с еле слышным шорохом. В лицо мне пахнуло ночной прохладой – очень кстати. Холода я не боялся. Более того, чем холоднее, тем лучше. Я бы хотел, чтобы все вокруг заледенело и покрылось инеем в полном соответствии с моим настроением, с неутолимой жаждой мести. Я долгие месяцы ждал этого момента и твердо решил наслаждаться каждой секундой. Не помню, кто сказал, что месть – это блюдо, которое подают холодным, но он хорошо знал, о чем говорил. Наверняка был нулем. Я планировал все крайне терпеливо, но вот наконец настал момент, которого я ждал с того самого дня, когда умер мой брат.
Я смотрел, как Сеффи сворачивает ко входу в многоквартирный дом, знававший лучшие дни, но едва ли худшие. Она поднялась на четыре истертые каменные ступеньки, потом осторожно согнула колени – не спину – и поставила сумки на крыльцо, прислонив к ногам, чтобы не упали. Я оглядел обшарпанный фасад. Этот квартал, весь этот район считался белым. Крестов здесь было совсем мало, и они жили разобщенно – как правило, это были так называемые либералы и богема, а может, просто бедняки, которым не найти жилья в другом месте. Я в очередной раз удивился, почему Сеффи ютится в этих трущобах, а не осталась жить, как избалованная маленькая принцесса, в фамильном особняке в окружении фамильных акров. Причина могла быть только одна. Очевидно, мамаша с папашей выставили ее вон, когда узнали, что она беременна.
За что ей дали пинка под зад – за то, что забеременела, или за то, что забеременела от нуля? Нули с Крестами не путаются, иначе потом хлопот не оберешься. И уж точно не стоит этого допускать, если носишь фамилию Хэдли. Папаша Сеффи сумел выплыть после развода с ее мамашей и даже умудрился стать наиболее вероятным кандидатом на следующих всеобщих выборах как глава своей партии. И он сумел выплыть и пережить неизбежный после развода прыжок в политическую неизвестность только благодаря тому, что разыграл карту «мы или они».
Что он там говорил во время теледебатов?
«Все здравомыслящие жители нашей страны озабочены – и по праву – притоком нелегальных иммигрантов. (Тут на экране показывают шлюпку, набитую несчастными нулями и, похоже, готовую потонуть в любую секунду.) При всем желании, даже самом искреннем, мы не можем принять в нашу страну всех неимущих на свете. У нас нет ни места, ни ресурсов. Статистика преступности взмыла до небес. (На экране показывают нуля, отбивающегося от двух полицейских-Крестов, которые надевают на него наручники.) Очереди на государственное жилье все растут, а нелегальные иммигранты каким-то образом умудряются вклиниться в нее и заселиться первыми. Всему есть предел. Мы, правительство, готовы к решительным действиям с целью остановить наплыв… и та-та-та, и бу-бу-бу…»
В разжигании ненависти между нулями и Крестами эта речь не знала себе равных. Снимаю шляпу перед его спичрайтером. Идеальное сочетание возмущения и эмоциональной риторики. «Наплыв» нулей-нелегалов, озабоченность «здравомыслящих» граждан нашей страны, словом, древняя игра в «кто не с нами, тот против нас». Нет лучше средства разогнать кровь, чем хорошая доза расизма. Папаша Сеффи. Я ненавидел его почти так же, как саму Сеффи. Ненависть… До смешного мягкое слово. Словно мыльная пена по сравнению с тем, что я чувствовал к Сеффи. Слово «ненависть» не описывало этого даже примерно. Ему недоставало ни возвышенности, ни глубины, ни широты, ни величины, чтобы приблизиться к тем чувствам, которые я ощущал к убийце брата.
– Да пошевеливайся ты! – произнес я одними губами, глядя, как Сеффи роется в бездонных карманах пальто в поисках ключей.
Ей пришлось по два раза забраться в каждый, чтобы наконец найти их. Она отперла входную дверь, потом снова согнула коленки, чтобы подхватить покупки, и вошла в дом. Трудно, наверное, наклоняться, когда у тебя брюхо как огромный мяч. Я припарковался напротив дома и заглушил двигатель, как раз когда Сеффи закрыла входную дверь за собой. Глянул в зеркала, проверил, что делается на улице. Все идет как по маслу. Лишнего внимания я не привлек. Отлично! В сущности, улица была пустынна. Я поглядел на фасад дома Сеффи. Мне было известно, что она живет на втором этаже. Я знал номер ее квартиры. Знал распорядок ее дня, знал, когда она ложится спать. Мало было такого, чего я не знал бы о ней. После того как она убила моего брата, ее папаша следил, чтобы ее всюду сопровождал полицейский эскорт, но этого хватило меньше чем на месяц. А сюда она переехала сразу после казни Каллума, и недели не прошло. Мы с товарищами из Освободительного Ополчения следим за тем, чтобы знать все о жизни и перемещениях власть имущих и их близких. Нас, может быть, и не очень много, зато мы отлично организованы, более того, правительство и полиция знают об этом.
А скоро узнает и Сеффи.
Меньше чем через минуту в одном из ее окон на втором этаже зажегся свет – словно открыла глаз ленивая кошка. Сеффи дома. Она у себя наверху и совершенно одна. Я увидел силуэт Сеффи: она подошла к окну и задернула занавески.
Она что, посмотрела в мою сторону?!
Спокойно, Джуд! Она не знает, что ты здесь. Даже не знает, жив ты или мертв. Она тебя не видит. Не вздумай идти на попятный!
Я наблюдаю за тобой, Персефона Хэдли. Я здесь, внизу, и я наблюдаю за тобой. А чуть позднее, вечером, в нужное время, я нанесу тебе краткий визит. Вот она, вся твоя жизнь, Персефона Хэдли. Восемнадцать лет. На седьмом месяце. Девушка, которая убила моего брата, девушка, чьи руки по локоть в его крови.
Персефона Хэдли.
Девушка, которая сегодня умрет.
Глава 2 × Минерва
– Сеффи, где ты была?
Я поежилась. В квартире Сеффи было гораздо теплее, чем в коридоре снаружи. Я просидела под дверью Сеффи целую вечность и мало того что отморозила попу – еще и терпела крайне