Читать интересную книгу Город святых и безумцев - Джефф Вандермеер

«НОВОЕ ИСКУССТВО». Оксюморон. См. также: ВЕРДЕН, ЛУИ; «ГАЛЕРЕЯ ТАЙНЫХ УВЛЕЧЕНИЙ»; «ГОРЯЩИЕ ЛИСТЬЯ»; «ИСКУССТВО ТЕНИ», ДВИЖЕНИЕ; МАНДИБУЛА, РИЧАРД; ШПОРЛЕНДЕР, НИКОЛАС.

НОЛС. — Излюбленное млекопитающее Тонзуры. Эти огромные серые животные, пригнанные с тропических равнин дальнего юго-запада, почти задушили восстание Мечтателя Джонса в зародыше. Их внезапное появление на поле битвы в сражении при Рихтере вызвало такую панику, что Джонсу еще повезло, что он остался жив. Ксавье Дэффед нашел этих дружелюбных млекопитающих столь привлекательными, что посвятил им два тома своей «Истории животных». Мэнзикерт III под конец своего правления стал считать их мясо настолько сочными, что питался почти исключительно ими. После временного покорения Амбры Халиф планировал построить дворец, который станет апогеем мотива нолса в архитектуре: огромное здание в форме нолса. Согласно чертежам, круп постройки должен был напоминать долинку с собственным ручьем и театром перед ним. См. также: «АМБРСКИХ ГАСТРОНОМОВ, АССОЦИАЦИЯ»; ДЖОНС, МЕЧТАТЕЛЬ; ДЭФФЕД, КСАВЬЕ; ОККУПАЦИЯ.

— О —

ОККУПАЦИЯ. — Термин, которым были названы сто дней, на протяжении которых войска Халифа занимали Амбру. Если бы не смекалка и отвага простых горожан, Оккупация продлилась бы много дольше. Как показывает приводимое ниже письмо Дэвида Эмперса, владельца местного кабака «Рубиновый телец», своему кузену в Морроу (печально известному «воинственному философу» Ричарду Питерсону), войскам Халифа пришлось тогда несладко:

«Ба! Да, я только что сказал моему старому другу Стину Поттеру (ты же помнишь Стина по своему прошлому визиту? Он еще наручными часами торгует), когда мы пили у меня в „Тельце“ и затачивали до непревзойденной остроты ножи, — я вот сейчас ему сказал, что наш город, наша возлюбленная Амбра была поражена своего рода недугом, хандрой целое лето, когда я и все остальные горожане нашли прибитыми на наших дверях варварские листы от Халифской империи, где говорилось так:

„Благороднейший из богов, царь и повелитель всего мира, сын прошлого Халифа, новый Халиф, — Амбре, своей гнусной и неразумной рабыне. Отказываясь подчиниться нашей власти, ты называешь себя суверенной. Ты захватываешь наши богатства и распоряжаешься ими. Ты обманываешь наших слуг. Ни на минуту ты не перестаешь докучать нам бандами своих разбойников. Разве я не разрушил тебя? Полагаю, я должен разрушить тебя более, чем ты была повержена когда-либо прежде. Берегись, Амбра! Берегись!“

„Ого! — подумал я про себя. — Отличное начало! Настоящий ультиматум“. Это, пожалуй, встряхнет нас из рутинной колеи — подлинная угроза. И к тому же не пустая! И потому, разумеется, Амбра раскрыла свои объятия агрессору, чтобы лучше залюбить его до смерти. Первой ласточкой вторжения был мальчишка-газетчик, который пробежал по улицам, крича: „Армии Халифа форсировали реку и разбили свободные войска капана!“ С одного удара Амбра пала, и это после того, как Халиф пять лет покусывал нас за бока, — какое поддразнивание! Хорошо, хорошо, с поражением мы могли бы смириться, но так ли надо было мальчишке кричать об этом во всеуслышанье? Есть же, кузен мой, такая вещь, как гордость, и хотя Стин, быть может, несколько погорячился, никто ведь не возмутился, когда он прицелился, бросил и уложил парнишку камнем в голову. Гордость для нас тут очень важна, хотя тебе, возможно, этого не понять, ты же не уроженец нашего города…

