Читать интересную книгу К востоку от Эдема - Джон Стейнбек

Сначала Джо только в уме так прикидывал, потом это вошло в привычку. Он потратил всего один день, чтобы Этель выставили из округа. Не его это дело, а её, а она баба сообразительная.

2

Когда руки особенно донимали Кейт, она почти не спала. Она чуть ли не физически чувствовала, как распухают и твердеют суставы, и старалась думать о постороннем, пусть даже неприятном, лишь бы только пересилить боль и забыть о своих скрюченных пальцах. Иногда она представляла себе какую-нибудь комнату, куда давно не заходила, пытаясь не пропустить ни одной вещи. Иногда смотрела на потолок, выстраивала на нем колонки цифр и складывала их. Иногда погружалась в воспоминания. Перед её мысленным взором возникало лицо мистера Эдвардса, его костюм, слово, выбитое на металлической застежке его помочей. Тогда она не замечала его, однако сейчас оно явственно припомнилось — «Эксцельсиор».

По ночам она часто думала о Фей, вспоминала её глаза, волосы, говор, её беспокойные руки и небольшое вздутие у ногтя на левом большом пальце — шрамик от давнего пореза. Кейт пыталась разобраться в своем отношении к ней. Любила она её или ненавидела? Может, жалела? Раскаивается или нет, что отравила благодетельницу? Мысли извивались, копошились, как черви. Кейт поняла, что ничего не испытывает к Фей — ни симпатии, ни неприязни, и воспоминания о ней не вызывают у неё решительно никаких чувств. Правда, когда та умирала, Кейт раздражали её бормотанье и тяжелый запах, и ей хотелось поскорее разделаться с ней раз и навсегда.

Кейт вспоминала Фей в гробу, обитом розовой материей, — белое платье, румяна и пудра скрывают дряблую кожу, на лице застывшая парфюмерная улыбка.

Кто-то позади неё шепнул: «Гляди-ка, я её такой сто лет не видала!» «Может, и мне попробовать это средство?» — заметила другая, и обе захихикали. Кажется, это были Этель и Трикси. Кейт вспомнила, как она сама внутренне усмехнулась: и впрямь, мертвая потаскуха ничем не отличается от порядочной женщины.

Да, первое замечание скорее всего отпустила Этель. Этель вообще часто являлась в её тревожные ночные раздумья, каждый раз принося с собой сжимающий душу страх. Дура набитая, поганая шлюха, сует нос куда не надо, старая паршивка. Однако здравый смысл то и дело подсказывал: «Погоди, погоди! Почему паршивка? Не потому ли, что ты сама неверный шаг сделала? Зачем ты её прогнала и из округа выперла? Надо было спокойно всё взвесить и оставить её тут…»

Кейт хотелось узнать, где она сейчас, Этель. Что если обратиться в какую-нибудь сыскную контору… хотя бы разузнать, куда она подевалась? Да, но Этель обязательно расскажет про ту ночь, да ещё стекляшки предъявит. Вот и получится, что уже двое пронюхают о том, что произошло. С другой стороны, какая разница? И так, небось, болтает, стоит только пивом накачаться. Факт, болтает — только кто ей поверит, потаскухе-то упившейся? А сыщик из конторы… Нет, никаких контор.

Много часов провела Кейт в обществе Этель. Интересно, судья догадался, что иск подстроен? Слишком уж ладно все сходилось. Как назло, ровно сотню ей отвалила. Очень уж бросается в глаза. И как смотрит на это дело шериф? Джо сказал, что её ссадили как раз за административной чертой, на территории округа Санта-Крус. Чего она наговорила, пока помощник шерифа вез её туда? До смерти девка ленива, могла остановиться прямо в Уотсонвилле. От того места, где её высадили, до Пахаро рукой подать, а оттуда на Уотсонвилль железная дорога идет, по мосту через реку Пахаро. Железнодорожные рабочие из одного округа в другой то и дело катаются, все больше мексиканцы, правда, есть и индусы. Дурехе Этель всякое может взбрести в голову, к примеру, додумается с путейскими путаться. Вот смеху-то, если она на самом деле в Уотсонвилле обосновалась! Оттуда до Салинаса всего ничего, миль тридцать. Она в любой момент может даже обратно прискакать, если вздумает с кем-нибудь повидаться. Наверное, так и делает. Не исключено, что как раз сейчас она здесь, в городе. Полицейские вряд ли углядят за ней — невелика птица! А что если послать в Уотсонвилль Джо — пусть посмотрит, там ли она? Могла ведь и в Санта-Крус податься. Пускай Джо и туда заглянет, на это много времени не уйдет. Джо где угодно любую гулящую девку за несколько часов разыщет, он такой. А уж когда найдет, то и заманить её обратно нетрудно. Дура она. Можно и так сделать: он Этель разыщет, а она сама к ней съездит. Придет к ней, дверь запрет, а снаружи табличку повесит: «Прошу не беспокоить». Поедет в Уотсонвилль, провернет что нужно и назад. На таксомоторе опасно, автобусом надо, вечерним рейсом, когда по сторонам никому глазеть неохота. Народ башмаки скинет, пальто под голову и дрыхнет себе. Внезапно Кейт поняла, что боится ехать в Уотсонвилль. Можно, конечно, себя заставить. Ладно, посмотрим. Как это она раньше не подумала послать Джо.

