– Этот мошенник продает места для родственников инквизиции!
– Прикажете проучить нахала?
– Зачем же? Пусть чернь развлекается! Все равно кроме милиции Христа и родственников инквизиции к костру никто близко не подойдет!
– Казнь – событие для горожан.
– Событие, – и усмехнулся снова, – я передам герцогу, что в городе веселятся, а инквизитор действует справедливо и точно…..
– Вы останетесь посмотреть казнь?
– Зачем? Поспешу скорей к герцогу, доложить приятные известия о том, что в городе все спокойно и вмешиваться ему не следует. И еще ему будет приятно узнать, что поджарили травницу Катерину и лесного колдуна. Эта девка с наглыми зелеными глазами никогда ему не нравилась, а лесной колдун так плохо погадал ему в прошлый раз, что… Право же, для герцога это будет радостная новость!
Знатный сеньор устремился к выходу из узкой улочки, ничего не слыша, и оруженосец был вынужден последовать за ним. Две фигуры удалялись все дальше и дальше, под шум собравшихся на улицах, под громкий стук молотков.
1413 год, Восточная Европа
Колокольный звон разливался в прозрачном утреннем воздухе. Отражаясь от крыш, летел в небо. Звон пронзительный, чистый разливался над землей сияющим полотном, и в нем тонули все остальные звуки. Это был удивительно прекрасный день – день, когда солнечные лучи были словно сделаны из яркого стекла, а воздух был наполнен ароматом цветов и трав, и земли, и небесной лазури, и чем-то неуловимо прекрасным, таким, как запах надежды…. Это был день для счастья, любви, праздника, смеха…. Не для смерти. И словно в противовес надежде яркие зеленые флаги (символ лицемерия и смерти) гордо реяли на легком утреннем ветерке, словно покрывая весь город не пропускающим воздух полотном.
Толпы народа сбегали к площади по узким улочкам города. Именно к площади был направлен людской поток, такой широкий и плотный, что застревал в стенах домов, и такой обширный и пестрый, что в нем можно было свободно разглядеть представителей всех рас и пород, а хитрые приезжие из окрестных городков и деревень успели занять места еще с ночи, и теперь уже сидели прямо на земле, на лучших местах площади, либо (к огромному неудовольствию коренных горожан) бежали первыми в огромной толпе.
Кого здесь только не было! Мужчины в домотканых рубахах, захватившие из дома любое оружие, даже такое нелепое, как деревенский вертел, женщины в пышных юбках, принарядившиеся, как к празднику, в свеженакрахмаленных белоснежных чепцах, и украсившие волосы развевающимися разноцветными лентами, дети с деревянными игрушками и всевозможными лакомствами, часто завернутыми прямо в материнский подол, подростки в нелепых одеяниях и едва ковыляющие карапузы, на ходу сосущие сахарные пряники, старики в потертых бархатных камзолах, уродливые старухи, такие страшные, словно на землю спустился сам черт, богатые арендаторы, бродячие цыгане, всегда съезжавшиеся на большие скопления народа (будь то праздники, ярмарки или казни), чтобы беспрепятственно воровать и гадать, хитроватые служанки знатных дам в платьях из серого холста, конюхи из обширных господских конюшен, огромная армия слуг богатого феодала, поварята, не успевшие снять свой белый колпак – все представители и виды обширной людской породы стремились на площадь, жизнерадостно гомоня и толкая друг друга, и шум, безумолчный шум стоял над этой толпой.
Многие женщины, отправляясь на площадь со всем своим многочисленным семейством, тащили огромные корзины с едой, прижимая к своему животу, и тут и там, сплошь и рядом можно было увидеть мужчин, их супругов, тащивших плетенные бутыли с домашним вином, и, судя по красным щекам и неумолкающей говорливости, уже успевшие не раз к ним приложиться. Толком не понимая, куда идут, люди стекались на площадь, как на огромный пикник, да многие из них действительно представляли себе публичную казнь огромным праздничным пикником, даже лучшим – потому, что казнь подразумевала собой зрелище. Лица были разгорячены от предвкушения и выпитого спиртного. Хохот, гвалт стоял над толпой.
Город был разукрашен. В каждом доме, в каждом окне, на каждом балконе были охапки живых цветов, вывешенные ковры, парчовые, украшенные золотом ткани. Но самым главным украшением города были зеленые флаги, развешанные по всем улочкам, на всех домах очень обширно и многочисленно. Зеленый цвет подразумевал собой инквизицию, а зеленый флаг был ее символом. Площадь преобразилась до неузнаваемости – к утру рабочие успели закончить свою работу. Да и не могло быть иначе – работа для инквизиции подгоняла и заставляла усиленно стараться даже самого ленивого.
Чуть сбоку, правее от центра, стояла ложа для знати с креслами в три яруса. Три ряда кресел (один над другим) были оббиты красным бархатом с золотом, а над всей ложей был большой навес из золотой парчи. Ложу окружали стражники в доспехах, никого не подпуская даже близко. Ложа пустовала – знать всегда появлялась позже толпы. Рядом с ложей был деревянный помост, оббитый зеленым бархатом. Крест (большой, деревянный, без украшений) стоял в центре самодельного алтаря. По двум сторонам от алтаря были кресла, оббитые зеленым бархатом. Это были специальные места, предназначенные для инквизиции. И, хоть зеленый погост не окружали стражники, к этим местам из толпы никто не приближался – даже близко.
Столбы были в центре площади, на некотором отдалении от зеленого помоста и достаточно далеко от ложи. Теперь, установленные на точно предназначенные им места, столбы являли собой жуткое зрелище. Потемневшие, гладкие, обложенные вязанками хвороста, столбы чернели на деревянном возвышении, достаточно высоко над толпой. К каждому из них вела деревянная лестница. К гладкой поверхности столбов были прикованы кандалы – для рук и для ног. Столбы были высоко-высоко, намного выше ложи, они чернели, как страшные символы человеческого проклятия, порождая ненависть и страх, и никогда еще жаровня, разложенная инквизицией на площади, не была сделана с таким мастерством и с такой обреченностью. Пять столбов для казни были страшными символами. И многие, очень многие, попав на площадь, отводили от них глаза. Место жаровни было окружено двойным кольцом вооруженной стражи, и неспроста. Считалось, что хворост из костра, даже еще до того, как костер зажжен, приносит счастье, и, не будь стражи, костры растащили бы так, что на деревянных возвышениях не осталось бы ни одной хворостинки. Возле подножия деревянных лестниц находились прикрытые крышками ведра, от которых шел сильный запах жидкого свиного сала. В каждом ведре была длинная палка с паклей на конце. В центре, возле жаровен, стояли два горящих камина (треноги с плоскими чашами, в которых горел ровный огонь). До начала казни оставалось много часов, но площадь, забитая до основания, уже гудела, как растревоженный улей. Люди толкались, ругались, ели, пили, смеялись, старались захватить места получше, растолкав других. И над всем этим был колокольный звон, звон торжественных колоколов огромного собора, который, несмотря на цветы и флаги, имел зловещий и мрачный вид.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});