— Как поживает Аркадий Петрович? Вроде и соседи теперь — а никак не свидимся. Всё-то он в делах.
А вот считать Волкова соседом было не по чину уже Фальковскому. Это в Белоруссии они соседствовали.
— Аркадий Петрович действительно очень занят. Федеративная Россия, конечно, не покойный Советский Союз, но тоже требует времени и внимания.
Что самое забавное, подумал он при этом, — ни он, ни я даже ради приличия не вспоминаем о человеке по фамилии Стрельников, занимающем скромную должность президента ЕРФ. И к губернатору мы с Королем не заехали даже для проформы, хотя региональные выборные органы, в отличие от центральных, вовсе не беспомощны…
— И в настоящий момент его внимание сосредоточено на мне, — глаза Фальковского блеснули странным интересом, — Я же знаю, что вы такое. Вас ведь не посылают по пустякам. Помнится, у него была сабля. Настоящий дамасский клинок, он рассказывал, что прадедушка взял у турка, и рассказывал, как именно взял — очень интересная история, спросите его как-нибудь. Теперь-то я понимаю, что это его собственный трофей. Он очень дорожил этим клинком, и зря в ход не пускал. Ну, так я вас слушаю, Вадим Арович.
— Юрий Андреевич, — обратившись к Габриэляну по имени-отчеству, Фальковский дал ему такое право, — на вашей территории произошло ЧП. Я имею в виду не щели в налоговых ведомостях и не нарушения в порядке распределения лицензий на инициацию, а то, что ряд ваших подчиненных недоволен вами настолько, что счел возможным это недовольство совершенно недвусмысленно продемонстрировать.
Фальковский пожал плечами.
— Я сижу здесь уже восемьдесят пять лет. Я поднял этот регион из дерьма. Я помню километровые очереди за хлебом и трупы умерших от голода и орора прямо на улицах. С очередями и трупами я покончил меньше чем в два года. Население региона возросло в четыре раза и динамика роста положительная. И теперь вся эта пузатая мелочь считает, что я здесь засиделся. Что ж, пусть попробует меня сдвинуть.
— Юрий Андреевич, они уже попробовали. И практически преуспели.
— Зависть, — улыбнулся Фальковский. — И что же вы со мной сделаете? Отставите от должности смотрящего? Да забирайте её, надоело. Лишите меня влияния в регионе — каким образом, любопытно узнать? «Фалвест» — собственность моих клиентов. «Армада» — собственность моих клиентов. «Салют» — собственность моих клиентов. Высший управленческий аппарат предприятий — мой, на чужого они работать не будут. Тридцать четыре процента регионального бюджета формирую я. И если Аркадий Петрович тронет меня — другие магнаты начнут подумывать о рокоше. Лучше, гораздо лучше для всех оставить всё как есть. Пусть завистники захлебнутся собственной слюной, так и передайте господину Волкову. Я лоялен к нему и буду лоялен впредь, а вот за тех, кто узнает о моем скоропостижном уходе — не поручусь.
Плохо дело, подумал Габриэлян. Даже без всякого Мозеса сюда бы все равно пришлось ехать. Беда. Он ведь действительно прекрасный администратор. И мог бы работать с пользой. Просто он уже ничего не хочет. Он ведь даже Аркадию Петровичу не завидует. Понимает, что на новом уровне аркады ему тоже скоро стало бы скучно. Рождественского он испугался по старой памяти, наверное, испугался и забаррикадировался. А теперь будет доказывать всем и себе, что не боится.
— Уход бывает разным, — сказал он. — Он ведь может быть и таким, что коллеги-магнаты даже не заподозрят вышестоящую инстанцию. Более того, и вышестоящая инстанция может себя не заподозрить.
Магнат прищурился.
— А вот это, — сказал он, — уже почти интересно.
Да. Тут уж и к гадалке не ходи…
— Ничего интересного, Юрий Андреевич. Скучные административные дела. Рутина. Вам они кажутся любопытными, потому что отличаются от вашей собственной рутины. А для тех, кто ими занимаются, управление, например, фармакологическим концерном, представляется вещью чрезвычайно увлекательной и совершенно непохожей на их серые будни.
Ну, давай уже, клюй, устало подумал он.
— Каждый развлекается, как умеет, господин Габриэлян. Хотите, завтра устрою экскурсию по «Фалвесту»? Или «Армаде»? Поверьте, это более увлекательно, чем аркады.
— Я верю, Юрий Андреевич. Уже хотя бы потому, что трудно придумать что-то менее увлекательное. Разве что счёт овец или мотогонки. Хотя и тут находятся любители.
Поймёт или не поймёт? Если он настолько хорошо разбирается в московских делах, чтобы знать, кого Волков берет в референты, должен понять.
— Мотогонки? — ехидный прищур тульского владыки сменился удивленной и почти радостной улыбкой. — А вот это уже совсем интересно. По-настоящему.
Габриэлян покачал головой.
— Ездят по кругу, трещат. Понять ничего нельзя. Время от времени кто-нибудь врезается в бордюр.
— Или взрывается.
Да. Г-н магнат следит за рекламой. И причины скоропостижной гибели гауляйтера Австрии и Германии для него не секрет.
— Или взрывается. Хорошо, если на треке.
Фальковский откинулся в кресле. Всё так же вальяжно, но уже без прежней скуки в глазах.
— До свидания, господин Габриэлян. Если, конечно, вы больше ничего от меня не хотите.
— Большое спасибо, Юрий Андреевич. С вашей стороны было очень любезно меня принять.
Габриэлян поклонился и вышел.
Он оставил машину на парковке в двух кварталах от цитадели и пошел в гостиницу пешком. Дождь, ну дождь. Купеческий ампир, ну купеческий ампир. Ну, не Прага. Так и не Сеул. «Крёстного отца» Фальковский наверняка смотрел. Так что вкус ситуации оценил бы, пожалуй, если бы кто взял на себя труд ему объяснить. Теперь мы ждём: Клеменца или Тессио. Бродский или Головатый. Кто выйдет на контакт. Кто назначит встречу. Налоговика использовать они не станут — он уж слишком явно перепуган, я ему не поверю. А вот вице-мэра могли бы, могли бы, если бы не собака. Так что только двое. Вот будет смешно, если Фальковский всё-таки не Мозес…
Но если не он — то кто-то очень близко от него. Настолько близко, что может пользоваться автомобильным парком «Армады» — пять десятков машин, разных классов и марок (по весовой категории ездящих на этих машинах менеджеров) — но всегда чёрных, только чёрных…
Король, голый до пояса, сидел на кровати и интенсивно растирал голову полотенцем. Можно было подумать, что он из душа, если бы не мокрые от колен книзу джинсы и носки.
— Как? — спросил он.
— Плохо, — сказал Габриэлян. — То есть хорошо, но очень плохо. Он мне объяснил, почему именно Волкову придётся оставить все, как есть. «Тёркин сник, тоска согнула. Тула, Тула, что ж ты, Тула. Тула, Тула, это ж я. Тула, родина моя…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});