Гидеон приподнялся, заоглядывался, Паола подлетела к нему:
— Цел?
— Меч!
— Там… сейчас.
Паола кинулась к мечу, но первым успел какой-то гном. Выдернул из сугроба, швырнул рыцарю. Тот поймал. И замер, глядя Паоле за спину.
Девушка обернулась.
Закрывая небо, надвигалась на сражающихся исполинская угловатая фигура. Две. Одна совсем темная, черная в черноте ночи, другая — взблескивающая инеистым звездным блеском. Длинно и безнадежно выругался стоящий рядом гном. Тень закрыла луну, мрак обрушился на землю, задрожали ели, сбрасывая с лап груз снега. Гидеон схватил вдруг Паолу за руку:
— Беги. Это безнадежно.
С ума сошел, хотела ответить Паола, никуда я без тебя не побегу.
— Ты обещала, помнишь? — резко добавил рыцарь. — Вернись домой, ты нужна там. А здесь…
Не договорив, прыгнул к упавшему магу, вздернул на ноги:
— Командуй, Тьма тебя дери! Что делать?
Маг очумело затряс головой, Паола махнула крыльями, направляя на него целительную силу. Гном выпрямился, сверкнула руна заклятия, рассыпалась ледяными брызгами в надвигающейся тьме.
А йети, кажется, добить успели, невпопад подумала Паола.
В этот миг обрушилось небо.
Так показалось Паоле. Дрогнула земля, уходя из-под ног. Выскочила из тени луна, залив поле боя льдисто-белым светом. И в этом свете Паола увидела, как на Гидеона и гномьего мага упало ледяное сияние. Заискрилось и застыло колючими торосами. Фигуры человека и гнома едва угадывались в прозрачной толще льда… внутри… внутри.
А потом на сковавшую их ледяную глыбу обрушился исполинский каменный меч, и лед с хрустом разлетелся вдребезги, смешав в куче осколков то, что несколько мгновений назад было живыми существами.
Льдисто-белый свет, хруст, дробный стук осколков льда по застывшей корке снега, по камням, по еловым лапам. Срывающий горло крик. Сияние над головой. Мгновенное понимание: следующая — я. Рев йети, укол изумления: не добили? Колючий снег и вымораживающий до костей ветер — тараном в грудь. Острая боль в крыльях, мельтешение снега и скал, и темнота.
Тепло — это было первое, что осознала Паола.
Девушка открыла глаза. Моргнула несколько раз. Стоявшая вокруг кромешная тьма и не подумала рассеиваться. Даже глубокой ночью, и то должно быть светлее; может, она в недрах горы? Но как, почему?
Последнее, что Паола помнила более-менее отчетливо, — смерть Гидеона. Смерть — девушка только сейчас поняла это, вдруг, резко и остро — окончательная и безвозвратная. Даже если у горцев есть эликсир… нет, конечно же, у них есть… даже если они пожелают истратить бесценный флакон на человека…
Не соберешь.
И тела не осталось.
Паола застонала.
Словно разбуженное этим звуком тело откликнулось болью. Болело все. И не разберешь, где ранена, как… Прикусив губу, девушка попыталась шевельнуться, ощупать себя. Правая рука не слушалась, отзываясь на малейшие движения рвущей сознание болью. Сломана? Левая — шевелилась, но с трудом. Паола пошарила вокруг. Снег… снег… острые, угловатые ледышки… хвоя… ветка!
За ветку удалось ухватиться, а с опорой — и встать. Ноги держали с трудом — но держали. Хвоинки щекотали лицо, Паола глубоко вдохнула, перед глазами заплясали, извиваясь, фиолетово-желтые молнии. Та-ак… похоже, грудь помята, и дай-то бог, чтоб ребра не сломаны. Ничего, сейчас… сейчас. Все исцелить точно сил не хватит, но…
Попытка махнуть крыльями так и осталась всего лишь попыткой. Девушку бросило в холодный пот. Сломаны? Тогда она погибла. Силы закончились. Паола села в сугроб, а потом и легла, свернувшись клубочком, — устроиться так, чтоб ничего не болело, не получилось, зато холодный снег под лицом успокаивал.
За миг до того, как сознание уплыло, девушка подумала: нет, не гора. Лес.
Очнулась от тяжелого содрогания земли. Сверху сыпались комья мокрого, липкого снега, и не было сил шевельнуться, смахнуть хотя бы с глаз и губ. А дрожь накатывала волнами и утихала, словно судороги, словно тяжелое биение исполинского сердца.
