Читать интересную книгу Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

— Где?!

— Да вон под тем кедром сидел, — объяснил Во-Боннер тоном человека, отвечающего на простейший вопрос, и опять повернулся к мячу.

С минуту маячила вероятность того, что и здесь, как в Билбери, произойдет убийство, но мощным усилием воли Джо сдержался. Он не выхватил клюшку у слабоумного старца, чтоб вышибить ему последние мозги, если это мозги, конечно. Он даже сумел дождаться, пока тот завершит новый удар, снова неудачный.

— Сейчас он там не сидит…

— Конечно. Как же он может? Он гулять пошел.

— Куда?

— Что — куда?

— В какую сторону он пошел? И когда?

— Вон, по Уолсингфордской дороге, минут двадцать назад.

Во-Боннер раздраженно фыркнул, когда собеседник сиганул от него, точно пуля. Не нравились ему молодые люди, а уж таких прытких он терпеть не мог.

18

Булпит и Адриан закусывали на борту «Миньонетты» сэндвичами от «Гусака и Гусыни» и бутылочным пивом. Ленч проходил в молчании — Булпит, занятый своими замыслами, едва ронял слово-другое, Адриан, обремененный заботами, и вовсе молчал. Мысли о том, что каждая минута приближает приезд княгини, а он никак не может связаться с Табби, подтачивали боевой дух.

От картин грядущих бедствий его оторвал вопрос хозяина. Булпит был из тех, кто, когда не спит и не ест, так и сыплет вопросами. Едва дожевав последний кусок и отерев рот розовым платком, он тут же открыл шлюзы:

— Послушай-ка, а как ты познакомился с Джин? Адриан объяснил, что встретились они в гостях. Булпит незамедлительно поинтересовался, где.

— В одном поместье. У таких Уиллоуби.

— Ничего люди?

— Да, вполне.

— Друзья, что ли?

— Да.

— И ее?

— Да.

Булпит покивал. Он попал в свою стихию.

— Как все получилось-то? Влюбился, значит, с первого взгляда?

— Да. Хм, да.

— Прям как громом?

— Ухм… Да.

— Моргнуть не успел.

— Да.

— Так оно лучше всего, верно?

— Да.

— И, значит, тайну храните?

— Да.

— Ее идея?

— Да.

— Хочет, чтоб ты сначала разжился?

— Да.

— А тут наш милорд возьми да прознай про все?

— Да.

— И стал за тобой гоняться?

— Да-а…

Булпит вздохнул, скорбя о необузданности английских помещиков.

— Это он зря. Любовь, это самое, правит миром, верно я говорю?

— Да.

— То-то! — подхватил Булпит. — Правит, как угорелая. Я против этих всяких разлук. Конечно, милорда я понимаю. Ты ведь у нас не при деньгах, верно я говорю?

Адриан признался, что доходы его невелики.

— Вот, вот, — мудро заметил Булпит. — Наш милорд — крутой дядя. Ведь как он смотрит — дочурка, можно сказать, овечка…

Он вопросительно выкатил блестящий глаз. Адриан покивал.

— Овечка, стало быть, отдала сердце скромному, бедному человеку. Что тут делать, а? Как говорится, прихлопнуть огонь. Вот они, аристократы. Видно, от того, что крестьян очень мучали. Милорда и винить нельзя, такое уж воспитание. Не может уразуметь — любовь, это самое, побеждает все.[90] Когда-то я исполнял такую песенку… Как там? А, да, — и, следуя своей неизменной привычке, Булпит прикрыл глаза. — Вот, «Хвастай богатством, в замке живи, тра-а-ля-ля… Нет ничего сильнее любви, тра-а-ля! Любовь побеждает все, о-о-о, о-о, о-о!»

На финальной ноте, как бы выполнив неприятную, но необходимую работу, Сэм раскрыл глаза и нежно вылупился на Адриана.

— Слушай, не дергайся ты из-за милорда! Ну его к бесу. Действуй! Женись, нечего тут суетиться. Мне моя племянница нравится. Нужно ей счастье? Нужно. Значит, когда она выйдет замуж, в тот самый день, я ей дарю полмиллиона долларов! Да-с.

На несколько минут в салоне «Миньонетты» воцарилась гробовая тишина, к полному удовольствию Булпита. Он отлично понимал, что заявление его — сенсация, и был бы весьма разочарован, получи в ответ небрежное «Вот как?» Что ж, рассчитывал поразить собеседника — и пожалуйста, поразил.

Это слабо сказано. Все его способности — и умственные, и физические — отключились напрочь. Чувства Адриана, хотя он и не подозревал об этом, в точности походили на чувства несчастливцев, которых Булпит оглушал бутылкой по голове в дни горячей юности. Глаза у них стекленели, ноги — деревенели, изо рта вырывался хрип. Еще повезло, что он уже поел, иначе непременно поперхнулся бы, проглоти все это одновременно с ветчиной из «Гусака и Гусыни».

