Я воспроизвел для Синана несколько опытов, о которых он только слышал… а, может быть, он просто проверял мои знания. Несмотря на свое беспокойство, я получал удовольствие от знакомства с ним и радовался работе.
Я глубоко уважаю людей большого знания и пытливого ума, но совершенно не переношу тех, которые позволяют себе вести растительное существование.
Наконец я был сопровожден обратно в свое жилье и улегся, размышляя о той двери.
Дважды за день в рабочую комнату Синана-алхимика заходили евнухи, а где евнухи — там обычно и женщины.
Женщины… Где сейчас Сундари?
Далеко-далеко, на пути в Хинд, в город Алхинвару, а после неё — в ту землю, где состоится её бракосочетание. А я — здесь, по сути дела, в плену.
Крадущиеся по-воровски шаги в примыкающем зале, звяканье ключей… Я поднялся на ноги и одним быстрым движением выхватил меч.
Открылась дверь, и на пороге встал Махмуд с двумя стражниками — не из тех, которых я успел запомнить.
— Это тебе не понадобится, — указал он на меч, — но возьми его, если хочешь… — Он улыбнулся, и эта улыбка мне не понравилась. — Захвати инструменты. Сегодня вечером мы идем по зову милосердия. Вложив клинок в ножны, я взял сумку и пошел за стражами. Мы быстро, в молчании прошли по коридору, пересекли двор — там падали редкие капли дождя — и мимо рабочей комнаты Синана, где я провел большую часть нынешнего дня, прошли по проходу к той двери, которая, как я считал, может вести в потаенную долину.
Заскрежетал ключ в замке, дверь распахнулась, и за нею открылся смутно видимый темный коридор, круто спускающийся вниз. Несколько минут мы шли за стражником, который нес горящий факел. Потом он остановился перед следующей дверью. Она отворилась, и я шагнул внутрь.
Помещение было ярко освещено, внутри стояли шесть стражников с обнаженными мечами. Дверь за мной с лязгом захлопнулась, и ключ повернулся в замке.
Оглянувшись, я увидел, что страж, пришедший с нами, замер у двери с обнаженным клинком в руке. Вместе с Махмудом и стражником, который сейчас зажигал дополнительные светильники, их было девять.
Слишком много…
На столе в середине комнаты лежал человек, накрытый с головой белым покрывалом. Везде были разложены хирургические инструменты, в котле грелась вода; все это, а также некоторые другие приметы сказали мне, что в этом помещении производят хирургические операции. А вот к чему тут обнаженные мечи, я пока не понимал.
Не понимал я и свирепого торжества в глазах Махмуда. Но голос его звучал спокойно и даже обыденно.
— Сейчас ты сделаешь операцию — именно ради неё тебя сюда доставили. Человек, который лежит на этом столе, нужен в Долине, но в его нынешнем состоянии он не может быть более нам полезен. Твоя операция спасет ему жизнь…
Теперь он улыбался.
— Возьми свой самый острый нож, — сказал он, — и сделай из этого мужчины евнуха. Оскопи его.
Резким движением руки он откинул покрывало.
Человек, привязанный к столу, был мой отец.
Холоден… я был холоден, как лед. Мои глаза больше не обращались к человеку на столе: они не перенесли бы встречи с его глазами.
Я медленно оглядел комнату.
Махмуд отступил, торжествующе усмехаясь. Вокруг меня стояли восемь воинов с обнаженными клинками, и не было никакого сомнения, что они твердо намерены заставить меня выполнить то, что приказано.
Время словно застыло в страшной тишине, а в голове у меня, там, где, казалось, уже не существует никаких чувств, билась мысль в поисках пути спасения, в поисках выхода.
Отец привязан к столу четырьмя крепкими веревками и уже довольно давно находится в таком положении. Даже если разрезать путы, онемевшие члены не дадут ему двигаться свободно после долгой неподвижности.
Махмуд был явно доволен.
— Ну, приступай же, приступай! — он улыбнулся мне. — Ты лекарь, и ты пришел сюда подготовленным. Однако, если ты не произведешь операцию, то её вместо тебя сделает один из моих людей… а ты будешь смотреть. Но, опасаюсь, он будет не так искусен, как ты…
Глаза мои обежали комнату, мысленно прикидывая место каждого человека. Помещение большое… но шанс есть. В тишине потрескивал огонь под котлом с водой.
— Вода горячая? — спросил я. — Кипит?
Он заглянул в котел. Тогда я первый раз подошел к столу и посмотрел в глаза своему отцу. Глаза, которые встретились с моими, были те же, которые я знал, в них светилась сила.
— Будь готов, — тихо сказал я на нашем, на бретонском языке.
Я взял с соседнего стола необходимые ножи и разложил их на столе. Ладони у меня были влажны от пота, но мозг мой сейчас работал с ледяной ясностью. Мы оба можем умереть здесь, но шанс есть… слабый, но шанс.
Я вытащил из сумок несколько высушенных растений и положил на стол.
Взглянул на котел — его уже переставили на стол. Воды было достаточно.
Взяв скальпель, я сделал шаг к столу, на котором лежал отец, и, скрыв свое движение полой плаща, перерезал веревку у его запястий острым, словно бритва, лезвием.
Один из стражников подступил ближе, и Махмуд обошел его, чтобы поглядеть, что я делаю; глаза его горели от страстного нетерпения.
В тот момент, когда ещё несколько стражников подобрались поближе, я подцепил носком ноги ножку стола, на котором стоял котел с кипятком, и, рванув эту ножку к себе, внезапно навалился всем своим весом на котел.
И котел, и стол с грохотом перевернулись, и кипяток хлынул на ноги троим ближайшим стражникам. Пронзительно закричав от боли, они отскочили, один из них свалился на пол, мешая остальным. Молниеносно повернувшись, я перерезал остальные веревки, которыми был привязан отец; потом я сунул ему в руки скальпель, а сам выхватил меч.
Первый из стражников подскочил слишком поспешно — и слишком поздно остановился; острие моего меча вонзилось ему в горло и резко рванулось вбок; он отшатнулся, кровь залила ему грудь…
Но вдруг распахнулась наружная дверь, и в комнату ворвалась добрая дюжина воинов. В один миг по всему помещению закипел бой, когда люди Махмуда повернулись навстречу пришельцам, очевидно, воинам Синана.
Подхватив свои сумки, я побежал вслед за отцом, который уже был у неохраняемой двери. Он ещё нетвердо держался на ногах, онемевших от пут, но путь мне он показал клинком, выхваченным у упавшего стражника.
Мы помчались вдоль длинного прохода, все глубже и глубже в толщу горы. Потом он вдруг остановился и прислушался. Мы не услыхали ни звука.
Двинулись снова — теперь шагом, переводя дыхание, — мало ли что могло встретить нас впереди.
— Я ждал тебя, — сказал он спокойно. — Этот аль-Завила по целым дням мучил меня, расписывая, что он сотворит, когда ты приедешь.