Григорий Викторович презирал убийц вообще. А малолетних несмышлёнышей — точнее зверят, способных лишить жизни просто так, особо не задумываясь, — в особенности. Система определённо дала сбой: изо дня в день, задающие ход шестерни вертелись совершенно не в ту сторону, отчего с лишённого всяческой цензуры конвейера вновь и вновь сходили подобные бездушные экземпляры, «запрограммированные» на причинение боли и лишение жизней. И самое страшное, что заставить крутиться шестерни вспять — невозможно. Отбросит отдачей. А повторно к механизму уже не подпустят. Система хочет двигаться дальше — её кукловоды пойдут на что угодно, дабы сохранить существующий порядок вещей. Точнее режим. Никаким порядком не пахнет и в помине!
Григорий Викторович вновь машинально кивнул, соглашаясь с ходом собственных мыслей.
Алла Борисовна оскалилась, блеснув отшлифованными коронками.
— Тогда и я с вами чайку махну! — обрадовалась она, гремя выдвижными ящиками стола. — А может покрепче чего?.. Сами видите, как всё сегодня складывается.
Григорий Викторович нахмурился.
— Простите… Что вы сказали?
— Я спрашиваю: может вам чаю сообразить? А вы всё киваете и киваете в ответ… Вот я и подумала, что нервы все это. А для их успокоения, не грех и чего покрепче на душу принять.
— Нет-нет, — решительно отказался Григорий Викторович, тут же поднимаясь с неудобного табурета. — Дела.
— Да какие дела-то?! — всплеснула руками Алла Борисовна, косясь на аккуратные наручные часики. — Вон, времени уже почти десять натикало!
— Служба, — лаконично ответил Григорий Викторович и собирался уже было раскланяться. Однако хитрая консьержка оказалась тем ещё спрутом.
— Ох, и правда… — передёрнула она затвор. — Смотрю я на вас, милиционеров, и диву даюсь — как только вы всю эту канитель выдерживаете: маньяки, насильники, душегубы — ироды, одним словом, проклятые, — куда ни глянь! Их просто каблуком давить надо, а не цацкаться, как с детьми малолетними! Хотя наше правительство именно это делать и привыкло. Гуманисты недоделанные — чтоб им пусто было! — только о политкорректности талдычить и могут с трибуны — провались же она опять пропадом! А ты, поди, попробуй ещё с ними поспорь — лихо заумными словечками за пояс заткнут. Да и кто мы такие, чтобы в святая-святых без надобного на то разрешения соваться?.. Как перед Господом скоро будем перед мордами этими сытыми представать — помяни моё слово, мил человек! Ох, и где только сил с терпением набраться… На деле же, со всей этой шушерой подзаборной и церемониться не стоит — было бы с кем! Вон, как американцы делают: привязали к креслу, колпак на голову натянули и двести двадцать из розетки пропустили — самое то, чтобы всякую бесятину из мозгов повыбить! Нет, у нас только с экрана орать могут, как мы всю эту грязь недодавленную по сортирам мочить будем. А на деле, только тронь лишний раз ихнюю свору, попробуй, — сразу кучка борцов за права человека тут как тут объявится — будто чёртики из табакерки. Словно намазали им чем… Так и тебя самого, поди, в клетку пораньше всех этих мясников и засунут. Особисты ещё повсюду развелись, как тараканы недобитые! Нет бы бандюг в генеральских пагонах за взятки сажать, так они, опять же, под простых оперов да следователей, вроде вас, роют! Вы уж простите меня, грешную, да только не могу я смолчать, когда взаправду всё так. Ну, стрельнул ты ирода, какого, случайно — так тебе медаль надо за отвагу давать, а не по судам и следствиям-то таскать! Эх, батюшки-светы, и куда только этот мир катится…
Григорий Викторович непроизвольно улыбнулся.
«Старушка явный социопат, плюс фанатеет от ментовских сериалов и разоблачительных статей в «желтой прессе». Так что тут вряд ли получится отмахнуться стандартной РГО служебных дел — нужны крупнокалиберные контраргументы, чтобы пробить эту информационную броню».
Но Григорий Викторович не успел и рта раскрыть.
— А как же собачка из семьдесят первой?.. Вы ведь, как я поняла, изначально, именно по моему сигналу прибыли?
Григорий Викторович смиренно осел.
«А всё-таки ещё не окончательно из ума выжила».
— А это, надо полагать, и была та самая Смирнова? — спросил следователь, массируя виски. — Подружка погибшей девочки. Стало быть, их собака?
— Она самая.
— А вот друзья её утверждают, что нет у Смирновых собаки. Да и не было никогда.
Алла Борисовна от такой ереси чуть было не захлебнулась слюной.
— Вот вы, товарищ следователь, столько лет уже в милиции работаете, и так говорите, — на лице консьержки было написано полнейшее разочарование в своём собеседнике. — Неужто вы этих ребятишек послушали?
Григорий Викторович пожал плечами.
— А, собственно, какой смысл им врать?
Алла Борисовна всплеснула ручонками.
— Да они сызмальства все врут! От них правды не добьёшься, будто от неё у них мозги наперекосяк встают! — Консьержка покачала головой, однако Григорий Викторович уловил в её постоянно снующих зрачках явное безразличие к сему факту.
— Ну не все же такие, — осторожно заметил он, наматывая на кулак неподатливое старушечье сознание.
Алла Борисовна аж подскочила — нет, она не любила, когда ей навязывали постороннюю волю.
— Да полноте вам! Они ведь все на этих своих стрелялках и бродилках помешаны! Им же взять нож и начать убивать — как два пальца обслюнявить! Они даже не осознают толком, что сделали! И не думайте, что нормальные есть — нету! Вымерли все, как динозавры! Телевизор уже страшно включать! Вы только посмотрите, чего они — детёныши эти — заграницей творят… Сегодня на уроке вместе со всеми шалят, а назавтра приходят с отцовским дробовиком и весь класс кладут… а сами сверху… да ещё и записочку оставят, кто, так сказать, всему виной! — Алла Борисовна раскраснелась, явно испытывая высшую степень эйфории от восприятия собственной речи. — Это ведь оттуда всё и идёт. Сызмальства мультики эти, про котов и мышей, которым лишь бы оттяпать друг у друга чего поскорее! Потом игрушки заумные ихние, пропади ж они опять пропадом! А как школу заканчивают и куда дальше учиться уезжают — всё, пиши, пропало! Свобода — делай, чего захочу, авось не поймают! А вы говорите: не все такие… Прикрывают они просто друг дружку. Потому что так уж у них заведено. Кодекс чести, что ли… Не посмотри, что одно шпаньё поголовно! А собачка есть — сама видела. Уж мне-то врать незачем, сами должны понимать.
Григорий Викторович недовольно кивнул: он знал это и без нудных нотаций.
— Я всё понял. Да, вот ещё что…
— Что? — обрадовалась Алла Борисовна. — Спрашивайте — всё расскажу!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});