Читать интересную книгу Поездка в горы и обратно - Миколас Слуцкис

— Чтец как чтец. — Алоизас не хотел, чтобы слова его падали, как капли на раскаленный камень.

И вновь на нее напал смех, который только что гнал, как сумасшедшую, вниз по лестнице, вытолкнул на улицу и заставил корчиться от сладко пощипывающего удовлетворения.

— Ха-ха, муженек! Не лицемерь, ты же с самого начала готов был без соли его съесть!

— Первой не утерпела ты. Я поднялся из солидарности.

— А что? Должна торчать на всех концертах только потому, что я директор? Я — коммерческий директор, не забывай!

— А я кто? Муж коммерческого директора!

Алоизас протянул руку, чтобы осторожно погладить ее плечо, она и впрямь раскалена, как камень или металл, вытащенный из огня. Теперь, когда Ральф Игерман остался беспомощно размахивать руками, не в силах завоевать почти пустой зал, он уже был не опасен. Тем самым не могла не поблекнуть легенда о том, другом — Рафаэле, который некогда обрушился на их жизнь, как горная лавина. Камнепад отгремел, ливень прибил к земле облако пыли, и выяснилось, что не гора им грозила, а маленький, сорвавшийся со склона комок сухой глины.

— Что с тобой? — Лионгина сердито отстранилась от его ласки.

— Как муж коммерческого директора предлагаю незапланированное культурное мероприятие. Подождем его, а? Посидим вместе в кафе. Человек не виноват, что он не гений.

— Ты тоже не гений!

Он понял, что слишком рано празднует победу. Опасность не миновала, покоем не пахло, однако поражение гастролера неожиданно подтвердило мрачное правило Алоизаса: зачем стремиться к чему-то, если все тщетно, если каждого подстерегает провал? К сожалению, не все потерпевшие фиаско осознают крушение своих амбиций и надежд.

— Я и не претендую.

— Ах, уже не претендуешь? Тогда не спрашиваю, как у тебя идут дела в техникуме.

— Честно говоря, скверно. Оправдывает одно обстоятельство. Я не жажду аплодисментов.

— Чего же ты жаждешь?

— Ежемесячной зарплаты.

— Ему тоже гарантирован гонорар. Так что не переживай из-за Игермана.

— Я переживаю из-за того, что ты сама не своя.

— Из чего же ты делаешь такой вывод, милый?

— Хотя бы из твоего ледяного милый. Из того, что, кинув мне сомнительное ласковое словцо, по обыкновению не улыбнулась автоматически, что пулей вылетела из зала…

— Ну вот я и улыбаюсь. Автоматически. Доволен? — Лионгина резко придвинула к нему лицо, чтобы он понял: там, в зале, под раскаты барабанного боя, она распрощалась с прошлым, которого, оказывается, не было.

Алоизас отпрянул от ее напряженного, как сжатый кулак, лица. Меловая белизна напомнила давнюю маску, при виде которой от жалости сжимало грудь и хотелось что-что сделать для нее, ну, например, вскипятить чай, когда она приходит измученная. Что же сделать теперь?

— Мое предложение остается в силе. Неподалеку есть уютное кафе. Маэстро будет неважно чувствовать себя после концерта. Было бы жестоко оставить его в одиночестве.

Маска на ее лице не дрогнула.

— Как ты себе все это представляешь? О чем вы будете разговаривать?

Алоизас не жаждал сидеть против Игермана — человека с претензиями и жестами неудачника. Скорее всего начнет скулить, как побитый, лить в коньяк пьяные слезы и хвастать выдуманными победами. Болтать вежливые пустяки — обязанность Лионгины как администратора высокого ранга. Однако, если надо…

— К счастью, испортилась погода. Вот прекрасная международная тема!

— Издеваешься? — Лицо Лионгины и теперь не дрогнуло, только голос.

— Зачем? Я совершенно серьезно, абсолютно искренне! Представь себе: чужой город, ты и я совершенно одни… Еще хуже артисту после неудачного концерта. Конечно, будем беседовать не только о погоде!

Алоизас говорил бойко, даже весело, однако глубоко в груди ныло от раскаяния. Еще в зале мелькнуло: он как-то виновен в провале артиста. Человек на сцене чуть не плакал от бессилия и обиды, а ты ликовал. Наткнулся бы на твою насмешливую физиономию, смутился бы еще больше. Я всегда считал, что не в состоянии обидеть человека, а вот… Нехорошо, очень нехорошо поступили мы, особенно я. Ее, бедняжку, можно понять, но меня…

— Издеваешься?

— Не сердись, Лина. Я же искренне… — Обиженный ее подозрениями, он и сам уже сомневался в своих милосердных намерениях.

— Не над ним — надо мной издеваешься!

