показывай им, Каллум, как тебе страшно. Не показывай, как сильно ты хочешь вцепиться в них и умолять не убивать тебя. Не показывай…
– Каллум, убери руки за спину, – негромко просит Джек.
Я смотрю на него. Странно… Глаза у него подозрительно поблескивают. Надо его утешить. Никаких слов, только кратчайшая улыбка в благодарность за жалость – а потом я поворачиваюсь и складываю руки за спиной, чтобы на меня надели наручники.
– Не желаете ли вы поговорить со священником или получить какое-то духовное наставление? – спрашивает Джустини.
Я мотаю головой. При жизни я не был верующим, так что сейчас было бы лицемерием звать кого-нибудь.
При жизни…
Но я еще не умер. Еще нет. Дорога каждая секунда. Еще есть время. Нельзя терять надежду. Я должен надеяться до самого конца. Ведь и раньше случались чудеса. Дверь в камеру открывается шире. Джустини возглавляет процессию, по обе стороны от него идут два надзирателя, которых я раньше не видел. Джек шагает рядом со мной.
– Держишься молодцом, парень, – шепчет он. – Будь сильным. Осталось недолго.
Меня ведут по длинному коридору. Я здесь раньше не бывал. Предвечерний свет льется в высокие окна, по полу вокруг меня пляшут солнечные зайчики. Свет такой яркий, что я вижу, как вертятся в воздухе пылинки. Кто бы мог подумать, что пыль может быть такой сверхъестественно прекрасной. Я стараюсь идти помедленнее, впитываю каждый звук, каждую картину. Стараюсь, чтобы каждый миг тянулся целую жизнь.
– Удачи тебе, Каллум!
– Плюнь им в лицо!
– Пока, Каллум!
Я не знаю, кто окликает меня из камер с одной стороны коридора. Возникает искушение повернуться и посмотреть, кто стоит за этими анонимными возгласами, но это займет слишком много времени. А у меня его больше нет. Я смотрю прямо перед собой. В конце коридора открывается дверь. Снова слепящий солнечный свет. До чего же чудесный день. Мы выходим наружу. Я останавливаюсь как вкопанный. Лица. Целое море лиц, больше, чем тогда, когда собирались повесить моего отца. Множество Крестов – пришли посмотреть представление. Но солнце светит мне в лицо, слепит глаза. Я почти ничего не вижу. Кроме того, мешает эшафот с виселицей. И петля, тихонько покачивающаяся над головой на вечернем ветру.
Не смотри на нее.
Мне хочется плакать.
Господи, прошу Тебя, не дай мне заплакать.
Господи, прошу Тебя, не дай мне погибнуть.
Джустини с охранниками отходят на край эшафота. Джек ведет меня к ступеням. Я поднимаюсь. Он идет следом.
– Прости меня, Каллум, – шепчет он.
Я поворачиваю голову:
– Джек, не дури, ты не сделал ничего плохого.
– Ты тоже, – отвечает Джек.
Я останавливаюсь и улыбаюсь ему:
– А вот за это спасибо.
Мы уже на эшафоте. До петли меньше метра. А под ней закрытый люк. Я поворачиваюсь и смотрю на начальника тюрьмы. Рядом с ним стоит кто-то еще – светловолосый нуль в черном костюме. Он переходит к длинному рычагу. Этот рычаг откроет люк.
Моя жизнь в его руках.
Я не хочу умирать…
Еще есть время. Еще есть надежда.
Я обвожу толпу взглядом, всматриваюсь в лица, ищу ее среди зевак. Но я ее не вижу. Вот бы увидеть ее в последний раз… Где же она? И здесь ли? Сеффи. И мой ребенок, которого я никогда не увижу. Никогда не возьму на руки. Никогда не скажу: «Привет, я твой папа».
Здесь ли она?
Боже, прошу Тебя…
– Сейчас я надену на тебя капюшон, – тихо говорит Джек.
– Я не хочу.
Как я увижу ее в толпе, если мне наденут мешок на голову?
– К сожалению, у тебя нет выбора. Таковы правила, – извиняющимся тоном говорит Джек.
Он натягивает мне на голову мешок. Я отшатываюсь. Нет, я не пытаюсь убежать. Я просто хочу ее увидеть… в самый последний раз… Мешок у меня на голове, натянут до самых плеч. Перед глазами черно, как ночью. Джек берет меня за руку и ведет к петле.
Господи, прошу Тебя, я не хочу умирать…
Сеффи!..
Слезы текут у меня по лицу. Теперь я понимаю, как хорошо, что на меня надели мешок.