Это же замечательно! Такие делишки ему в самый раз. Дубина и подонок, хотя умником себя считает. Такого вокруг пальца обвести легче легкого. А вот Этель глупа как пробка, с ней труднее.

У Кейт все больше крючило пальцы и мучительнее грызла тревога, и ей все чаще приходилось прибегать к услугам Джо Валери — главного её помощника, посредника и палача. В глубине души она всегда побаивалась своих девочек не потому, что она доверяла им ещё меньше, чем Джо, а потому, что под покровом осторожности в них бурлило недовольство своим положением. В любой момент вопреки инстинкту самосохранения это недовольство могло вырваться наружу и погубить не только их самих, но и окружающих. Раньше Кейт умело предупреждала эту опасность, однако отложение солей в суставах и растущая тревога заставляли её искать помощи у других, прежде всего у Джо. Опыт подсказывал, что у мужчины нервы покрепче, себе на погибель он ничего не сделает, не то что женщины её профессии.

Кейт целиком положилась на Джо, потому что в её бумагах хранился полицейский протокол касательно некоего Джозефа Венуты, который, будучи осужден на пять лет за ограбление, на четвертом году заключения в Сан-Квентине сбежал из тюремной команды, работавшей на прокладке дорог. Она ни полсловом не обмолвилась Джо про этот документ, однако же справедливо полагала, что он быстро приведет беднягу в чувство, если тот паче чаяния взбрыкнет.

Каждое утро Джо подавал ей на подносе завтрак: зеленый китайский чай, сливки и несколько ломтиков поджаренного хлеба. Поставив поднос на столик у кровати, он докладывал новости и получал распоряжения на день. Джо отдавал себе отчет, что хозяйка теперь все больше и больше зависит от него. И он спокойно и неторопливо изыскивал возможности и способы целиком прибрать заведение к рукам. Если ей станет хуже, у него есть шанс. Вместе с тем глубоко засевший в Джо страх перед Кейт не проходил.

— Доброе утречко, — сказал он.

— Не хочется мне что-то вставать, Джо. Выпью чаю и все. Подержи-ка чашку.

— Болят?

— Болят. Вот разогреюсь, полегче будет.

— Плохо, похоже, спали?

— Нет, — сказала Кейт, — спала я замечательно. Новое лекарство достала.

Джо поднес чашку ей ко рту, и она не спеша начала прихлебывать чай, дуя на него, чтобы остудить.

— Хватит, — сказала она, не выпив и полчашки.

— Как вечер прошел?

— Я ещё вчера хотел вам сказать, — отвечал Джо. Деревенщина какая-то из Кинг-Сити завалилась. Только что зерно продал. За все, говорит, плачу. Семь сотен выложил, не считая чего цыпочкам дал.

— Как зовут-то?

— Не знаю. Наверняка опять заглянет.

— Имя, имя спрашивай! Сколько раз тебе говорила.

— Больно увертлив оказался.

— Тем более надо было разузнать, кто такой. Девицы у него ничего не утянули?

— Не знаю.

— Так узнай!

Джо почувствовал в её голосе расположение, и у него сразу настроение поднялось.

— Обязательно узнаю, — заверил он хозяйку. — Самому-то мне хватает.

Кейт окинула его долгим испытывающим взглядом, и Джо понял, что она что-то надумала.

— Тебе у меня нравится? — спросила Кейт негромко.

— Известно. Мне здесь хорошо.

— Может ещё лучше быть… а может и хуже.

— Нравится мне у вас, — насторожился он, а сам мучительно соображал, не допустил ли где промашку. — Мне здесь просто замечательно.

Кейт облизала губы, показав острый кончик языка.

— Мы могли бы вместе дела делать.

— Я как есть готовый, — поддакнул он, чувствуя, как изнутри поднимается радостное ожидание.

Кейт молчала, а Джо терпеливо ждал, что она скажет.

— Джо, — сказала она наконец, — я не люблю, когда у меня воруют.

— Я ничего не брал.

— А я и не говорю, что это ты.

— А кто?

— К тому и веду речь. Помнишь ту потрепанную ворону, которую нам пришлось убрать из города?

— Этель… Как её?..

— Она самая. У меня одну вещь утащила. Я только потом хватилась.

— Какую вещь?

В её голосе появились ледяные нотки: