— Какова причина твоей вспышки?
— Синан желает видеть тебя!
Удалось ли мне поколебать его самоуверенность?
— Махмуд, когда ты уже научишься учитывать не только то, что делаешь сам, но и то, что могут делать другие? Синан — великий мастер интриги, а ты — всего лишь ученик. Можешь быть уверен, он знает о твоих замыслах больше, чем ты подозреваешь. Если ты считаешь, что когда-нибудь сможешь занять место Синана, то глубоко ошибаешься…
Конечно же, он думал об этом, ибо верность была Махмуду неведома. Кем бы ни был его очередной господин, он тут же начнет пытаться вытеснить его. Он любил власть, терпеть не мог склоняться перед нею, однако был из тех людей, которые могут убить злобно и внезапно, просто от раздражения. Я шел по тонкой черте между его властолюбием и своей смертью.
Рашид ад-дин Синан был знаменит величием, которым окружил свое положение.
Он никогда никому не позволял присутствовать при своей трапезе. Он много слушал, а говорил мало и только после тщательного рассмотрения дела. Появляясь на людях, вел себя осторожно и правил более за счет силы своей личности, чем за счет страха.
Исмаилиты пользовались убийством как средством ведения войны, поставив на это средство, поскольку у них не было большого войска. Выбранный ими способ был поистине смертельно действенным.
Синан, однако, не пренебрегал и дипломатическим искусством, улаживая дела своей секты.
Славился он также чудесами, которые ему приписывала молва; впрочем, осталось не установлено, в какой степени эти чудеса объяснялись вторым зрением, передачей мыслей или ясновидением. Те же самые результаты можно легко получить, владея некоторыми тайными сведениями.
Как-то на диспуте по религиозным вопросам он предсказал смерть множеству своих противников. Синан сообщил каждому день и место его смерти, и все они умерли примерно так, как он напророчил.
Ни один из этих сорока человек не умер от кинжала, так что Синана стали бояться ещё больше.
Я не зевал и глядел в оба, когда меня вели в длинный зал, где на возвышении сидел Синан. Пока мы приближались, он смотрел на нас долгим, внимательным взглядом.
Стража остановила нас примерно в пятнадцати футах от него. Не обращая внимания на Махмуда, он пристально изучал меня.
— Ибн Ибрагим или Кербушар, почему ты назвался не своим настоящим именем?
Исмаилиты, с точки зрения мусульман старого толка, считались еретиками, и среди них было немало вольнодумцев, поэтому я отважился на откровенность:
— Чтобы было проще путешествовать и чтобы избежать пересудов. Я не могу сказать, что я христианин, не могу ещё считать себя и истинным мусульманином, хоть и изучал Коран.
— Кто же ты тогда?
— Я вопрошатель, о светлейший, искатель знания. Я немного лекарь, географ, а когда появляется благоприятная возможность для опытов — немного алхимик.
— Ты знал Аверроэса?
— Он был моим добрым другом. И Иоанн Севильский тоже.
— А зачем ты пришел в Аламут?
Махмуд начал что-то говорить, но я опередил его:
— Меня пригласили приехать. Я понял это так, что приглашение исходит от тебя. Я поспешил принять его, ибо наслышан о твоих великих познаниях в алхимии, но, когда прибыл, то обнаружил, что это Махмуд аль-Завила пригласил меня. Он мой старый враг ещё по Кордове.
Синан жестом приказал Махмуду молчать.
— Какова была природа вашей вражды?
— Прости, о великолепный. Я не сказал, что считаю его врагом. Это он питает ко мне вражду. Правда, — добавил я, — я не склонен к всепрощению… Мы дружили, когда были студентами в Кордове, пока я не бежал из города с девушкой. Когда мы возвратились, то были схвачены и выданы Махмудом принцу Ахмеду.
— Принц Ахмед, говоришь ты? И Азиза? — У Синана изменилось выражение лица, глаза стали внезапно холодными и внимательными. Он взглянул на Махмуда, потом опять на меня. — Я слышал эти имена.
Махмуд был смертельно бледен. Со всем доступным мне искусством я топил его корабль, — но пользовался для этого лишь правдой. Махмуд мог добиться моей смерти, но теперь ему приходилось беспокоиться прежде о своей собственной жизни.
— Я полагаю, — заметил Синан, — что принц Ахмед должен был вознаградить за такую услугу…
— Он так и сделал, о великолепный. Он дал Махмуду высокий пост рядом с собой.
— А-а… — Синан барабанил пальцами по колену.
То, что я сказал, могло насторожить его в отношении к Махмуду, могло даже уничтожить Махмуда, но оставалась ещё неясность в отношении моей собственной безопасности, а я чувствовал, что разговор подходит к концу.
— О светлейший, тебя считают одним из величайших знатоков алхимии. Я надеялся поучиться, сев у ног твоих, и… — я помолчал ровно столько, сколько следовало, — и обменяться мыслями. У меня было несколько поистине любопытных открытий, причем такого рода, которые могли бы заинтересовать тебя.
Он встал и оказался выше, чем я думал. Кроме того, Синан находился на две ступеньки выше нас — в стратегическом смысле выгодное положение, ибо мы должны были смотреть на него снизу вверх.
У этого человека все рассчитано, подумал я. Он всегда держится так, чтобы занять господствующее положение. Это может быть ерундой, но в умелых руках и ерунда оказывается изощренной и действенной.
— Ты возвратишься в свои покои, Кербушар, и я пришлю тебе некоторые книги из моей библиотеки. А позднее ты сможешь посетить место, где я произвожу опыты.
Он жестом отпустил нас, мы повернулись и двинулись к выходу.
Мы уже достигли двери, когда Синан заговорил снова:
— Аль-Завила, ты отвечаешь за присутствие здесь Кербушара.
Махмуд ничего не сказал, пока мы не оказались за дверью. Он был все ещё бледен, но уже овладел собой.
— Ты считаешь, что нанес мне поражение… Однако знай: однажды войдя в эти стены, выйти отсюда может только один из нас, только исмаилит, и уж я позабочусь о том, чтобы, если ты будешь выходить, то не тем же человеком, каким вошел сюда.
Он говорил по-арабски, очевидно, зная, что стражники его не поймут. Они были персы из Дайлама.
— Он не будет действовать против меня, а если попробует, то мы ещё посмотрим, кто здесь хозяин… — Махмуд усмехнулся. — Нет, я не буду подвергать тебя пыткам… пока. Первым делом пациент, которого ты должен осмотреть.
Всего через несколько минут у моих дверей появился раб с книгой. Это был «Айеннамаг» — та самая книга, о которой я спрашивал Масуд-хана в Табризе. Что это, совпадение? Или у владетеля Аламута такие длинные уши? Несомненно, Масуд-хан — его человек. Но такая незначительная подробность? На меня это произвело впечатление.
«Айеннамаг» — книга, написанная или составленная из готовых текстов во времена, когда Персией правили Сасаниды; Ибн аль-Мукаффа перевел её на арабский язык. Это собрание исторических сведений, придворных летописей, правительственных распоряжений и законов, содержащее также рассмотрение стратегии на войне и в политике, а заодно — мысли о стрельбе из лука и о предсказаниях.