кожаном картузе с пуговкой на макушке. У Ломджавая было около десятка галстуков, у Туза — всего-навсего один, дежурный, в косую полоску. Из Грузии Ломджавая частенько с многочисленными родственниками, приезжавшими в Москву, присылали бурдюки с вином и ящики с фруктами. Туз, кроме солдатского вещмешка с крепким самосадом да доброго куска соленого сала, ничего другого из дому не привозил и жил только на стипендию.
На спинке стула, стоявшего рядом с койкой Туза, висела аккуратно расправленная, выцветшая военная гимнастерка. На правой стороне ее, чуть повыше клапана карманчика, темнели две одинаковые узкие полоски: когда-то на этом месте были нашиты две ленточки — желтая и красная. Два ранения: легкое — под Речицей и тяжелое — под Варшавой. Об этом Алексей узнал случайно, когда однажды в ноябрьские праздники выпили с Тузом и разоткровенничались. Несмотря на то что Туз был старше Алексея на шесть лет, он никогда не показывал своего старшинства, не кичился своим положением: он был членом факультетского партийного бюро.
На спинке стула Ломджавая висела шелковая белая тенниска и яркий галстук, привезенный, по его словам, из Чехословакии одним знакомым. Раскрытая пачка «Казбека» на тумбочке и кисет с махоркой на стуле в первый раз заставили Алексея по-новому взглянуть на разницу в условиях жизни Туза и Ломджавая.
Рядом с койкой Алексея — голова к голове — стояла койка Ивана Коврова, парня из-под Воронежа, прозванного «крепостным» за то, что тот во время ночных споров по философии или праву вскакивал с постели и, размахивая длинными руками, шлепал босыми ногами по полу. В коротких трусах и длинной, до колен, холщовой ночной рубашке, из-под которой не было видно трусов, он в эти минуты действительно напоминал парубка-простолюдина из кинокартин о далеком прошлом. Теперь он лежал с таким недовольным выражением лица, будто, засыпая, так и не доказал, что Гегель гений и что все-таки наши философы не до конца оценивают его величайший вклад в науку.
За гардеробом, отгороженная большой географической картой — это местечко называли «котушком», — стояла койка Бориса Кайдалова. Он сладко всхрапывал. Высокий и тонкий, с девичьим голоском, по характеру женственный и нежный, безукоризненно честный, он был любимцем комнаты. Прозванный Ковровым «человеком в клетке» за обособленное положение в комнате, он, нежно улыбаясь в ответ, окрестил того однажды «крепостным» и эту кличку припечатал ему на все годы учебы. Борис всегда улыбался. Улыбался даже тогда, когда Туз отчитывал его за слабохарактерность и за то, что ему, как бывшему гвардейскому лейтенанту-танкисту, имеющему два боевых ордена, не к лицу попадать под башмак девушки с биологического факультета, о которой ходили не очень лестные слухи. В самые критические минуты гнева Борис мог только сказать: «Ну как тебе не стыдно!» или «Ну и ладно, подумаешь...». Но даже и за бесхарактерность его любили.
С товарищами по комнате Алексей сжился, знал слабости каждого и ценил достоинства. Перед Тузом он втайне преклонялся: умен, честен и прям. С таким можно пойти в разведку, такому можно рассказать тайну сердца.
Случайно взгляд Алексея остановился на вешалке, где рядом висели черная, заломленная на новейший манер шляпа Ломджавая и местами облупившийся, кажущийся в рассветный час серым кожаный картуз Туза. Кожаный картуз... Чем-то напоминал он Алексею картузы красногвардейцев.
Алексей потихоньку достал из папки лист бумаги. Стало уже так светло, что можно было писать без электричества. Он просидел около получаса. А когда из открытых окон послышались звонки первых трамваев и дворники зашаркали метлами по мостовой, он повесил на дверцы гардероба лист, на котором жирными буквами было выведено:
Посмотрю я на вешалку ржавую,
И бросаются мне в глаза
Меньшевистская шляпа Ломджавая,
Большевистский картуз Туза...
Над кроватью сибиряка Латынина он приколол к бумажному коврику лист со стихами:
Чита — город областной,
Хорошо там жить весной,
Чита — город окружной,
Для народа он нужной.
Чита — город первый в мире
По Восточной по Сибири.
Куда хошь можешь пойтить,
Чего хошь можешь купить.
Засыпая, Алексей слышал, как за окном на тополях кричали вспугнутые грачи, и крик этот унес его на пашню... За трактором тянулся многолемешный плуг, а по черным, отливающим нефтяной масленичностью бороздам, выискивая червей, важно и неторопливо расхаживали грачи...
8
До милиции было не больше десяти минут ходьбы. Мысленно обдумывая предстоящий разговор с начальником паспортного стола, Наташа не заметила, как поднялась на второй этаж и постучалась в дверь, на которой висела табличка: «Начальник паспортного стола лейтенант А. И. Севрюков».
Лейтенант был неумолим. Его вежливый и несколько насмешливый тон раздражал Наташу. Она возмущалась:
— Это же формализм! Вы понимаете — формализм. Я прихожу второй раз — и бесполезно.
— А вы не ходите, гражданка, без справки. От вас всего-навсего требуется маленькая справочка о допуске к экзаменам, — невозмутимо отвечал начальник паспортного стола.
— Я вам в третий раз объясняю, что заведующий аспирантурой болен, а кроме него, никто такой справки выдать не может. И потом я коренная москвичка!
— Справочку, справочку...
Возмущение Наташи достигало предела.
— Вы человек или!..
— Или милиционер, вы хотели сказать? Да, я человек и милиционер, но без справки не могу.
— Прошу не иронизировать. Я настаиваю на вашей визе о прописке или пойду в Окружную избирательную комиссию. Я буду жаловаться!.. Вам никто не позволит лишать меня избирательного права из-за простой формальности.
— Пожалуйста. Адрес Окружной комиссии я вам дам. Только заранее предупреждаю — зря потеряете время. Там вам скажут то же самое.
— Хорошо. Тогда как пройти к начальнику вашего отделения? — внешне спокойно спросила Наташа.
— Вот это иное дело. В порядке исключения начальник может разрешить. Только сам начальник сейчас в отпуске, его замещает другой товарищ, начальник уголовного розыска. Как выйдете — шестая комната направо.
Не замечая дежурного милиционера, который поднялся ей навстречу, Наташа, держа документы в руках, без стука вошла в кабинет начальника уголовного розыска. В дверях она остановилась и — окаменела... Начальник стоял к ней спиной. Голос его, широкие плечи, овал головы, прическа так напомнили Николая, что Наташа растерянно попятилась назад.
— Еще раз повторяю — никаких исключений! — гулко разносилось в просторном кабинете. — Что, что? Перины? Родители? Направьте эту делегацию сейчас же ко мне!
Начальник уголовного розыска повернул голову. Она увидела его профиль. Он! Николай!..
Наташа не почувствовала, как из ее рук выпали документы. Неслышно, на цыпочках, она вышла из кабинета. По коридору шла как во сне.
— Ну как, разрешил? — спросил попавшийся навстречу