Читать интересную книгу Убийство Президента Кеннеди - Уильям Манчестер

Войдя в зал своим широким шагом, де Голль прервал совещание со скандинавами. Шведы, датчане и норвежцы повскакали с мест и с возгласами недоумения рассыпались по сторонам. Протиснувшийся вперед Раск поспешил пригласить обоих президентов в свой кабинет. Как гласит запись этой беседы, сделанная самим Раском, государственный секретарь открыл ее словами благодарности в адрес де Голля за его приезд на похороны президента. Де Голль ответил, что он «всегда восхищался президентом Кеннеди и неизменно испытывал к нему глубокое уважение, что смерть Кеннеди является невосполнимой утратой для всего мира и что народ Франции воспринимает смерть Кеннеди как свою личную утрату, словно он был членом их семьи».

Де Голль говорил далее о тесных узах, связывающих Францию и Соединенные Штаты. «Это реальный факт, — сказал он. — И только это имеет значение». Раск не упустил случая вмешаться. Имеет значение и крепость этих связей, заметил он и подчеркнул, что новое правительство «намерено преследовать те же цели, что и президент Кеннеди», и что «главные направления внешнеполитического курса» и политические и военные обязательства США по отношению к Европе не претерпят никаких изменений. Можно твердо рассчитывать на то, что президент Джонсон, который был «ближайшим соратником президента Кеннеди», приложит все усилия к тому, чтобы не допустить каких-либо нарушений «темпа и целеустремленности внешней политики Соединенных Штатов». Короче говоря, Франция, Англия и Америка будут, как и прежде, действовать сообща.

Джонсон не промолвил ни слова. Он не знал французского языка и доверял Раску даже больше, чем это делал Кеннеди. Поэтому президент предоставил своему министру иностранных дел вести беседу от его имени в той, пожалуй, единственной встрече, где его личность могла оставить хотя бы какой-то след в памяти собеседника.

В остальном прием прошел для Джонсона вполне успешно. Это не было столь легким делом, как это выглядело на экране телевизора. Джонсон был хорошо известен своим соотечественникам. Он стал деятелем национального масштаба с момента его выдвижения на пост лидера Демократического большинства в палате представителей в пятидесятых годах, когда Эйзенхауэр был монархом, а Джонсон великолепно играл роль его премьер-министра. Успех их сотрудничества был предрешен заранее. Хотя они были представителями различных партий, резко расходились в вопросах политической философии и обладали различными способностями, оба они были скроены из одного куска домотканого холста. Американцы хорошо знали эту ткань. Иностранцам, особенно европейцам, этот элемент простонародья в личности Джонсона был непонятен и чужд, а следовательно, подозрителен. Тот факт, что большинство иностранных представителей покинуло Вашингтон 25 ноября успокоенными, сам по себе означал победу. Этот успех выглядит еще более значительным, если вспомнить, что новый глава исполнительной власти был вынужден делать свои первые шаги в мрачной атмосфере недавних зловещих событий. Возможно, обозреватель еженедельника «Ньюс уик» Бен Брэдли и преувеличивал, когда высказывал предположение, что во время пребывания в Белом доме Джонсон будет находиться в тени, отбрасываемой личностью Кеннеди. Но в этот вечер, по мере того как загадочные события в Далласе приобретали все более и более угрожающий характер, тень эта, несомненно, была весьма велика.

Детей Кеннеди уложили спать. Супруги Очинклосс уехали. Чета Смит удалилась на докой, а Этель Кеннеди повезла свой выводок на виллу Хиккори Хилл. Тед с женой Джоан поехали домой.

Разошлись все, кроме Роберта и Жаклин.

И вот, наконец, на втором этаже Белого дома остались наедине два человека, сильнее всех переживавших понесенную потерю. Лишь пять дней минуло с того вечера» когда министр юстиции по пути домой, где отмечали день его рождения, остановился здесь и в течение сорока пяти минут беседовал с первой леди, расспрашивая, достаточно ли она оправилась после смерти сына, для того чтобы совершить утомительную поездку по Техасу и выдержать тяготы предстоящей избирательной кампании. Сейчас, готовясь снова пересечь Мемориальный мост, отделявший его резиденцию от Белого дома, Роберту Кеннеди не надо было спрашивать, справится ли она с грядущими невзгодами. Он знал, что она, подобно ему, вынесет все, кроме мысли, что узы, еще вчера тесно связывавшие их, могут быть преданы забвению. И потому он, нарочито спокойным голосом, неожиданно воскресившим в памяти манеру и голос покойного президента, тихо спросил:

— Не хочешь ли навестить нашего друга?

