– К Маэру пойду, – бросил Вейнер, а сам подумал – не поможет старик. Он сам все на место расставить должен. Просто – третий лишний должен уйти.
Посидел и двинулся на выход. Дверь открыл – Радиш стоит, мрачный, словно похоронил кого.
Вейнер двери прикрыл, а сам в глаза полусонно смотрит: чего?
– Не вздумай, – разжал тот губы. – Жизнь сегодня черная, а завтра белая. Сойдешь с черной, не узнаешь, какая она – белая.
Шах выпрямился, сверху вниз на него уставился:
– Что в голову пришло?
– Не надо, Вейнер, я все знаю. Не будь слабаком.
Шах голову склонил, криво усмехнувшись. Постоял и поперек к себе, дверь пнул. Уставился на друга с ухмылкой, только не желчной – горькой:
– Не переживай. Я, может и слабак, но ждать умею. И потом, любопытный до неприличия. Очень хочу узнать какая она, полоса белая.
Захлопнул и привалился к поверхности. И подумалось – а ведь прав может оказаться пророк Радиш – может все еще будет?
Глава 40
Эрика то и дело просыпалась, желая потрогать животик и убедиться, что он на месте. Только сейчас она начала понимать, что действительно ждет ребенка. Но Эрлану это было не менее важно, чем ей, потому просыпаясь ночью, она неизменно натыкалась на его ладонь, и улыбалась, накрывая своей и чувствуя, как в них начинает что-то упираться изнутри.
– Маленькая ручка, – прошептала.
– Маленькая ножка, – в тон прошептал Эрлан на ухо. Эя вздрогнула и заулыбалась, покосившись на мужчину:
– Ты не спишь? Почему?
– Шутишь – спать в такие моменты? – его глаза блестели от нежности и радости.
– Теперь твоя ладонь до самого рождения ребенка будет греть его?
– Зачем же? Но иногда он будет звать меня.
Эрика была счастлива, смотрела на него и думала, что несказанно повезло – он идеален.
– Давай он позовет тебя потом, – улыбнулась, как заговорщик, и развернулась к мужу, прижалась губами к его губам. – Как ты думаешь, нашему ребенку повредит?
Эрлан тихо рассмеялся, лаская ее:
– Нашему ребенку уже ничего не повредит.
– Дааа? – и опять припала к его губам.
Утром Эрика что-то мурлыкала, натягивая платье. Впервые. Сола помогала разобраться в тесьме -завязках, а девушка опять оглаживала животик и жалела что он маленький, совсем незаметный.
Эрлан стоял у окна и, не скрывая, любовался женой. В платье она выглядела другой, еще более близкой и родной. Глядя на нее, забывались годы разлуки, что там, за стенами Морента, по-прежнему неспокойно, и все беды, и все печали тоже уходили, таяли. Ему казалось, что он вернулся домой. Ему казалось, что сейчас откроется дверь и зайдет мама, сложит руки перед собой и с улыбкой начнет смотреть на невестку, давая советы и ей, и аттари. Потом заглянет отец, прогудит, что -нибудь подбадривающее, сядет за стол и будет посматривать то на невестку, то на сына, гордый, довольный, начнет обсуждать какое имя дать наследнику.
Эрика подошла к мужу и обвила шею:
– Я такая счастливая, счастливая, – пропела. – Как мы назовем мальчика?
"Мальчика"? – обнимая жену, посмотрел на Солу:
– Да, у вас будет сын, – возвестила та гордо. – Я приготовлю поименник ваших родов, чтобы вы смогли выбрать понравившееся.
– Спасибо, – девушка повернулась к Эрлану спиной, прижалась и, обхватив его ладони своими, положила на живот. И так было хорошо, что душа парила. Все было правдой, ребенок вот он, действительно есть. Какая же она была глупая, что не верила.
Это счастье, слепое и воздушное, продлилось до начала уроков. Детт усадил ее на скамью и сел напротив, придерживая за руки, словно от того, что он сейчас сообщит девушка или рухнет или развалится. Эрика даже не насторожилась, смотрела отстраненно, блаженно улыбалась – мир вокруг, как-то незаметно, но четко отстранился от нее. Или она от него?…
– Сегодня мы скорее побеседуем с тобой, чем будем заниматься. Речь пойдет о, так называемом, праве предков – о том, что достается нам от дальней родни. Такое право всегда зыбко и неустойчиво, им фактически невозможно управлять. Оно может быть очень сильным, а может быть слабым, как отголосок эха. Может проявиться в седьмом колене, может в четырнадцатом. У тебя в предках Ольрихи и Ламархи. Ольрихи владели правом чтения будущего.
– Поэтому у меня иногда возникают видения? – заинтересовалась Эра.
– Да. Не пытайся вызвать их сама, не пытайся понять систему проявления – бесполезно. Привыкни к тому, что видения будут появляться спонтанно, то яркие, то размытые, то оставят тебя надолго, то пойдут одно за другим. То, что достается нам от дальних предков неуловимо, как некие черты лица или характера. Ты, наверное, слышала выражение "неуловимо похож". Невозможно сказать определенно – вот, линия бровей, или вот, форма губ, но что-то проявляется и словно устанавливает связь между давно канувшим и будущим. Право предков столь же неуловимо, оно всего лишь эхо тех родов, что были сплетены с твоим далеко до твоего рождения.
– Понимаю. С Ольрихами ясно, а что с Ламархами?
– Это самый трудный вопрос, девочка, – сжал ей руки. – Ламархи имели право сродное яду. Ему сложно, практически невозможно было противостоять. Оно глубже, чем право Лой и всегда было самым сложным. Они влияли на эмоции, не на натуру как таковую – на ее составные, на то, что формирует личность, лежит в основе действий.
– На психику?
– Эээ, не совсем. Скорее на подсознательный уровень. Противостоять этому невозможно по одной причине – право не затрагивает поверхность, оно сразу завладевает ядром, самой глубиной, самой тайной частью личности. Я бы сказал, что оно влияет на душу, но это не совсем верно. Вернее сказать и на душу. Ламархи могли заставить сеяться, когда умирают от горя, плакать от сострадания самых жестокосердных, возненавидеть, кого любил всем сердцем и любить, кого ненавидел.
Эрика насторожилась, сразу подумав об Эрлане и Вейнере. Сердце сжалось – неужели это проклятое право заставляет одного любить, а другого мучиться?
– Я вижу, о чем ты подумала. Послушай меня, Эйорика, внимательно послушай девочка, прежде чем делать выводы. Я следил за тобой все эти дни и сегодня могу точно сказать, что право Ламархов передалось тебе односторонне. Знаю, эта новость тебя потрясает, вызывает, быть может, даже гнев. Но ты справишься, я уверен, и поймешь, что ничего плохого не происходит…
– Ничего плохого? – Эрику вскинуло. Она обняла себя за плечи, мигом озябнув, потеряла всю беззаботность. – Мой муж, возможно, любит меня, потому что на него влияет право предков, мое право предков, но не я сама. Он весь идеал, он души не чает, но возможно не из-за меня, а из-за этого чертога права! Не любит, а обречен любить! – девушка забродила по комнате для занятий все больше расстраиваясь. – Получается, я заставляю любить, не меня любят – право диктует. И тоже самое с Вейнером! Выходит оба любят против своей воли и оба обманываются и обоим я-то не нужна. Один обречен мучится, другой пылинки сдувать, а я всю оставшуюся жизнь буду сомневаться в чувствах Эрлана и переживать за Вейнера.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});