Наконец я заметила темные пятна, движущиеся по дороге в клубах пыли. Когда они приблизились, я рассмотрела двух всадников, экипаж и пару телег, одна из которых была чем-то нагружена. Вторая издалека показалась мне пустой.
Я поспешно сбежала по нескольким лестничным пролетам к главным воротам, за которыми уже слышался топот копыт. Всадники оказались стражниками из свиты Джованни. Они остановили лошадей и спешились, глядя куда-то в пустоту. Когда конюх принял у них поводья, один стражник открыл дверцу экипажа. Катерина вышла и поглядела на меня. Ее лицо напоминало каменную маску, скрывающую все чувства. Говорить она не стала — всем своим видом госпожа предостерегала окружающих, чтобы не лезли к ней с расспросами.
Ее шаги отдались гулким эхом, когда она прошла мимо меня. А я наконец-то поглядела на последнюю телегу в обозе, которая была вовсе не пуста — в ней лежал длинный гроб из свежеструганных досок.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
После того как сер Джованни покинул нас, мир с каждым днем становился все мрачнее. Катерина хранила молчание, не говорила о своем горе даже со мной, но каждый день принималась за дела с каменным лицом. Ее единственным желанием было похоронить обожаемого супруга в Равальдино, чтобы однажды она могла упокоиться рядом с ним, однако Лоренцо, брат Джованни, забрал тело. Оно нашло свой последний приют во флорентийской церкви Сан-Лоренцо, которая содержалась на средства семьи и располагалась неподалеку от старого палаццо Медичи.
Миновало безрадостное Рождество, а вскоре после Нового года пришла скорбная весть: Венеция заключила с Францией перемирие, а это означало, что королю Людовику открыт путь через всю Италию до самого Милана. Настало время показать Катерине письмо Луки, в котором он сообщал, что Борджа состоит в союзе с Францией и запросто присвоит себе Имолу и Форли.
Лодовико Моро чрезвычайно тревожило это вторжение, но, как он ни старался, ни Франция, ни Папа Александр не соглашались на переговоры. Пребывая в смятении, герцог Миланский утешался тем, что закупал пушки и нанимал воинов, пока хватало денег. Поскольку у него осталось мало сторонников, он обещал Катерине полную поддержку. Моя госпожа не питала иллюзий на сей счет. Французская армия считалась одной из самых могущественных в Европе, и если Лодовико вступит в открытый бой, то ему поможет только счастливый случай. Однако после смерти сера Джованни Катерина была не в силах сосредоточиться ни на чем, в особенности на политических делах. Я надеялась, что письмо Луки заставит ее действовать, однако она не предпринимала ничего.
Все изменилось в начале марта, когда дюжина всадников с папским гербом на одежде пересекла луг, остановилась перед воротами Равальдино и протрубила в горны. Командир потребовал немедленной встречи с Катериной и Оттавиано.
Мать и сын поднялись на стену. Графиня благоразумно не вышла из крепости и не впустила в нее всадников. Вместо того она вынудила их кричать, читая вслух папскую буллу, подписанную Александром и семнадцатью кардиналами Священной коллегии.
— «Дщери греха и ее сыну Оттавиано Риарио…»
Я пришла в ярость оттого, что такой человек, как Борджа, смеет называть Катерину дщерью греха. Как ни странно, в булле ни разу не упоминалось о ее замужестве и маленьком сыне. Вместо того в бумаге содержалось ложное обвинение в том, что графиня уже три года отказывается выплачивать ежегодные отчисления в папскую сокровищницу, несмотря на неоднократные предупреждения.
При этих словах Катерина саркастически рассмеялась и заявила:
— Это же ложь!
Покидая Рим, Джироламо заключил договор, по которому Ватикан обязывался выплачивать ему капитанское жалованье. Он ни разу не получил этих денег, и последние одиннадцать лет Катерине было позволено погашать все долги за счет суммы, скопившейся за эти годы. Если на то пошло, это Ватикан ей задолжал, однако гонец не обратил внимания на ее реплику, продолжая читать бумагу.
Подобное возмутительное, просто бунтарское поведение вынудило Папу Александра отправить капитана папской армии Чезаре Борджа, чтобы тот конфисковал Имолу и Форли. Катерине и ее семейству надлежит собрать пожитки и немедленно покинуть земли, иначе капитан Борджа вынужден будет применить силу, чтобы забрать то, что отныне по праву принадлежит ему.
Катерина взяла Оттавиано за руку и звучно прокричала:
— Все обвинения лживы. Их легко опровергнуть. Передайте его святейшеству Папе Александру, что я отправлю в Рим посла, который докажет несправедливость таких претензий.
Меня удивил ее ответ, однако, немного подумав, я поняла. Она делает вид, будто принимает буллу за чистую монету, невольную ошибку, и вынуждает Папу Александра подыскать другой предлог или же отбросить всякое притворство и открыто заявить о своих беззаконных притязаниях.
Но самое важное в том, что Катерина отсрочивает таким образом вторжение и выигрывает немного времени.
Катерина немедленно вызвала одного из самых уважаемых граждан Форли, доктора далле Селле, который изучал медицину, право и счетное дело. Уже на следующий день он выехал в Рим, где, к своему удивлению и удовольствию, легко получил учетные записи папской сокровищницы. Из них следовало, что именно сокровищница задолжала семье Риарио шестьдесят тысяч дукатов. Далле Селле был в восторге, и Катерина приободрилась.
Однако это ни на что не повлияло. Папа отказался дать доктору аудиенцию, как и все до единого кардиналы в Риме, в том числе Рафаэле Риарио и делла Ровере. Они тоже не приняли доктора далле Селле и не выслушали его жалобу на несправедливость.
Когда поверженный далле Селле вернулся, он привез фразу, которую повторяли в Риме повсеместно: террор Борджа. Папе Александру и его сыну требовались деньги на ведение войны; оказалось, что проще всего достать средства, убивая своих врагов из Священной коллегии, поскольку после смерти кардинала его земли и состояние отходят к церкви. Злокозненный Родриго Борджа предпочитал медленно действующий яд, который убивал через несколько дней, а не часов, без симптомов, характерных для мышьяка. Перепуганные жители Рима уже назвали эту отраву кантареллой.
Еще до того как доктор далле Селле отправился в Рим искать правду, Катерина начала готовиться к войне, черпая силы для решительных действий в том горе, какое терзало ее после смерти сера Джованни. Несмотря на угрозу французского вторжения, Милан оставался одним из самых могущественных городов Италии, и Катерина воспользовалась весьма опрометчивым обещанием дядюшки поддержать Имолу и Форли. Она приняла все оружие, каким он смог поделиться, мобилизовала самых талантливых его воинов, в том числе и своего старшего сводного брата Алессандро Ландриани, и Диониджи Нальди, весьма уважаемого кастеляна. Моя госпожа призвала даже прославленного кондотьера Скипио, незаконнорожденного сына Джироламо, появившегося на свет еще до его женитьбы на Катерине. Она приняла его как любимого родственника. Графиня наняла и бесшабашного командира, француза, родившегося в Италии, по имени Джанотто, который привел с собой отряд буйных гасконцев. Катерина отправила их вместе с жителями Форли укреплять фортификации Равальдино и городские стены. Даже Оттавиано позабыл о своей лени и работал наравне с другими, прокапывая тоннели и толкая тяжелые тачки с землей.