Читать интересную книгу Смерч войны - Эндрю Робертс

Надежды на то, чтобы закончить войну уже в 1944 году, а в начале кампании многим они не казались уж столь несбыточными — адмирал Рамсей даже заключил пари с Монтгомери на пять фунтов стерлингов, — рухнули перед рассветом в субботу 16 декабря, когда фельдмаршал фон Рундштедт нанес самый мощный внезапный удар за всю войну — после Пёрл-Харбора. Он бросил в наступление (операция «Хербстнебель» — «Осенний туман») семнадцать дивизий — пять танковых и двенадцать мотопехотных — в последней отчаянной попытке прорваться к реке Мёз, а затем к Ла-Маншу. И не осенний туман, а зимняя изморось, снег и дождь помешали союзникам своевременно обнаружить готовящееся нападение. Не помогла и «Ультра»: радиосвязь была категорически запрещена, все приказы командующим передавались посыльными.

16 декабря неожиданно для союзников из лесов и с гор Арденн двинулись в наступление три армии численностью 200 000 человек. Рундштедт и Модель были настроены против этой операции, считая ее слишком тяжелой для вермахта, но Гитлер рассчитывал на то, что ему удастся разъединить силы союзников, вернуть Антверпен, дойти до Ла-Манша и повторить победы 1940 года. «В начале наступления боевой дух войск был на удивление высокий, — вспоминал позднее Рундштедт. — Солдаты действительно верили в победу. Чего нельзя было сказать о старших командирах, знавших реальное положение дел»[1211]. А самый высший военачальник, конечно, был убежден в том, что наступление в Арденнах станет наконец долгожданным Entscheidungsschlacht (решающим сражением) по всем канонам, предписанным Клаузевицем.

Разногласия между немецкими командующими были намного серьезнее и сложнее, чем это пытались представить уже после войны Рундштедт и другие полководцы Германии. Гудериана больше беспокоило предстоящее зимнее наступление Красной Армии на востоке, и он думал не о победах на Западе, а об усилении Восточного фронта, особенно в Венгрии. Рундштедта, Моделя и Мантойффеля и других генералов на западе устраивало ограниченное наступление в Арденнах, с тем чтобы расстроить единство союзных сил, оптимизировать Западный фронт и уберечь Рур. Гитлер же намеревался бросить все оставшиеся резервы Германии на захват Антверпена и разгром армий Эйзенхауэра на западе. Как всегда, фюрер избрал самый экстремальный и рискованный вариант и заставил всех подчиниться своей воле.

Холмистые и покрытые густыми лесами бельгийские и люксембургские районы Арденн были слабо защищены от нападения. Эйзенхауэра вряд ли можно было винить в этом. От Брэдли он получил разведданные о том, что «нападение немцев возможно лишь в отдаленной перспективе, а Монтгомери 15 декабря подтверждал: «противник не способен в настоящее время провести крупные наступательные операции»[1212]. И даже 17 декабря, когда немцы уже наступали, генерал-майор Кеннет Стронг, заместитель начальника штаба верховного командования союзными экспедиционными силами по разведке, сообщал в еженедельной сводке № 39: «О результатах следует судить не по территории, захваченной противником, а по числу дивизий, которые ему удастся отвлечь с важных участков фронта»[1213]. Арденны малопригодны для бронетехники, и основные бои должны были происходить севернее и южнее горного массива. Вермахт перебрасывал войска в ночное время, и внезапность нападения была практически полной. Четверо немецких военнопленных предупреждали о крупном предрождественском наступлении, но разведка союзников им не поверила. Шестидесятимильный фронт между Моншау на севере и Эхтернахом на юге обороняли лишь шесть американских дивизий численностью 83 000 человек, в основном дивизии VIII корпуса генерал-майора Троя Миддлтона. Иными словами, оборону держали главным образом необстрелянные подразделения вроде 106-й дивизии, еще не нюхавшие пороха, и уже изрядно потрепанные в боях 4-я и 28-я дивизии, пытавшиеся восстановить свои силы.

Немцы шли в атаку по колено в снегу, пользуясь освещением прожекторов, лучи которых отражались от облаков, создавая искусственную иллюминацию. В тыл к американцам проникли тридцать два немецких солдата, говоривших по-английски и переодетых в американскую форму. Провокаторами, пытавшимися посеять панику, руководил австриец, полковник Отто Скорцени. На севере и в центре атаки возглавляли два лучших немецких генерала — генерал-полковник СС Йозеф «Зепп» Дитрих и генерал танковых войск барон Хассо-Эккард фон Мантойффель. С юга фланговое прикрытие обеспечивала 7-я армия. Но и семнадцати дивизий уже было недостаточно для того, чтобы вытеснить несметные полчища союзников, успевшие высадиться на северо-западе Европы после дня «Д». «Он не мог осознать, что 1939 и 1940 годы давно миновали», — говорил впоследствии Мантойффель о своем фюрере[1214].

Немцы разгромили 106-ю и 28-ю дивизии американцев — некоторые части бежали в тыл, — но V корпус на севере и 4-я дивизия на юге выстояли. Образовался немецкий клин глубиной пятьдесят пять и шириной сорок миль (отсюда и историческое название сражения — «Битва за выступ»). 6-я танковая армия СС не смогла одолеть сопротивление 2-й и 99-й дивизий V корпуса Джероу на севере, пробиваясь к колоссальному полевому складу горючего у города Спа, но так и не дойдя до него. Немцы, однако, успели совершить самое гнусное злодеяние против американских войск на Западном фронте. В поле под Мальмеди они расстреляли из пулеметов восемьдесят шесть военнопленных (накануне эсэсовцы убили еще пятнадцать человек). Эсэсовский генерал Вильгельм Монке, руководивший казнью, избежал наказания, хотя и был уличен в причастности к двум другим массовым расстрелам[1215].

