— Врут, — отрезала Джатта. — Со страху чего только не навыдумываешь. А Райда только и знает сплетни повторять, слушай ее больше.
Паола присела рядом с Ильдой, заглянула в лицо, вытерла девочке слезы широким рукавом своего платья.
— Ильдуша, солнышко, мы ведь при гильдии магов живем. Все важное узнают сначала во дворце, а затем здесь. А иногда — здесь даже раньше, чем во дворце. Ты слушай, что учителя говорят, а не тетки базарные.
— Ничего не говорят, — мрачно заявил невесть как оказавшийся рядом Эд.
— Скажут, — уверила Паола.
— Когда время придет, — добавил подошедший Ольрик. — А до той поры нечего лишнего болтать. — Обвел взглядом жезлоносиц: — Вы, девушки, пойдете сейчас со мной. А остальные, — зыркнул на мелюзгу непривычно сурово, — учиться!
Паола сжала ладонь Ойки. О чем с ними может сейчас говорить любой из магов? Скорей всего об отъезде…
Она оказалась права.
— Пока остаетесь здесь, — коротко, не тратя время на предисловия, сказал Ольрик. — Можете понадобиться. Не время силы распылять.
— Что нам делать? — спросила за всех Джатта.
Старый маг задумался ненадолго. Паола глядела на него, и сжималось сердце: всего ничего прошло с похода, да что с похода, он еще позавчера совсем другим был! Словно прожитые годы разом навалились на плечи…
— Будете пока беженцев встречать. Целителей нехватка. — Ольрик задумчиво пригладил бороду; пальцы его слегка дрожали. — Мантия — в монастырь, Линуаль и Паола — в храм, а ты, Джатта, здесь, при гильдии. Сейчас и отправляйтесь.
— Хорошо, учитель, — кивнула Джатта. — Пошли, девочки.
— И вот еще что, — догнал их у самого порога севший голос старого мага. — Горюющих да испуганных ободряйте, а если кто паниковать станет, вещать о силе великой да о конце времен или, упаси Всевышний, старые пророчества вспоминать, тех обрывайте без жалости. Сами не замолчат — стражу зовите. Нам в столице смятение умов не нужно. От таких разговоров и до мятежа недалеко.
Уходя от Ольрика, девушки подавленно молчали.
И лишь по дороге в храм Линуаль, вздохнув, сказала:
— Может, и прав учитель… наверное, прав… Но вот вспоминаю я тех несчастных, что на дороге встретила, деревню их сожженную и думаю…
— Что?
— Думаю, — чуть слышно ответила Линуаль, — когда люди потеряли все, да еще так страшно, они вряд ли сами понимают, какие разговоры просто с горя, а от каких до мятежа недалеко. Не хочу я, Паола, стражу звать для таких бедолаг. Не лежит к такому сердце.
Паола вздохнула, ободряюще сжала руку подруги:
— Что заранее переживать. Там поглядим. Может, смилуется Всевышний, обойдется…
Но паника уже расползалась по столице — видно, не от пустого ума Ольрик предупреждал о ней своих учениц. На площади перед храмом выла, билась на земле баба в разодранной одежде, не поймешь, то ли беженка-крестьянка, то ли городская побирушка, — билась, завывала:
— Ой, лышенько, погибель-беда, вижу демона крылатого, огненного, вижу чудищ каменных, кровь и огонь, земля горит, горит земля наша, горят луга зеленые, кровью и огнем разливаются!
На глазах девушек подбежала стража, подхватила бабу под руки, уволокла, а та все голосила, словно не осознавая, что с ней происходит:
— Нету больше наших лугов заливных, все кровью залито, огнем затоплено… погибло, все погибло!
— Упаси Всевышний, — вздрогнула Паола. Схватила подругу за руку и бегом вбежала в храм.
Всегда на памяти Паолы здесь стояла благоговейная тишина, нарушаемая лишь молитвами и праздничными проповедями. Здесь можно было часами рассматривать роспись на стенах и куполе, витражи на высоких стрельчатых окнах — суровых ангелов-меченосцев и крылатых дев-архангелов, рыцарей на вздыбленных конях, попирающих злобную нечисть, и цветы, цветы, цветы… Здесь как нигде верилось в торжество Жизни.
Теперь тишину сменили плач и стоны. Храм принимал беженцев. Среди столпившихся на просторном дворе людей сновали целительницы, служки с водой, хлебом и кашей. Старая аббатиса собирала женщин — увести на постой в монастырь.
