колеса скользили почти беззвучно, карета двигалась все медленнее, увязая в снегу. Кучер безжалостно нахлестывал усталых лошадей — ветер дул им прямо в морду, они то и дело норовили уклониться с пути.
Хорнблауэр обернулся к подчиненным — сквозь переднее окошко проникало совсем немного света от фонаря, так что он еле различал, где они есть. Буш лежал, укрытый одеялами, Браун кутался в плащ, и Хорнблауэр вдруг понял, что очень холодно. Он молча закрыл окно, оставшись в пахнущем кожей тесном пространстве. Он не заметил, когда отпустило оцепенение.
— Храни Господь тех, кто в море в такую ночь, — сказал он бодро.
В темноте его спутники рассмеялись. По их смеху он понял, что они заметили его уныние, жалели его эти несколько дней и теперь радуются первым признакам выздоровления. Интересно, чего они от него ждут? В отличие от него они не знают, что в Париже двоих должны расстрелять. Что толку ломать себе голову, если их стерегут Кайяр и шесть жандармов? Если Буш — беспомощный калека, разве им убежать? Они не знают, что мысль оставить Буша и бежать вдвоем Хорнблауэр отмел с порога. Положим даже, это бы ему удалось. Что ж, он вернется в Англию и объявит, мол, лейтенанта я бросил на верную смерть? Как на это посмотрят? Может быть, посочувствуют, пожалеют, поймут — нет, лучше пусть его расстреляют рядом с Бушем, пусть он никогда больше не увидит леди Барбару, не увидит новорожденного. И лучше провести оставшиеся дни в апатии, чем изводиться несбыточными планами. И все же перемена погоды его раззадорила. Он смеялся и болтал, чего не было с ним после Безьера.
Карета ползла во тьме, ветер ревел. На окна налип мокрый снег и не таял — слишком холодно было внутри. Не раз и не два карета останавливалась, и Хорнблауэр, высунувшись наружу, видел, как кучер и жандарм очищают конские копыта от смерзшегося снега.
— Если до ближайшей почтовой станции больше двух миль, — объявил он, опускаясь на сиденье, — мы доберемся до нее через неделю.
Теперь они, судя по всему, въехали на горку, лошади пошли быстрее, почти побежали, карету мотало из стороны в сторону. Вдруг снаружи донеслись яростные крики:
— Эй! Стой! Тпру!
Карета развернулась и встала, опасно наклонясь на бок. Хорнблауэр бросился к окну и выглянул. Карета остановилась на самом берегу реки: прямо под колесами струилась черная вода. В двух ярдах от Хорнблауэра моталась привязанная к колышку лодка. Другой берег терялся в темноте. Жандарм бежал к лошадям, чтобы взять их под уздцы; они пятились и фыркали, напуганные близостью воды.
Где-то в темноте карета свернула с тракта на проселочную дорогу, кучер еле-еле успел натянуть поводья, не то бы они свалились в реку. Кайяр сидел на лошади и злопыхал.
— Ну, кучер! Ну, мастер! Что б тебе заехать прямо в реку — избавить меня от необходимости писать на тебя докладную! Эй, чего стоите? Хотите здесь ночевать? Вытаскивайте карету на дорогу, болваны.
Снег валил, снежные хлопья с шипением таяли на горячих фонарях. Кучер успокоил лошадей, жандармы отошли в сторону, щелкнул бич. Лошади дернулись, оступаясь, нащупывая копытами опору, карета задрожала, но не тронулась с места.
— Эй! — заорал Кайяр. — Сержант и ты, Пеллатон, берите лошадей. Остальные, толкайте колеса. Ну, разом! Толкай! Толкай!
Карета проехала ярд и опять встала. Кайяр ругался на чем свет стоит.
— Если бы господа вышли из кареты и помогли, — предложил жандарм, — может, мы бы ее и сдвинули.
— Пусть помогут, если не хотят ночевать в снегу, — отвечал Кайяр, не снисходя до того, чтобы лично обратиться к Хорнблауэру.
Тот сперва решил было, что пошлет Кайяра ко всем чертям — это было бы приятно. С другой стороны, он не хотел ради мелочного удовлетворения обрекать Буша на ночевку в холодной карете.
— Идем, Браун, — сказал он, проглатывая обиду, открыл дверцу и выпрыгнул на снег.
Теперь карета стала легче, и на спицы давили пять человек, но сдвинуть все равно не могли. На крутой берег намело снега, усталые лошади беспомощно барахтались.
— Черт, что за калеки! — орал Кайяр. — Кучер, сколько до Невера?
— Шесть километров, сударь.
— То есть, по-твоему, шесть. Десять минут назад ты был уверен, что едешь по тракту. Сержант, скачите в Невер за помощью. Найдите мэра. Именем императора приведите сюда всех здоровых мужчин. Рамель, поезжай с сержантом до тракта, там останешься и будешь ждать, иначе они нас не найдут. Скачите, сержант, чего вы ждете? Остальные, привяжите лошадей. Накройте им спины своими плащами. Согреетесь, разгребая с берега снег. Кучер, слезай с козел и помоги им.
Темень сгустилась. В двух ярдах от горящего фонаря было не видно ни зги, ветер оглушительно свистел, заглушая возню жандармов, которые разгребали снег чуть поодаль. Чтобы согреться, Хорнблауэр притоптывал и хлопал себя руками. Однако снег и холодный ветер бодрили, в карету лезть не хотелось. Он очередной раз взмахнул руками, когда в голове блеснула идея. Он замер с поднятыми руками, потом из нелепого страха, что мысли его прочтут, принялся притоптывать и охлопываться еще более ожесточенно. К лицу прихлынула горячая кровь, как всегда, когда он продумывал смелое решение — когда сражался с «Нативидадом» или буксировал «Плутон» в шторм у мыса Креус.
Чтобы бежать, нужен способ тащить беспомощного калеку. Теперь в двадцати футах от них качалось на воде идеальное средство передвижения — привязанная к колышку лодка. В такую ночь легко сбиться с пути — но только не на реке, достаточно отталкиваться от берегов, и течение понесет их быстрее скачущей лошади. Несмотря на это, план был совершенно отчаянный. Сколько дней они пробудут во Франции на свободе, двое здоровых мужчин и один безногий? Они замерзнут, умрут от голода, утонут, наконец. Однако это шанс, иначе им расстрела не избежать. С интересом Хорнблауэр отметил, что теперь, когда он принял решение, горячка пошла на убыль. Он сообразил, что лицо его сведено грозной решимостью, ему стало смешно, и он снова улыбнулся. В качестве героя он всегда казался себе немного комичным.
Браун топтался возле кареты. Хорнблауэр заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал тихо и обыденно.
— Мы убежим в этой лодке, Браун, — сказал он.
— Есть, сэр, — отвечал Браун таким тоном, словно Хорнблауэр пожаловался на холод, и повернулся к почти невидимому Кайяру — тот мерил шагами снег за каретой.
— Надо заткнуть ему рот, — сказал Хорнблауэр.
— Есть, сэр. — Браун секунду помедлил. — Лучше, если это сделаю я, сэр.
— Очень хорошо.
— Сейчас, сэр?
— Да.
Браун сделал два шага к ничего не подозревающему Кайяру.