В центре 5-я танковая армия Мантойффеля окружила 106-ю дивизию возле Сент-Вита, взяв в плен 19 декабря восемь тысяч солдат и офицеров — столько американцев не сдавалось в плен со времен Гражданской войны. 7-я бронетанковая дивизия удерживала Сент-Витдо 21 декабря, когда Мантойффель все-таки взял город. Несмотря на внезапность нападения и раздробленность, разрозненные и окруженные войска держались стойко и достаточно долго для того, чтобы «Осенний туман» начал давать сбои, позволяя Эйзенхауэру организовывать мощное контрнаступление. Уже на второй день были присланы подкрепления — 60 000 человек и 11 000 единиц техники, а в последующие восемь дней Эйзенхауэр направил еще 180 000 человек[1216]. 20 декабря Эйзенхауэр передал 21-й группе армий Монтгомери 1-ю американскую армию Брэдли и 9-ю американскую армию: одну — на четыре недели, а другую — до форсирования Рейна. Этот тактический маневр Эйзенхауэра вызвал прилив радости у немцев. «Генерал Эйзенхауэр признал, что великое германское наступление страшнее, чем его собственное! — кричали они в громкоговорители, обращаясь к солдатам 31-го американского пехотного полка. — Не желаете ли помереть к Рождеству?»

К этому времени вновь начала давать информацию «Ультра», подтвердив, что главная цель немцев — река Мёз, и верховный главнокомандующий мог планировать дальнейшие действия, предупреждающие развал фронта на две части. Теперь 3-й армии Паттона на юге предстояло разбить 7-ю армию генерала танковых войск Эриха Бранденбергера. «Сэр, это Паттон говорит, — заявлял генерал Всевышнему в капелле фонда Пескатора в Люксембурге 23 декабря. — Ты сейчас должен решать, на чью сторону встать. Ты должен прийти на помощь мне, чтобы я мог предать смерти всю германскую армию, сделав подарок ко дню рождения князя Мира»[1217]. По Божьему или человеческому промыслу, но 101-я воздушно-десантная дивизия появилась в городе Бастонь всего лишь на несколько часов раньше немцев. 20 декабря здесь попали в окружение 18 000 американцев, и командующий 47-го танкового корпуса генерал Генрих фон Люттвиц предложил сдаться бригадному генералу Энтони Маколиффу, ветерану «Оверлорда» и «Маркет-Гардена», временно командовавшему дивизией десантников. Американец сказал лишь одно слово: «Натс»![1218]. Но немцы его отлично поняли. В Рождество немцы начали наступление на Бастонь, и американцы держали город до прихода с юга 3-й армии Паттона. «Славно убивать немцев в такую великолепную рождественскую погоду, — шутил Паттон. — Чудно только, когда подумаешь, чей это день рождения».

22 и 23 декабря Паттон развернул 3-ю армию на 90 градусов: она шла на Саар, а теперь двинулась на север по узким обледенелым дорогам к южному флангу выступа. «Брэд, — сказал он своему командующему, — краут[1219] засунул голову в мясорубку, а крутить ее теперь буду я»[1220]. Брэдли признал в послевоенных мемуарах, что Паттон совершил тогда «один из самых блистательных маневров, какие когда-либо удавались командующим на той или другой стороне фронтов Второй мировой войны»[1221]. Менее блистательно была организована у Паттона телефонная и радиосвязь, что позволяло Моделю быть в курсе американских намерений и планов.

Десантники выдержали натиск немцев, прорвавших в Рождество оборонительный периметр Бастони, и в день рождественских подарков 4-я бронетанковая дивизия Паттона сняла осаду. К этому времени 5-я танковая армия Мантойффеля начала испытывать острую нехватку горючего, и хотя его 2-й танковой дивизии оставалось дойти всего пять миль до Динана на реке Мёз, Дитрих не поддержал Мантойффеля резервной мотопехотой, сославшись на то, что «это не предусмотрено приказами Гитлера, а у него имеются инструкции исполнять только его указания»[1222]. Действительно, вопреки рекомендациям Моделя фюрер настоял на том, чтобы именно Дитрих, которого один историк назвал «эсэсовским любимчиком Гитлера», нанес решающий удар, хотя он ни на йоту не продвинулся дальше Мантойффеля[1223]. Немцы упускали и время. Небо прояснилось, и союзники нещадно трепали немецкие танковые колонны с воздуха: за первые четыре дня летной погоды они совершили 15 000 самолетовылетов. Рундштедт впоследствии в беседах с интервьюерами союзников выделил три фактора, способствовавших, по его мнению, поражению немцев: «Во-первых, неслыханное превосходство ваших военно-воздушных сил, которое исключало любое передвижение войск в дневное время. Во-вторых, нехватка моторного топлива — дизельного и бензинового, из-за чего не могли идти танки и подниматься в воздух самолеты люфтваффе. В-третьих, систематическое разрушение железнодорожных путей: невозможно было провести через Рейн даже один железнодорожный состав»[1224]. Хотя «Битва за выступ» была наземной, в ней свою роль сыграли все три фактора.