Протекла полновесная минута, прежде чем Адриан сумел кое-как сладить со связками. Голос у него вырывался хрипением, словно это вешал через мегафон дух на спиритическом сеансе.

— Полмиллиона!.. Долларов!..

— Да. — Булпит выдержал паузу, крутя пальцами. — То есть сто тысяч фунтов, — присовокупил он, измученный делением на пять. — Ничего кусманчик, э? На такие деньги уж можно обустроить, как говорится, семейный очаг.

Адриан, идя ко дну, пускал невидимые пузыри.

— Разве вы богаты? — не сумел удержаться он, хотя понимал, задавать такой вопрос очень глупо, бедный не станет пошвыриваться полмиллионом. Ну, хорошо, налетит порыв, а он наступит ему на горло, сознавая, что денежки лучше приберечь в старом дубовом сундуке. Но Булпит вроде бы не раздосадовался.

— А то! — приветливо подтвердил он. — Денег у меня навалом.

— Однако! Сто тысяч!

— Да, тряхануло тебя капельку, — радостно признал Булпит. — Дыши ровно, сынок. Это мне — тьфу. Я, понимаешь, миллионер. — Поднявшись, он стряхнул с жилета крошки. — Ладно, пора. У меня свидание.

— Но…

— Ничего, ничего. С нашим удовольствием. А зачем еще деньги? Их только и тратить на… это… хе-хе… счастье юных сердец!

С этой достойной восхищения сентенцией, сопроводив ее благожелательнейшей улыбкой, Булпит направился к шкафу, где хранилась повестка для Ванрингэма. Он вынул ее, любовно оглядел и двинулся к выходу. Взглянув на часы, он порадовался — еще не так поздно. Выкроит даже минутку заскочить в «Гусака и Гусыню», освежится послеобеденной кружечкой, перед тем как бежать на свидание. Он пришел к мысли, что разливное пиво по лицензии превосходит бутылочное, и решил проверить ее научным экспериментом.

В салоне остался молодой человек, для которого солнце, минуту назад ослепительно воссиявшее, уже стремительно тускнело. Адриан только что вспомнил свое письмо изысканным слогом и неудержимое ликование резко сменилось отчаянием.

Мысль о письме снедала его, точно кислота. Он корчился в агонии души, словно легендарный индус, который выбросил жемчужину, стоившую дороже, чем все его племя. Адриана Пика терзали горчайшие сожаления. Чувства его были сродни чувствам человека, который удачно сбыл акции сомнительней шахты, а на следующее утро вдруг прочитал в газете, что там обнаружен золотоносный пласт.

Но молодые люди, которых подпирает нужда, сильны духом. Стертые в пыль, они поднимаются. Минут десять Адриан сидел в кресле куль кулем, словно его огрели бутылкой. Потом, словно солнечный лучик, брызнувший из-за туч, в глазах его заиграл блеск. Перед ним забрезжил выход.

Через минуту он уже спешил по тропинке к «Гусаку и Гусыне». Только совсем уж черствая душа отказала бы ему в восхищении. По опыту Адриан знал: «Гусак и Гусыня» — именно то место, где в любую минуту может возникнуть сэр Бакстон со своим хлыстом. Никто лучше него не понимал, что ступает он на опасную территорию, но он не дрогнул. Тело его, возможно, и цепенело, но душа полнилась отвагой. На борту «Миньонетты» не нашлось письменных принадлежностей, только в «Гусаке и Гусыне» мог он раздобыть их. Ради того, чтобы достать бумагу, написать новое письмо и послать его в Холл с нарочным, Адриан готов был пойти на любой риск.

Не успел он дойти до калитки, ведущей на дорогу, как по другую сторону живой изгороди зарокотала машина, а там — и промчалась мимо. Она завернула за поворот и исчезла в направлении Уолсингфорда, но он все-таки успел заметить, что за рулем сидела Джин, а рядом — ее отец, специалист по охотничьим хлыстам.

Блаженное облегчение разлилось в душе Адриана. Во-первых, баронет не явится; во-вторых, Джин уехала куда-то и можно не торопиться. Можно неспешно шлифовать фразы, наверняка зная, что письмо попадет в Холл до ее возвращения.

В гостиницу он вошел почти прогулочным шагом и почти небрежно обмакнул перо в непонятную черную жидкость, сходившую в «Гусаке и Гусыне» за чернила. Вскоре перо заплясало по бумаге, если можно так выразиться о пере, которым несколько месяцев пользовались только для прочистки трубок. Адриан углубился в дело, слова лились словно масло.

Он умолял Джин напрочь забыть то, первое послание. Написано оно, каялся он, в припадке чернейшей депрессии, которая порою нападает на всех. Он даже предполагал, что, скорее всего, находился в помутнении рассудка. Но сегодня, заверял он, туча развеялась, он снова видит все ясно.