И, не оборачиваясь, бросилась в тень от освещенной площадки. По одному, по двое, не дожидаясь конца, расходились слушатели. Лионгине казалось, что она бежит от сбитого машиной умоляющего о помощи человека. И сбит не кто-то — Игерман, и сбила его она, хитро мстя за иллюзию, долгие годы тлевшую в ней, несмотря на утраты и безысходность, внутреннее очерствение и внешнюю гибкость, и только теперь уничтоженную театральными жестами и восклицаниями.

Натолкнувшись на эту мучительную мысль, как на фонарный столб, она обернулась. Услышала сопение Алоизаса — не привык бегать — и остановилась.

— Из-за меня провалился, неужели не понимаешь? Не организовала ему зрительного зала.

О действительной своей вине она не обмолвилась не только потому, что стало жалко тяжело дышащего, хватающегося за сердце мужа. Она и в эту минуту не до конца верила, что уже ничего волшебного в ее жизни больше не случится. Разумом верила, чувствами — нет. Они кипели, пытаясь освободиться от гнетущей опеки разума. Теперь уже не посмеют вырваться наружу. Должны будут привыкнуть к мусорному ведру вместо бездны, прикрытой небом. Глупо докапываться до дна спустя целую вечность, неузнаваемо изменившую все и всех. Лионгина ступила в лужу и чихнула. Зря не надела сапоги, в тонкой пелерине и выходных туфельках холодновато. Снова чихнула. Да, шубка бы не помешала; уютное, здоровое тепло! Уплывет она, если не прекратишь гоняться за тенями. Заставляла себя думать об этой вожделенной вещи, чтобы заглушить мысли об утрате, равной которой не было в ее жизни. И не так страшно потерять, как понять в один прекрасный день, что утрата выдумана, что там, где ты надеялся увидеть сверкающее чудо, мерцал обманчивый блуждающий огонек.

— Где твое кафе? У меня насморк начинается. С чего бы нам переживать, если какой-то разиня потерпел неудачу? Вином, котик, не отделаешься. Придется заказать коньяку.

Она разрешила Алоизасу взять себя под руку.

В лицо ударил грохот электронных инструментов и табачный дым. Алоизас пригладил бороду — пышными бородами щеголяли молодые люди. С тех пор, как он бывал тут, многократно менялись интерьер, музыка, публика. Некогда сиживал за столиком с восхитительной Р. Где теперь она? Где ты сам, собиравшийся удивить мир? Дым, один только дым. Смотри, чтобы в дыму не исчезла и Лина.

— Тут прелестно, не правда ли, котик?

Котик приводил его в содрогание, теперь же приятно услышать, как знак величайшей благосклонности. Пока он котик, не случится ничего плохого — не изменится его иллюзорное существование, когда не живет, но и не умирает, обреченный на постоянное ожидание. Не упустить ее из рук! Не остаться в одиночестве навсегда! Не соглашаться на меньшую дань, чем поцелуй по утрам!..

Пока они высматривали уединенное местечко, откуда ни возьмись появилась Аня. Веселая, под хмельком, с длинной, что твоя корабельная мачта, шеей.

— Куда вы? Примыкайте к нам, к нам! — тащила она их к сдвинутым в конце зала столикам.

Алоизас уперся — ни с места.

— Ничего не поделаешь. Моего можно соблазнить, разве что связав по рукам и ногам, — сказала Лионгина, недовольная упрямством мужа. — Присядь, Аня. Ты с кем?

— С бандой. С преподавателями и активом курс-сов! — Она помахала своим за сдвинутыми столиками. — Я сейчас! Сдаем экзамен.

— Тут… экзамен? — Алоизас выпучил глаза.

— Где же еще прикажете? — не смутилась Аня.

— В ресторане? — допытывался он, надеясь на поддержку Лионгины. Она посмеивалась над обоими.

— В кафе-ресторане. Так называется заведение. Большинство именно тут сдает экзамены. Усовершенствовались!

— Тут и оценки выставляют?

— Зачем же так буквально? Оформим завтра.

— Ну и как? Сдала? — весело, ничему не удивляясь, поинтересовалась Лионгина.

— Что, хочется поскорее избавиться от меня? — в тон ей ответила Аня. — Еще не все. От меня так скоро не отделаетесь.

— Что ты, Аня! Алоизас при тебе словно пион расцвел.

— Хотите не хотите, но поживу еще. Свалю последний экзамен, вот тогда уже…

— Таким же… способом? — Алоизас задыхался в дыму, гуле, непристойном веселье.

— Нет. Жена экзаменатора в свою дражайшую половину, как клещ, вцепилась. Ящик коньяка домой потащим!

— Не пугай моего котика, — серьезно сказала Лионгина.

Алоизас кашлянул и поперхнулся дымом. Прямо на него пускала синие клубы Лионгина. До сих пор не курила при нем, хотя приходила в пропахшей табаком одежде.