Итак, войска Халифа вторглись, и мы все вышли запрудить бульвар Олбамут ради обязательного Парада Завоевателя. Был ветреный солнечный день, и ласточки чиркали небо как ножи. Вооруженные копьями, мечами и небольшими пушками солдаты Халифа образовали, предположительно, непроницаемую стену по обеим сторонам улицы. По всей очевидности, они полагали, что от местного населения следует ждать неприятностей. Мы со Стином обменялись многозначительным взглядом. Нам-то хотелось лишь приветствовать армию победителей в нашем городе.

Военачальник Халифа, или, как его еще называют, Великий, произвел на всех большое впечатление своим изумрудным тюрбаном, белым плюмажем из страусовых перьев, серебряными шпорами и восьмью серыми нолсами, которые топали следом за ним. Во всяком случае, он производил больше впечатление, пока кто-то из толпы не метнул ему в горло нож. Подумать только, сколько в нем было крови! И уж конечно, она казалась такой же красной, как у любого другого в сходных обстоятельствах. Увы, в последовавшем за тем переполохе виновный ускользнул.

Когда порядок был восстановлен, мы столпились на ступенях дворца и смотрели, как мэр совместно с побежденным и закованным в цепи капаном на официальной церемонии отдали ключи от города и вручили священный меч новому Великому (поспешно рекрутированному среди пяти блистательных, хотя и отчаянно потеющих офицеров). Капан исполнил эти обязанности с легкой ухмылкой и заговорщицки подмигивал толпе. Личная стража капана тоже была в превеселом настроении, — особенно учитывая сложившиеся обстоятельства. И верно, в ходе церемонии временами было затруднительно определить, кто здесь раб, а кто победитель… Глядя вниз, в толпу, Великий как будто пришел в замешательство от овации и заготовленных улыбок, когда мы показывали зубы. В его лице мелькнула тень страха, но затем безмятежность вновь снизошла на эти тонкие, западные черты.

Разумеется, долго это не продлилось, хотя я вкратце (лишь бы избавить себя от необходимости часами водить пером, а тебя — от угрозы уснуть за чтением) изложу события последующих стадией. Второй Великий неминуемо был отравлен, а третьего нашли задушенным в его собственном дворце, поэтому у Халифа не осталось выбора, кроме как приказать повесить за шею до смерти мэра нашего прекрасного метрополиса. Уверен, то, что случилось во время повешенья, окажется для тебя большим сюрпризом: мы все рукоплескали, когда наш мэр отошел в лучший (или хотя бы более чистый!) мир. Его все равно не слишком любили, и через несколько дней мы сами, наверное, повесили бы каналью. А потом, сразу после казни, мы учинили мятеж и перебили многих солдат Халифа, потому что, в конце-то концов, мэр был один из нас, хотя и был некомпетентным, вороватым дубиной.

С той минуты остальное было лишь делом времени. С каждым рассветом у различных городских фонтанов появлялось по десятку насаженных на пики голов. С каждым закатом слышались все новые сдавленные крики и мольбы о пощаде. Куда бы люди Халифа ни бросили взгляд, их встречало единство рока и злобы в каменном лике нашего древнего города. Когда они навестили мое заведение, я, разумеется, обслужил их по-королевски, употребив медленнодействующий яд, который приканчивал их несколько дней. Какой-то шутник, которому они доверились, поведал, что разбросанные по городу красные флажки — это знаки неповиновения, поэтому люди Халифа их посрывали, разозлив тем самым серошапок. Те проснулись, пощелкали между собой, а после „исчезли“ солдат десятками. Смотритель зоопарка выпустил крупных хищных кошек в бараки личной стражи Великого. Владельцы лавок подобрались после наступления темноты к большой пушке Халифа и засыпали в жерло смесь песка с клеем. Священники и жрецы из Религиозного квартала до смерти забили камнями патрули за нарушение никому не известных и давно устаревших табу, а затем потребовали избавить их от наказания, ссылаясь на конфликт вероисповеданий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});