за пару недель сделали всё необходимое, чтобы обветшавшее в отсутствии хозяев жилище стало не только пригодным, но и удобным для жизни.
Хотя светлейшая княгиня велела было слугам проводить молодого воеводу, чтобы ненароком в сгущающихся сумерках не заплутал, Хельги от провожатых отказался, уверив суровую владычицу, что дорогу пока не забыл. Конечно, после смерти родителей он разводил в том доме огонь только раз или два в свой последний приезд: предков почтить. Непростая жизнь бросала его от Вышгорода до Великой Степи, от Новгорода до Цареграда. Челядью, которая бы присматривала за хозяйством, он обзавестись не успел, нажитую в походах казну хранил в княжеской ключнице, голову приклонял в дружинной избе. Он же не ведал, отправляясь с князем на Итиль, считай, в иной мир, что, подобно героям басен, вернется оттуда с красавицей-женой.
— Ну, коли так, приходи завтра после обедни, — кивнула на прощание Ольга. — И благоверную свою приводи. Столько лет сокол по чужим землям скитался, а настоящее сокровище только в краю дедов нашёл. Береги её. Таких жён, как у тебя, одной на тысячу и то не найдётся.
Уже почти у порога она неожиданно снизошла до Незнамова сына:
— Отправляйся и ты с побратимом, разбойничек. Не пожалеешь. Тебя там тоже новости ждут.
***
Когда они вышли из терема, солнце уже почти опустилось за горизонт, однако Хельги не стал зажигать огня. Судя по уверенности, с которой он правил своим Тайбурылом, верный путь он отыскал бы и в потёмках. Впрочем, возле новых ворот, сиявших в свете заката золотом свежего тёса, он остановился в некотором замешательстве и хорошенько огляделся по сторонам прежде чем постучать. Открыли им сразу. Судя по доброму дымку, поднимавшемуся над новенькой банькой, и доносящемуся из избы запаху свежего печива и всякой домашней снеди, от которой они успели отвыкнуть, их здесь уже ждали. Оказывается, едва они въехали в городские ворота, стоявший в карауле десятник послал отрока принести боярыне добрую весть.
Мурава встретила супруга в замощённом досками на новгородский манер дворе, и раньше, чем обнять жену, воевода принял на руки и поднял на коня сына. Крепенький малыш, уже пытающийся держать головку, серьезно хмурил каштановые, как у отца, бровки и хлопал сонными глазёнками, глядя то на незнакомого дядю, который зачем-то щекотал его усами, то на мать. Больше всего его, кажется, занимал крутившийся сейчас у ног боярыни Малик.
— Как назвала? — спросил Хельги жену в алом свете последних солнечных лучей согласно обычаю, вкладывая в выпростанную из-под мягкого беличьего одеяла ручонку малыша Дар Пламени. Всего через каких-нибудь четыре-пять зим сын воина начнёт учиться этим оружием владеть.
— Дома Лютом, а чаще Лютиком кличем, — улыбнулась Мурава, поправляя на груди выполненное в виде головы пардуса массивное золотое украшение, подарок супруга на рождение первенца. — Волосёнки желтые растут на темечке у него, с ними и родился. Дай Бог, и до Лютобора дорастёт. А что до того, которое в Божьем храме нарекут, то здесь, вроде бы, все давно оговорено. Отец Феофил не возражает. Ты, я вижу, и крёстного привезти не забыл.
Хотя Неждан знал, что имя Илья, на котором Хельги с Муравой остановились сразу же и безо всяких споров, носил среди единоверцев покойный отец боярышни, мысль о том, что они с крестником будут иметь одного святого покровителя, была ему приятна.
«Своих-то чад мне вряд ли дождаться», — подумалось ему.
— Нежданушка! Лада любимый, сокол мой ясный!
Услышав звук милого голоса, снившегося ему каждую ночь, Неждан пожалел, что поспешил сойти с коня. Ноги перестали его слушаться, дыхание перехватило. С высокого крыльца спускалась Всеслава!
Краса ненаглядная предстала пред ним почти в таком же обличии, которое он запомнил в памятный день прошлой Коляды: шерстяная понёва в чёрную и красную клетку, нарядная свита, венец с янтарём работы Арво Кейо, долгая рассыпчатая золотисто-каштановая коса. Разве что в чертах милого, раскрасневшегося от печного жара и волнения лица вместо детской, наивной округлости появилась завершённость, присущая человеку, способному принимать решения и нести бремя ответственности.
Неужто милое наважденье теперь преследует его и наяву? Что это, козни злобной нави или ведовство киевских волхвов? Но почему тогда Хельги смотрит в ту же сторону, осеняя себя крестом? Не может же он видеть чужую грёзу.
— Нежданушка, милый, али совсем меня забыл?
Неужели это всё-таки не сон! Когда Всеславушка потянулась к нему, чтобы обнять, Неждан подхватил её на руки, прижался к губам поцелуем, и только почувствовав вкус её медовых уст, ощутив прикосновение тонких рук, вдохнув яблочный аромат волос, поверил своим глазам. Вслед за дочерью, опираясь на плечо пострелёнка Тойво, сильно прихрамывая и отдыхая после каждого шага, поприветствовать боевых товарищей на крыльцо выбрался дядька Войнег. Так вот о каких новостях предупреждала премудрая Ольга, а ведь он тогда даже не придал значения её словам. Ай да Мурава, ай да боярыня, а ещё утверждает, что не владеет ведовством.
— Всеславушка, любимая! — без устали повторял Неждан, не в силах разжать объятья. Всеслава плакала и смеялась одновременно, и её слезы текли по его щекам.
— Её теперь не только Всеславой, ещё Ксенией зовут, — улыбнулась Незнамову сыну новгородская боярышня. — Такое имя ей выбрала светлейшая Ольга при крещении.
Только сейчас Неждан заметил, что на шее любимой рядом с заветным серебряным волком поблескивает крест.
— Да кому же удалось отыскать этой странницы след? — спросил Хельги, когда они с побратимом и обеими любушками после бани вечеряли в хорошо протопленной избе. Неждан не замечал, как кусок добирается до рта. Всеславушка сидела рядом, и он тонул в её смарагдовых очах, почти не слыша и не понимая, о чём идет речь.
— Инвара благодарите, — улыбнулась Мурава краса, спеша поведать о том, как молодой урман с Харальдом Альвом, взяв хазарский корабль на меч, догнали их караван едва не у Хортицы.
— Я когда её увидел, подумал, что она из иного мира забрать меня, старого, пришла, — покачал головой дядька Войнег.
— Это и немудрено, — усмехнулась Мурава. — Всеслава тогда и в самом деле походила на тень. Одни глаза остались. Я даже опасалась попервам, а не перекинулась ли на неё хвороба хазарского жениха.
Хотя за полгода, проведенных в сытости и довольстве, Всеславушка вновь обрела облик, приличествующий не заморенной полонянке, а достойной дочери добрых родителей, пережитые страдания оставили на ней след, и Неждан собирался сделать все, от него зависящее, чтобы отныне все горести обходили милую стороной.
— А что же Давид? — в переливчатых глазах Хельги сверкнула сталь.
— Харальд с Инваром обещали доставить его к родичам в Испанию, — отозвалась Мурава, виновато опустив