Жаклин всегда держала букет белых лилий в золоченой вазе на столе в вестибюле, и, покидая комнату, она остановилась и захватила с собой цветы. Клинт Хилл предупредил по телефону дежурного Арлингтонского кладбища, что они направляются туда. Дом главного смотрителя Джека Метцлера находился на территории кладбища. Он быстро оделся и встретил их черный «меркюри» у ворот Хэтфилд. Оставив машину на Шеридан-драйв, они пошли по аллее, усаженной кедрами и дубами, к новой ограде. Здесь все выглядело по-иному. Исчезли бесчисленные толпы людей. У белой изгороди стояли лишь Роберт и Жаклин, два солдата военной полиции и Метцлер. Искусственный дерн уже удалили. За загородкой виднелись пышные венки с яркими лентами. Ночь милосердно скрывала диссонансы. Клинту запомнилось, что было «очень сыро, темно и тихо».

Один из военных полицейских открыл дверцу ограды. Жаклин и Роберт Кеннеди прошли внутрь. Затем они оба опустились на колени. В темноте язык пламени казался ярко-голубым. От дуновения ветерка пламя отбрасывала слабый свет, подобно болотным огням, и неровными бликами освещало их склоненные головы, вырывало из темноты фигуры Хилла, охраны и ждавшего поодаль шофера.

Жаклин положила поверх зеленых ветвей букет цветов — последний знак ее любви. Затем они пошли назад в непроницаемую ночную тьму.

Эпилог

ЛЕГЕНДА И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Многие ненавистники Кеннеди, так же как, впрочем, и многие его почитатели, были поражены той волной эмоций, которая возникла после похорон и продолжала затем нарастать с каждым годом. Циники саркастически назвали это явление «культом Кеннеди», как будто кончина всякого выдающегося человека не ведет к усилению чувств у искренне преданных ему людей. Суть этого явления заключалась в том, что личность Кеннеди отвечала эмоциональным потребностям американского народа. По наблюдению Джеймса Рестона, «легенда о Кеннеди растет — и вглубь и вширь. Даже те, кто всячески проклинал его при жизни, теперь чуть ли не боготворят его имя, а многие его политические противники, столь безжалостно судившие его в прошлом, теперь подыскивают кандидата, который походил бы на него своей внешностью и манерой говорить».

Официально период траура был установлен в тридцать дней. Это означало всего лишь приспущенные флаги и отмену разного рода балов и правительственных приемов. За пределами государственного аппарата деловая активность возобновилась на утро после похорон. На экранах телевизоров вновь замелькала реклама, курс акций на бирже снова подскочил, и театральные огни засияли по-старому. Люди, наиболее тяжело перенесшие трагедию, стали постепенно возвращаться в русло нормальной жизни.

Но вот прошло и тридцать дней. Полотнища флагов затрепетали на самой вершине флагштоков, рояль вкатили обратно в Восточный зал Белого дома, хозяйки вашингтонских гостиных возобновили свои приемы, и неожиданно для себя все обнаружили, что траур отнюдь не окончился. Безусловно, лихорадка, бившая страну с 23 по 25 ноября, прошла. Но это было состояние явно противоестественное. Поэтому никого не удивило, когда опросы населения показали, что уже на следующей после убийства неделе — со среды до субботы — три четверти взрослого населения вернулись к обычному для них образу жизни. Раны на теле нации начали заживать, и этот процесс шел так быстро, что каждый, кто пытался их бередить, наталкивался на уклончивость или неприкрытую враждебность.

И все же скорбь не исчезала. В Нью-Йорке процессия медленным шагом проследовала по Пятой авеню; у каждого из тысячи ее участников в руке горела свеча в память президента Кеннеди. Покупатели, приобретавшие рождественские подарки, были подавлены унынием, царившим в обычно оживленных магазинах. Журналы стали выпускать специальные номера, посвященные памяти Джона Ф. Кеннеди, и на полках каждого книжного магазина столицы был отведен особый угол для альбомов с его фотографиями.

Аукционисты, специализирующиеся на продаже реликвий американской истории, установили, что письма Кеннеди, написанные им от руки, ценятся не менее писем Линкольна. Книга Кеннеди «Галерея мужественных» с автографами автора оценивалась в 375 долларов. Детали трибуны, откуда он произнес свою речь в Сан-Антонио за день до убийства, стали предметом зависти коллекционеров, а табличка с надписью «номер 850», висевшая на дверях его спальни в отеле «Техас», где он провел последнюю ночь, бесследно исчезла.