Тут Паола поняла, что это, и шевелиться сразу расхотелось. Великаны идут.
Девушка замерла, сжавшись. Земля стонала, гудела, прогибалась под нестерпимой тяжестью, все ближе, не найдут, так растопчут, и один только Всевышний ведает, что лучше. Наверное, подумала Паола, я должна молиться сейчас. Только вот понять бы, о чем.
Гул стал невыносимым, наполнив голову до краев. А потом мелькнул свет. В глаза девушке ударил тонкий, как игла, солнечный луч.
Вот когда она поняла, что такое «сидеть, как мышь под метлой». Казалось, сердце не выдержит, попросту взорвется от страха. Казалось, еще мгновение — и все. Но когда ожидание последнего мгновения стало совсем уж невыносимым, Паола вдруг поняла, что шаги отдаляются.
Они уходят?
Да… кажется, да.
Паола еще долго лежала, не двигаясь, приходя в себя после пережитого ужаса. Земля дрожала все меньше, на смену гулу и треску пришла глубокая, испуганная тишина. И в этой тишине Паола подумала вдруг: но где же остальные? Что с ними? Неужели погибли — все?
Эта мысль оглушала. Хотя, по большому счету, что ей горцы, когда Гидеон… Паола всхлипнула, слизнула с губы снег, почему-то соленый, и сказала себе: Гидеон хотел, чтобы ты вернулась.
Со второй или третьей попытки Паола смогла сесть. Осмотрелась, и ей стало понятней, как она прожила эту ночь. Если, конечно, вообще можно понять человеческим разумом то, что верней всего будет назвать чудом, милостью Небесного Отца. Как видно, морозное дыхание йети снесло ее вниз с обрыва, чем и уберегло от смертоносного внимания великанов. Ценой переломов, но тут уж — что поделаешь. Спасибо и на том, что упала в глубокий сугроб, наметенный у подножия нависшей небольшим козырьком скалы. А упавшая следом могучая ель — повезло! — накрыла ее крышей, зацепившись за козырек, и задержала широкими лапами рухнувший следом снег. Заодно и маскировка вышла — нарочно не придумаешь лучше. Убежище, защитившее и от ночного холода, и от метели, и от вражеских поисков.
Спасибо Всевышнему за спасение жизни, большего вряд ли стоило желать. Вот только что делать теперь? Когда каждое движение отдается болью, исцеление недоступно, а попытка отлежаться грозит тем, что от голода совсем ослабнешь… Девушка сорвала несколько хвоинок, сунула в рот. Разжевала. Терпкая горечь не насытила, конечно, но взбодрила. Подожду, решила Паола. Отлежусь до завтра. За один день не оголодаю, зато искать уж точно перестанут. Только ложиться не надо, сидя все же как-то более живой себя ощущаешь.
Паола завозилась, устраивая себе удобное лежбище. Нужна подстилка из лапника, причем сделать ее нужно так, чтобы не обрушить ни саму елку, ни укрывший ее снег. А отломить ветку одной рукой совсем не просто… но, с другой стороны, чем сложней задача, тем большего внимания она требует. Тем легче не думать о другом.
Когда гнездо из лапника было готово, Паола едва сознание не теряла от боли и усталости. Устроившись как смогла удобно, она осторожно вздохнула и прислушалась к ощущениям. Плохо, но могло быть и хуже. Кажется, даже без крыльев целительная сила потихоньку делала свое дело. Вот только на сколько растянется это «потихоньку»…
Под руку попалась шишка. Очистив ее от снега, девушка принялась неторопливо отколупывать чешуйки, кидая в рот крошечные семечки. Она старалась сосредоточиться на этом простом действии и ни о чем не думать. И у нее даже получилось.
Подняться по крутому скалистому склону без помощи крыльев и всего лишь с одной более-менее работающей рукой, да еще и когда каждый глубокий вздох отдается болью в груди… Паола карабкалась чуть ли не ползком, хваталась за чахлые кусты, обдирала пальцы о камни. Сбивала колени. Всхлипывала, кусая губы, подстегивая себя то молитвой, то грязной бранью. Чем дальше, тем больше понимая: остаться живой и даже худо-бедно на ногах, свалившись по такой круче ночью в беспамятстве — самое настоящее, истинное чудо.