Когда настало время Джобу занять свои позиции с западной стороны базы, они с Шоном напоследок обменялись коротким рукопожатием. Взаимными пожеланиями удачи они обмениваться не стали, так как в этом отношении оба были суеверны. Вместо этого Джоб шутливо спросил:
— Слушай, Шон, а как там насчет тех четырех тысяч долларов, за работу и премиальные, может, прямо сейчас и заплатишь?
— Чек подойдет? — усмехнулся Шон сквозь темную маску камуфляжной краски. Джоб в ответ тоже улыбнулся, обнажив белые зубы, пожал плечами и двинулся вперед, поэтому не слышал, что Шон говорил Клодии после его ухода.
— Я не хочу расставаться с тобой, — прошептала она, и Шон крепко сжал ее в объятиях.
— Держись поближе к Джобу, — сказал он.
— Возвращайся целым и невредимым.
— Хорошо.
— Обещай мне.
— Обещаю, — сказал он.
Клодия высвободилась из его объятий и ушла за Джобом, растворившись в темноте. Шон некоторое время смотрел ей вслед и вдруг заметил, что у него дрожат руки. Он засунул их в карманы и сжал кулаки.
«Любовь делает человека слабым, — подумал он и попытался не думать о Клодии. — Рядом с Джобом с ней будет все в порядке».
Штурмовой отряд терпеливо ждал его на опушке леса. Двадцать четыре человека, пушечное мясо, живые бомбы, с сожалением подумал Шон, те, кто не прошел испытание на способность стрелять из «стингера». В то время как расчеты будут расстреливать вертолеты со своих позиций в пятистах метрах от периметра аэродрома, штурмовая группа будет атаковать базу в лоб, вынуждая пилотов поднять вертолеты в воздух, чтобы стрелки могли их подбить. Именно им предстояло идти вперед под огнем пулеметов, установленных в хорошо укрепленных гнездах, и преодолевать все прочие опасности и препятствия, которыми наверняка изобиловала оборона базы.
Их часть задания была самой опасной, и именно поэтому Шон не мог передать командование этой группой кому-нибудь другому.
— Пошли, Матату, — негромко сказал он. Когда рядом была настоящая опасность — раненый хищник в густых зарослях или вражеские укрепления, которые предстояло атаковать, — Матату всегда бывал возле Шона. Ничто не могло увести его от друга.
В знак уважения Альфонсо подарил Шону штурмовой АКМ, улучшенную и модернизированную версию вездесущего автомата Калашникова, которая высоко ценилась партизанами РЕНАМО, каждый из которых просто мечтал обзавестись таким оружием. И теперь, сжимая в руках подарок Альфонсо, Шон вел за собой штурмовую группу вниз по склону следом за Матату, который старался вести их между главной железной дорогой и аэродромом, по возможности ближе к запасной ветке, на которой стояли цистерны с горючим.
Спешить было некуда, чтобы занять позицию, у них в распоряжении была целая ночь, поэтому они подбирались к базе противника очень медленно, и чем ближе подходили к базе, тем становились осторожнее.
Около двух часов ночи, незадолго до того, как Шон привел их на место, откуда им предстояло броситься на штурм, разбившись на небольшие группы, в небе показалась тоненькая долька луны.
Он в последний раз проверил, кто где находится, переползая от человека к человеку, лично прицеливая для них шестидесятимиллиметровые минометы, на ощупь проверяя снаряжение, убеждаясь, что каждый четко представляет себе цель, и только после этого переходил к следующему, напоследок прошептав слова напутствия, чтобы ободрить людей, и быстро, но крепко пожав им плечо. Наконец, проверив и подготовив все, что можно было подготовить, он сел и приготовился ждать.
Ожидание было самой худшей и в то же время самой лучшей частью охоты. Лежа в тишине, он удивился, сколько же времени за свою жизнь он провел, ожидая рассвета, когда можно будет начинать охоту, или лежа в засаде, затаив дыхание, дожидаясь всегда магически-неожиданного появления леопарда у дерева с приманкой, внезапного возникновения его изящного силуэта на фоне розовеющего неба.
Его мысли перенеслись назад к тем временам, когда его путешествия были связаны с ужасным риском и практически непереносимым страхом. И вдруг его осенило, что, возможно, этот раз самый последний. Ему уже за сорок, и в его жизнь недавно вошла Клодия Монтерро, и как раз настало время что-то изменить. Эта мысль вызывала и грусть, и в то же время удовлетворение.
«Пусть эта последняя моя добыча будет самой лучшей из всех, что были», — подумал он и, в непроницаемой темноте предрассветного часа, вдруг услышал ужасающий и вызывающий трепет звук. Пронзительный высокий звук мощных турбин, завывающих в ночи, как волк-людоед. К нему почти сразу присоединился второй, затем другие. Эскадрилья «хайндов» заводила двигатели, разогревая их для первого вылета на заре.
Шон взглянул на часы. Светящийся циферблат показал, что уже без одиннадцати шесть. Почти пора. Не раздумывая, он вынул из автомата похожий на банан магазин и вставил другой, который достал из подсумка с запасными магазинами. Привычный жест придал ему уверенности, и сидящий рядом с ним Матату взглянул на него в ожидании. Предрассветный ветер мягко, как любовник, коснулся своим дыханием щеки Шона.
Он повернул голову и поднял вверх руку. Сейчас на фоне загорающейся зари можно было различить лишь очертания пальцев. Матабелы называли это время «временем рогов» — временем, когда пастух начинал различать рога своих коров на фоне неба.
— Начинаем через десять минут, — напомнил сам себе Шон. Он знал, как долго будут длиться эти десять минут.
Один за другим «хайнды» переводили турбины на холостые обороты. Техники были заняты заправкой топливом машин и пополнением боезапаса, скоро экипажи начнут занимать свои места на борту.
Шон должен был все точно рассчитать и начать атаку не раньше, чем света станет достаточно. «Хайнды», скорее всего, не будут зажигать огни на земле, поэтому стрелки могут увидеть их только на фоне розовеющего неба.
Становилось светлее. Шон закрыл глаза, медленно досчитал от одного до десяти и только потом открыл их. Теперь он мог различить очертания верхушки холма, будто вырезанной из картона, кружевные кроны мсасовых деревьев на фоне пурпурного неба, грациозно раскачивающихся на утреннем ветерке.
— Огонь! — скомандовал он и хлопнул по плечу солдата, сидевшего рядом за минометом. Солдат нагнулся и опустил мину в ствол. Заряд в хвостовой части мины взорвался, и, негромко хлопнув, сигнальная мина унеслась на пятьсот футов над вершиной холма, оставляя за собой яркий хвост. А уже там она взорвалась мерцающими красными вспышками фейерверка.
* * *
Клодия Монтерро спускалась по склону следом за Джобом, идя так близко, что достаточно было только протянуть руку, чтобы коснуться его спины. Джоб нес на плече одну из ракетных установок, а за Клодией его второй номер сгибался под тяжестью запасных ракет.