим, одним из самых любимых и почитаемых на севере Африки. Когда же монах добрался до города, пройдя долгий путь через пустыню, он…

— Спокойной ночи, — не выдержала Кирстен и удалилась в спальню.

— Спокойной ночи, — ответили мы.

Помолчав, Тим продолжил рассказ, негромко обращаясь ко мне и Биллу:

— Когда монах вошел в город, он не знал, куда идти. Блуждая во тьме — а была ночь, — он натолкнулся на нищего в сточной канаве, совершенно больного. Монах, поразмыслив над духовной стороной дела, помог нищему, дав ему лекарство — и вскоре у того появились признаки выздоровления. Но теперь у монаха ничего не было для заболевшего великого праведника. Поэтому он вернулся в монастырь, из которого пришел, ужасно боясь, что же ему скажет настоятель. Когда он рассказал ему, что сделал, настоятель успокоил его: «Ты поступил правильно». — Тим умолк. Какое–то время мы все сидели молча.

— Это так? — спросил Билл.

— В христианстве не делается различий между простыми и великими, бедными и небедными. Монах, отдав лекарство первому же встреченному больному, вместо того чтобы сохранить его для великого и прославленного праведника, заглянул в самое сердце своего Спасителя. Во времена Иисуса для простолюдинов существовал презрительный термин… они отвергались как «ам–ха–арец» — еврейское выражение, означающее просто «народ земли» и подразумевающее, что они не имеют никакой значимости. И именно к этим людям, «ам–ха–арец», и говорил Иисус, именно с ними он общался, ел и спал, то есть спал в их домах, хотя порой он ночевал и в домах богатых, ибо даже богатые не отвергаются. — Мне показалось, что Тим был чем–то подавлен.

— «Поп», — сказал с улыбкой Билл. — Так тебя называет Кирстен за глаза.

Тим ничего на это не ответил. Мы слышали, как Кирстен передвигалась в другой комнате. Что–то упало, и она выругалась.

— Что заставляет тебя верить, что Бог существует? — спросил Билл Тима.

Какое–то время Тим ничего не отвечал. Он казался крайне утомленным, но я чувствовала, что он пытается собраться для ответа. Он устало потер глаза.

— Есть онтологическое доказательство… — прошептал Тим. — Онтологический довод святого Ансельма, что если Бытие можно представить… — Он замолк, поднял голову и моргнул.

— Я могу напечатать твою речь, — сказала я ему. — Это было моей работой в адвокатской конторе, у меня неплохо получается. — Я встала. — Я скажу Кирстен.

— Да не стоит, — запротестовал Тим.

— Разве не будет лучше, если ты будешь говорить по напечатанной расшифровке?

— Я хочу рассказать им о… — Он снова умолк. — Знаешь, Эйнджел, я действительно люблю ее. Она столько для меня сделала. А если бы ее не было со мной после смерти Джеффа… Я не знаю, что бы я делал. Думаю, ты понимаешь. — Он обратился к Биллу. — Я очень люблю твою маму. Она самый близкий мне человек в мире.

— Есть ли какое–нибудь доказательство существования Бога? — повторил Билл.

Помолчав немного, Тим начал:

— Приводится несколько доводов. Возможно, наилучший происходит из биологии, выдвинутый, например, Пьером де Шарденом. Эволюция — наличие эволюции — представляется указывающей на замысел. Есть также аргумент Моррисона, что наша планета демонстрирует поразительную предрасположенность к сложным формам жизни. Вероятность того, что это является результатом случайности, весьма мала. — Он покачал головой. — Я плохо себя чувствую. Мы поговорим об этом как–нибудь в другой раз. Впрочем, в двух словах я сказал бы, что самый сильный довод — это теологический довод, довод о замысле в природе, о назначении природы.

— Билл, — сказала я, — епископ устал.

Дверь в спальню открылась, и Кирстен, уже в халате и тапочках, произнесла:

— Епископ устал. Епископ всегда уставший. Епископ слишком устал, чтобы ответить на вопрос «Есть ли какое–нибудь доказательство существования Бога?» Нет, доказательства не существует. Где «Алка–Зельцер»?

— Я взял последний пакетик, — тихо сознался Тим.

— У меня есть в сумочке, — успокоила я.