— Вон жрец, — Линуаль дернула Паолу в направлении внутреннего дворика, — скорее!
Увидав крылатых дев, плачущие на мгновение смолкали, а потом кидались к ним — дотронуться, поднести детей, испросить благословения…
— Погодите, — отмахивалась Паола, — да погодите же!
Жрец оглянулся, стремительно, раздвигая народ, пошел девушкам навстречу. Паола и Линуаль поклонились:
— Нас помогать прислали.
— Хорошо, — кивнул жрец. — Помощь нужна. Пойдемте, девы.
Раненых было много: все беженцы из одной деревни, спасшиеся чудом, успевшие добежать до леса, пока слуги Проклятого жгли их дома и убивали их соседей. Бабы выли горько, безутешно, плакали дети, немногие мужики потерянно молчали. Они принесли убитого, молодого лучника, почти мальчишку.
— Кабы не он, — выдавливал коренастый угрюмый крестьянин, — всем бы хана. На колдуна напоролись. Огнем окружил, принимайте, грит, волю Бетрезена, иначе спалю живьем. Ну и… вот…
— Нам не подобраться бы, — закивал другой, баюкающий разрубленную руку. — А он… спаси Всевышний, паренек во внуки мне годится, вся жизнь впереди была. Эх, лиходеи проклятые.
Смотреть на сожженного злым колдовством юношу было страшно. Черты лица не угадывались, легкий доспех вплавился в кожу.
— Вы правильно сделали, что принесли его, — веско сказал старый жрец.
— Ну дык. — Мужик потупился. — Не оставлять же злыдням на поругание. Хоть так, думаем, спасибо пареньку сказать.
Жрец дотронулся кончиками пальцев до лба убитого, прислушался к чему-то, неслышимому другим, улыбнулся:
— Поживет еще. Если будет на то воля Всевышнего…
Предоставив раненых монахиням и молодым служкам, крылатых дев жрец оставил при себе. Сказал:
— Здесь ваша помощь понадобится.
Обе девушки впервые видели воскрешение, совершаемое без эликсира, одной лишь молитвой. Сила Небесного Отца текла через старого жреца, укрепленная намоленной за века мощью столичного храма. Стекала на убитого щедрым водопадом. На глазах сходили страшные ожоги, сменяясь нежной розовой кожей, проявлялись все четче легкая горбинка носа, резкая линия скул, по-юношески пухлые губы…
Грудь вздрогнула, приподымаясь… пальцы, бессильные сжаться, царапнули дерево широкой лавки…
— Быстро, милые, — выдохнул жрец, — работайте, помогайте…
Почти одновременно Паола и Линуаль взмахнули крыльями, призывая на лежащего перед ними воина благодать Небесного Отца. Исцелись, молила про себя Паола, исцелись, живи, именем Неба, волей Всевышнего, живи!
Стрелок задышал ровно, спокойно.
— Спит. — Жрец слабо улыбнулся, отер лоб чуть дрожащей рукой. — Хвала Всевышнему, справились.
Линуаль всхлипнула, уткнулась Паоле в плечо:
— Получилось? Правда получилось?
— Да вроде. — Паола нервно рассмеялась и тут же замолчала, прикусив губу: испугалась разреветься. Тяжко далось чудо возрождения — до тьмы в глазах, до звона в отяжелевшей голове. Ударило вдруг: а ведь многих так не воскресишь. Вон над одним лучником втроем весь день… А если бы двоих принесли мертвыми? Или, упаси Всевышний, десятерых? Паола обняла подругу и без сил опустилась на пол. Руки скользнули по шелковой ткани плаща…
— Паола, ты что? — Линуаль упала на колени рядом с ней. — Плохо?
— Ничего… сейчас…
Тяжелая ладонь легла Паоле на макушку. К затылку, по шее, по спине пробежалось уютное тепло. Жрец вздохнул:
— Идите, девы, отдыхайте. Я бы вас при храме ночевать оставил, да нынче и устроить негде, сами видите. Завтра пораньше приходите, с самого утра.
Возвращались из храма притихшие. Паола стыдилась приступа слабости, но из мыслей все не шло, не получалось забыть: а ну как десятерых бы? Что тогда — выбирать? Как? А ведь чудо на то и чудо, что не может случиться с каждым…
У ворот гильдии мялись двое: женщина в крестьянской одежде, в черном траурном платке, и щупленький дедок с котомкой через плечо. Задорно торчащая вперед седая бородка придавала ему вид воинственный и озорной, никак не сочетающийся со строго сжатыми губами.