А Непрядову показалось, что этот голос мог принадлежать лишь самому ангелу-хранителю… Выходило, что канал не кончался, а всего лишь делал своеобразный зигзаг, круто уходя книзу метров на тридцать. Лодка поднырнула, и Хуторнов радостно выкрикнул, что снова «ухватил» акулу за хвост. Так и выбрались на чистую воду: впереди полярная хищница, а за ней — сама лодка.
— Не-ет, братцы, — опять выдал Кузьма. — Всё же не стал бы я кушать эту тварь. Теперь бы я её, голубыньку, под хвост поцеловал.
— Даже если б она тебе при этом гениталии отхватила? — усомнился Колбенев. — Так сказать, от избытка ответных чувств.
— Ну и пускай, — великодушно согласился Кузьма. — Лучше таким образом пострадать, чем быть неблагодарным. И потом, в море нам яйца всё равно ведь без особой надобности.
— Что б ты без них тогда на берегу делать стал, болезный? — посочувствовал Колбенев.
— Да подвесил бы протезные, — нашёлся Обрезков. — Были бы похлеще натуральных.
Колбенев презрительно фыркнул, вообразив, как это могло бы выглядеть на самом деле.
— Право на борт, ложиться на курс двести семьдесят, — скомандовал Непрядов рулевому и одновременно строгим взглядом осаживая разговорившихся дружков.
Описав циркуляцию, лодка легла на новый курс и вскоре уже шла самым полным ходом. Надо было загодя успеть к широкой протоке между двумя островами, откуда, как полагал командир, должна была показаться «Огайо». На этом и был построен весь его упреждающий расчёт.
Сбавив ход, атомарина вошла в намеченный квадрат и зависла без движения в точке ожидания.
Опять вся надежда была на Хуторнова. Храня скрытность, он работал в пассивном режиме «шумопеленгования». Чтобы помочь ему, в отсеках соблюдали полную тишину, разговаривали только шёпотом или жестами.
Миновал час, другой, но «вражина», как Егор про себя окрестил чужую лодку, не появлялась. Звуковой фон оставался чистым, ничем не нарушаемым, и не было даже малейшего намёка хоть на какое-то шевеление в глубине протоки.
«А что, если эта самая вражина как-то проскочила мимо нас?» — вкралось невольное сомнение.
Будто угадав его мысли, Колбенев сказал:
— Да нет, надо ждать. Если бы она прошла здесь раньше нас, то мы бы, по крайней мере, имели возможность помахать ей вслед носовыми платочками, а так… — Вадим развёл руками. — Тихо ведь.
Непрядов кивнул, вынужденно соглашаясь, но в мыслях уже прорабатывал вариант, как за вражиной устремиться в погоню, если она всё же прорвалась. Тогда оставалась ещё возможность попытаться догнать её, используя превосходство в скорости, и «сесть» ей на хвост, обозначив своё присутствие где-то поблизости. Надо полагать, у янки нервы тоже ведь не железные, и любой их наглости есть предел, за которым срабатывает обыкновенный инстинкт самосохранения. Он же, Егор Непрядов, постарается выполнить свой долг, чего бы ему это ни стоило.
А время шло, и вместе с ним возрастало напряжение. Перешли на активный режим «шумо-пеленга», но результат был всё тот же — тишина. Непрядов изнывал от вынужденного бездействия, не зная, к чему приложить всю скопившуюся в нём энергию погони и перехвата. Думалось, только бы выдал Петя Хуторнов пеленг на цель, а уж там — дело техники обозначить себя в более выгодной позиции.
— Горизонт чист, — бесстрастным голосом, будто нарочно испытывая егорово терпение, уж который раз докладывал «ушастый вундеркинд». Но это и без его напоминания было отчётливо видно на командирском пульте. Луч развёртки осциллографа медленно прокручивался по часовой стрелке, и в направлении пролива между островами не было ни единого всплеска. В наушниках так же ничего не прослушивалось, кроме привычного тараканьего шуршания, изредка прерывавшегося певучими посылками гидролокатора.
Сидеть в кресле стало невмоготу. От бессонной ночи ломило спину и тяжелели ноги, будто они были обуты в свинцовые водолазные башмаки. Чтобы размяться, Егор встал со своего места и пошёл по кругу центрального отсека по боевым постам. Нетрудно было заметить, что сидевшие за пультами управления офицеры устали не меньше его. Стараясь как-то подбодрить подчинённых, Непрядов клал им руки на плечи и слегка встряхивал, мол, держитесь, ребята, все вместе мы обставим как надо эту непрошеную вражину, сующуюся к нашим берегам… И люди, храня молчание, понимающе улыбались, кивали в ответ.
Около пульта, за которым восседал Вадим Колбенев, Непрядов задержался, присев рядом на соседнее кресло. Наклонившись, Егор доверительно прошептал:
— Вот тебе и ответ, Вадимыч, на наш спор…
— Ты это о чём? — не понял Колбенев.
— Да всё о том же, о Саблине… — Непрядов поманил пальцем дружка, приближаясь к нему ещё ближе. — Не хотел бы я сейчас в своём экипаже видеть такого вот субъекта, какими бы благими идеями он не вдохновлялся. Представляешь, хорош бы я был, окажись прямо сейчас на месте того командира противолодочного фрегата, которого собственный замполит в трюме запер.
— Я думаю, именно в такой ситуации тебе нечего было бы опасаться, особенно когда нам грозят извне. Хотя бы вот как сейчас, — и покосился на Егора. — Что, разве не так?
Непрядов на это ничего не ответил.
— Командира того можно было бы понять, — продолжал Колбенев. — Ему просто не повезло, что такой заморочный замполит попался.
— А чего жалеть, если он сам кругом виноват, — отвечал Егор. — Командир на своём корабле за всё в ответе. Даже за своего Саблина, которому обязан был в душу заглядывать, чтобы не доводить дело до крайности.
— Ну, наконец-то мы уразумели друг друга, — обрадовался Вадим. — Вот это ты правильно подметил: в душу надо было заглядывать. Ведь я нисколько не оправдываю этого самого Саблина, однако же разобраться хотел бы в истинных мотивах его поступка. И не по той полуправде, как нам велено понимать, а вот почему так на самом-то деле произошло?.. Я вот всё думаю, отчего это у нашего флотского офицерства судьба такая нескладная: его либо, как прежде, за борт выбрасывают, либо вот так, как сейчас, в трюм под замок сажают? И ты знаешь, а ведь поделом! Если прежде такого обхожденья многие из них достойны были, за их мордобой и дворянскую спесь, то теперь — за двуличие и «дедовщину», что своевременно не пресекли. Ты прав, коль скоро не открещиваешься от этих грехов, а с болью пропускаешь через собственное сердце. Ведь на то ты и командир, чтобы во вверенном тебе экипаже не допускать никакой скверны. Если надо, то и вовсе забудь на время берег. Живи, ешь, спи вместе со своими матросами, как батька их родной, пока не сделаешь их настоящими людьми.
— Так ведь всех не переделаешь на свой лад, Вадимыч, — усомнился Непрядов. — Взять хотя бы твоих подопечных старшин. Двое из них — ребята как ребята: самоотверженные, честные. А вот третий…